Дмитрий Зимин: «Ребята, учитесь жить»

Дмитрий Зимин — предприниматель, основатель и почетный президент компании «Вымпел-коммуникации» (торговая марка Beeline, которая входила в сотню самых дорогих брендов мира). В 91-м году, в момент распада Союза, ему было 58 лет. Он — один из первых людей в России, кого можно было с полным правом назвать бизнесменом.

— Дмитрий Борисович, вы рассказывали о своих 90-х, о создании «Вымпелкома», давали интервью, а главное — написали книгу «От 2 до 72», где этому времени посвящено несколько глав. Есть ли какой-то эпизод, который вы раньше не упоминали?

— Во время октябрьского путча 93-го года, как вы помните, был момент, когда патриарх пытался выступить посредником между Ельциным и Хасбулатовым. Волею судеб мы оказались слегка замешаны в эту историю. Буквально за день-два до атаки на Белый дом мне кто-то звонит из Кремля. А к этому времени наша базовая станция на МИДе стояла, и была первая зона обслуживания, которая на Ленинградском шоссе доходила где-то до «Динамо». Компания МСС («Московская сотовая связь». — Ред.) уже работала, но у них были огромные чемоданы с телефонами. А у нас были телефоны, которые в карман помещались, — и человек с таким телефоном на улице толпу собирал. Хотя разрешения на работу у нас фактически не было — это была опытная эксплуатация. Но бардак был такой в этот момент, что на разрешения уже никто не обращал внимания.

Так вот — в Белом доме отключены электроэнергия, вода, канализация, он в осаде. И мне кто-то звонит из Кремля и просит дать два телефона: один — для патриарха, а второй — для Хасбулатова. Потому что пытаются провести переговоры. Я не могу вспомнить, кто звонил. Вот я хочу найти — кто. Мы дали телефоны, на следующий день были переговоры, они ни к чему не привели, а еще через день уже были танки.

— Телефоны вернули потом?

— Нет.

— Давайте вернемся в начало 90-х. Вы к тому моменту работали в Радиотехническом институте уже около тридцати лет. В начале 90-х стало практически нечего есть. В какой момент вы ощутили переход — что советский человек, успешный, работающий, потом начавший претерпевать трудности, может стать бизнесменом? В какой момент вы себя с этим словом соотнесли?

— Наверное, все началось с известного постановления ЦК и Совмина о кооперативах (закон о кооперации в СССР был принят в 1988 году. — Ред.). РТИ был секретной конторой, и когда там зарплаты перестали платить, вокруг стали плодиться эти кооперативы и малые предприятия. Большая часть из них носила в общем-то жульнический характер, потому что вместе с политической свершилась финансовая революция. В Советском Союзе было несколько систем денег, которые друг с другом не пересекались вообще. Были наличные — это наша зарплата, были безналичные — в них заключались все договоры: с заводами, например. А кооперативы смешали эти системы, и пошла безумная перекачка безналичных в наличные. Конечно, все это взорвало финансовую систему Советского Союза.

В Белом доме отключены электроэнергия, вода, канализация, он в осаде. И мне кто-то звонит из Кремля и просит дать два телефона: один — для патриарха, а второй — для Хасбулатова.

Но если говорить про нас и наши ощущения — у нас была чисто человеческая задача. Мы — не только я, но и мои друзья, коллеги — задавали себе вопрос: мы инженеры, что же мы, сами себе заработать не можем? На военных надоело работать — до этого столько лет на них работали. И вот пошли творения вне системы всяких госзаказов. Одно из первых — радар-детектор (прибор, устанавливающийся в автомобиле и обнаруживающий работу полицейского спидгана. — Ред.). Он где-то у меня валяется, между прочим.

— Вам на него заказ поступил?

— Никакого заказа не было, это была самодеятельная разработка, чисто инициативная работа. Тогда же появились первые спидганы, в том числе и наши: их делал завод в Рыбинске. Делать под него приемничек было забавно, был профессиональный интерес. Мы в конечном итоге продали эту документацию на завод, на КМЗ — это Кунцевский механический завод, довольно крупный. Он их выпускал и продавал.

Вообще по РТИ интересная статистика. Там было около 3000 человек, и все процветают. Фирма «Сатис» — спутниковые станции сейчас делает — тоже оттуда. Один заводчик в Москве, очень крупный, начал с того, что делал источники питания для базовых станций, а сейчас — блоки питания для электровозов. Процветает тоже. И все там началось, в РТИ. То есть, по сути дела, мы вырвались на свободу: ни военных, ни режима, который обрыднул совершенно. Можем прокормить себя и делать что-то сами.

— А в какой момент вы поняли, что ваше дело — именно сотовая связь? У вас ведь были разные пробы в разных направлениях.

— У нас была серьезная проба — спутниковое и кабельное телевидение. Тогда это была новинка, мы пытались делать свою аппаратуру. Мы продали идею двум заводам: один был подмосковный, а второй — в Вильнюсе.

Так вот, с кабельным телевидением, конечно, разработки были на порядок сложнее, чем с радар-детектором. Разбогатеть на этом было невозможно. К тому же у нас сохранялась инерция старого вида деятельности. У нас был не завод, а министерское учреждение, КБ, мы были разработчики, инженеры — у нас был заказ или мы сами заказывали себе сделать аппаратуру. Сделать один экземпляр, два, документацию — а дальше-то что? Надо было кому-то продать. Продать документацию — этих денег хватило бы один раз в ресторан сходить. Продать на серийный завод? Но мы не знали таких слов — «роялти с продаж».

Примерно в те же самые времена мелькнула идея — сотовая телефония. Очень интересно: телефон в чемоданчике или даже в кармане — и это есть на Западе, а у нас нет.

И вот тут надо назвать имя: Оги Фабела, тогда молодой совсем парень, неженатый. И его отец, которого также звали Оги Фабела, они с сыном полные тезки. У них была маленькая фирма Plexsys. Занавес рухнул, они сюда приехали, а тут — совершенно непонятный мир. А в «Вымпеле» в этот момент заказы кончились, и начался поиск контактов с Западом. И вот одним из многих контактов стала крошечная фирма Plexsys. Дальше набор случайностей и человеческих симпатий: с этим семейством после долгих лет сотрудничества мы стали близко дружить.

Мы рассматривали сотрудничество с фирмой таким образом: дайте нам заказ на аппаратуру. До нас не сразу дошло, что эта фирма приехала сюда в надежде продавать свою аппаратуру. Им нужны были дилеры, а продавать аппаратуру можно операторам. А операторов нет, и слова такого никто не знает. А мы у них заказы просим! Составили какой-то дурацкий протокол, что они нам будут помогать разрабатывать аппаратуру, которую мы будем продавать по всему миру, а чтобы как-то оправдать понесенные затраты, мы, российская сторона, берем на себя обязательства пробить разрешение на создание сети, которая может обслуживать — цифру запомнил — до 600 абонентов. Вот это было начало. Потом, как снег на голову, эта фирма пригласила руководителей «Вымпела» в Америку — это 92-й год. Вообще поездки в Америку — это на тот свет. Они позвали руководство и настаивали, что некий лысый джентльмен, который в ходе совещания руками махал, тоже должен быть в составе делегации и поехать в Америку. Долго выясняли, кого они имеют в виду. Это был я.

Ну и понеслось. В Америке я раньше никогда не был, об этом нельзя было даже думать: предприятие у нас было СС ОВ — совершенно секретное особой важности.

— Вы сейчас вспоминаете это ограничение — «до 600 абонентов». Вы себе в тот момент как представляли — это для кого, кто эти 600 абонентов, у которых вдруг появляется сотовый телефон (ценой, как я понимаю, около пяти тысяч долларов)?

— Мы себе плохо это представляли. Цифра в 600 абонентов была взята с потолка. У членов Политбюро были радиотелефоны в автомобиле. Это была радиосвязь — не сотовая, там стояла одна станция на Останкинской башне, и у нее было предельное число абонентов, по-моему, 500. Ну вот, а мы сказали — 600. Сложно сказать, на кого мы ориентировались, нищета была кругом — тогда в основном представляли, что это будут посольские работники, представители зарубежных фирм, богатые люди. А кто тогда были богатые люди? Какие-то иностранцы, дипломаты, но никак не простые советские люди.

— У вас первый мобильный телефон какой был?

— «Моторола», Фабела привез штук десять. Где-то у меня хранится его муляж. Это когда мы стали первую базовую станцию на МИДе ставить, вот тогда были первые телефоны.

В этот момент уже были выданы первые лицензии профессиональным людям. Одним из них был Вячеслав Федорович Гуркин — замминистра связи, под которого была создана компания МСС — «Московская сотовая связь». Они работали на стандарте «Нордик». И вот вроде бы у них были первые сотовые телефоны в чемоданах. Они были частью МГТС, а это же гигант, к которому подойти-то нельзя было; чтобы поставить квартирный телефон, стояли в очереди чуть ли не годами. А мы кто вообще, мы не связисты, из РТИ — какое отношение мы имеем к сотовой телефонии?

— Вот мне и интересно, как вы к этому пришли. Вон вам один из ваших коллег говорил: «Зимин, жрать в стране нечего, а ты — сотовые».

— Ну да, было такое. Он у меня до сих пор работает. Но, черт возьми, сотовая телефония — это было интересно. Постепенно до нас стало доходить понимание, что у инженера аппаратуру никто не будет покупать — должен быть оператор. Кинулись к операторам — в МСС тогда был Гуркин, а еще была Вероника Бломстед, представитель компании «Милликом» (я потом в пику им назвал фирму «Макроком»). Меня к ней не допустили, потом она долго вспоминала этот эпизод и каялась — «если бы я знала, кто ко мне пришел», всякие лестные слова для меня говорила.

Но тогда нам в ее приемной сказали примерно так: куда вы лезете, тут серьезные люди серьезным делом занимаются. И у нас родилась эта совершенно революционная идея: раз так, нам, чтобы делать аппаратуру, нужен оператор. У американцев есть стандарт АМS, а у нас его нет. Может, мы сейчас пробьем Минсвязи, чтобы нам дали разрешение на этот стандарт, и мы станем, с одной стороны, операторами, а с другой — будем делать аппаратуру и самим себе ее продавать. Стандарт АМS в России не лез ну никак. Но мы тем не менее его пробили. Все похихикивали, и вдруг — о чудо — этот «Вымпелком», у которого нет солидных учредителей, стал лидером на рынке. На фоне, когда жрать нечего, это очень помогает, очень активизирует.

— В какой момент у вас возникло ощущение: вот сейчас точно все получилось, вот сейчас я уверен?

— Понимаете, таких категорий не было, хотя были абсолютно рубежные моменты. В 93-м году Фабела решился заключить с «Вымпелкомом» договор о продолжении кредитной поставки аппаратуры Plexsys, и мы стали строить более или менее серьезную сеть. Мы тогда раз в неделю встречались на деловых завтраках — и к каждому завтраку выпускали боевой листок «Командный дух»: там с одной стороны градусник, который показывал наше положение дел, а с другой — доллары, которые на нас начнут сыпаться после окончания монтажа последней базовой станции. Это нас страшно бодрило и держало в тонусе, несмотря на все сложности. И летом 93-го года на одном из таких завтраков была утверждена эмблема «Билайна» — с пчелой.

Мы пытались делать все сами: антенну, блок питания, а саму базовую станцию невозможно было делать, их поставила фирма Plexsys. Для Фабелы это тоже было невероятно сложно и рискованно: крошечной фирме поставить сюда аппаратуру почти на миллион долларов — почти гарантированное разорение. Он их поставил в надежде, что начнется эксплуатация и он свои деньги вернет. А надо понимать, что фирма «Вымпелком» проектировала в известной мере сеть, шкафы питания, но на крыше поставить базовую станцию, антенну — тогда это было черт-те что. Это было очень тяжело. Мы ее на МИД взгромоздили — тоже была авантюра ужасная. Какие-то договоры на самом высоком уровне, до министра дошли, все надо было согласовывать, но был невероятный азарт: вот сейчас поставим — вот у нас в кармане телефоны (правда, их было всего несколько штук), и они сейчас заработают.

— Расскажите, пожалуйста, как вы получали стандарт и как добились лицензии «на осуществление деятельности по связи».

— Это был совершенно драматический эпизод. Дело в том, что все диапазоны были заняты, и мы стали пробивать этот американский стандарт. Вообще-то он не лез ни в какие ворота — на министра связи Владимира Борисовича Булгака давили со всех сторон. И он придумал региональный стандарт: что это вроде как бы радиоудлинитель, не настоящий сотовый телефон. Что это такое, никто толком не понимал. Тогда мы с помощью Владимира Евтушенкова (создатель акционерно-финансовой корпорации «Система». — Ред.) получали от Лужкова письмо с требованием выдать лицензию «Вымпелкому». Тут страшно засуетились ребята от Святослава Федорова, которые были движущей силой как раз в МСС, у этой Вероники Бломстед. А Святослав Федоров был не только врачом, но и крутым бизнесменом: в частности, у него была и сотовая связь. Узнав, что мы пробиваем себе лицензию, его люди подсуетились — и нам Лужков писал лицензию на Москву, а они пробили себе лицензию на Московскую область. Понятия не имели, что такое АМS, но пробили. И под это дело была в спешке организована компания РСС — «Региональная сотовая связь», где-то в Химках размещалась. Вероника Бломстед от имени «Милликома» ее курировала.

Минсвязи совершенно справедливо заявило: вы как-то договаривайтесь между собой, как вы будете работать и как разграничите Москву и область. И вот еще полгода, если не больше, шли те еще переговоры. Мы занимались интригами, договаривались с областью, чтобы «Вымпелком» и РСС объединились, добивались единой лицензии на Москву и на область.

Помогло, что «Милликом» эту РСС здорово обидел: денег не давал, пытался построить по стойке «смирно» (мы-то были сами по себе). Кончилось все дело тем, что публика оттуда перешла к нам. Это была чистая и очень хитрая интрига, вполне дворовые отношения. Когда Федоров демонстрировал первое включение, они просили нас дать им сигнал. Мы добрые люди, дали, хотя, по сути, это были наши конкуренты. Я могу об этом смело говорить, потому что дальше была интрига и мы переманивали конкурентов, но в конечном счете стали большими друзьями.

А потом был тоже символический эпизод, когда у нас украли базовую станцию в 94-м году. У нас было четкое разграничение: мы делаем единую сеть, нет частотного разделения, но РСС действует в области, а мы — в Москве, и один к другому не лезет. Аппаратуру для Московской области должен был обеспечить «Милликом», зарубежный компаньон. И что-то он там не обеспечил, и у нас в Москве была связь, а в области еще не было. Мы договаривались с начальником РСС: мол, давайте мы поставим базовую станцию в область — и нам какие-то деньги пойдут. Поставили базовую станцию в Мытищах, все оформили. И ее украли у нас ночью. Это фактически был конфликт с «Милликомом». Я написал пресс-релиз, что «Милликом» прибегает к уголовным действиям. Вероника Бломстед написала в ответ, что инцидент не был санкционирован компанией «Милликом» и что мой пресс-релиз — это оскорбление. Потом выяснилось, что «Милликом» тут действительно ни при чем: парень, который в РСС был за директора, оказался жуликом. Конечно, украсть базовую станцию — это было совсем нехорошо. Мальчишество в чистом виде, иначе не назовешь. В конечном итоге мы остались друзьями: часть людей перешла к нам, врагов не осталось.

— Я еще хотела спросить про другой драматический эпизод — в 97-м году, когда вы договаривались с Немцовым и фактически покупали лицензию на GSM 900 за 30 миллионов. У меня ощущение, что покоя не было на протяжении всех 90-х.

— Какой покой! Это была очень азартная жизнь, действительно. Это был уже выход на биржу — мы триумфаторы, но при этом у нас у единственных в Европе только-только появился такой стандарт DCS. На него тоже никто не претендовал, мы подсуетились, забрали его себе — это то, что потом стало GSM 1800. У нас GSM 1800, а у МТС — GSM 900. Это не самая простая ситуация, но на такую конкуренцию мы были готовы. Мы уже на бирже, мы богаты — прорвемся.

Только стали развивать GSM 1800 и вкладывать колоссальные деньги, как МТС становится частью АФК «Система», а наш друг Володя Евтушенков, получив на бирже за свои акции приличные деньги, вдруг оказался нам очень жестким конкурентом: тоже стал претендовать на GSM 900. А это уже неконкурентная для нас ситуация, если мы тоже не получим доступ к GSM 900. Мы тут же к Булгаку — мол, тогда и нам давай GSM 900. «Нет, не могу — Москва не велит». Москва — это Лужков. Началась драка за GSM 900. Было понятно: если мы его не получим, то нам смерть. Сколько — год продержимся? Продать, стать богатыми людьми и успокоиться?

Надо понимать, что Евтушенков — лучший друг Лужкова, а Лужкова тогда прочили вообще на пост президента. Но пришло правительство младореформаторов. Булгак, который был прочно связан с Лужковым, ушел из Министерства связи и стал министром науки. Председателем Государственного комитета РФ по связи и информатизации стал Александр Крупнов, а курировал всю отрасль связи вице-премьер Борис Немцов. Мы стали прорываться к Немцову. Встретились, мы с ним мило поговорили, я ему рассказал всю историю: фирма на бирже, тут конкуренция, Лужков... Он сказал: «Как, и тут Лужков? Пиши мне докладную». Я говорю: ничего писать не надо, я до дома не дойду. Немцов говорит: ну хорошо, у правительства нет денег, а тут спутник падает, найди 30 миллионов на станцию «Мир», попробуем что-то придумать.

— Нашли?

— Далеко не сразу, но нашли. А когда был кризис и правительство младореформаторов поперли, пришло правительство Примакова, и вот в кабинете Немцова сидит уже другой вице-премьер — Масляков, коммунист. И я отлично понимал, что как только там до Москвы, до Евтушенкова дойдет, что у нас есть GSM 900, на который мы последние деньги потратили, он отменит это решение к чертовой матери. Поэтому надо было добиться и второй подписи, уже нового правительства. И вот этим эпизодом я горжусь: я Маслякову, коммунисту (хороший человек оказался), у него в кабинете на приеме говорю, что у меня одна просьба: чтобы поднять капитализацию компании, надо ему явиться в гости, нанести небольшой визит компании. А «Вымпелком» — это звучит все-таки, это не пешка. И было чудо: 8 марта является с охраной, сонм корреспондентов. И я ему подсовываю решение очень простого содержания — мы договорились о займе с космическим агентством: график выплат растягивается на полгода, все понимали, что так надо. Он, конечно, подписал без звука. Это нас спасло потом. Ребята, учитесь жить.

Понравился материал? Помоги сайту!