16 января 2015Искусство
887

Альберт Солдатов: «Отдыхать я не очень люблю»

Лауреат Премии Кандинского и участник «Больших надежд» о себе и своих работах

текст: Елена Ищенко
Detailed_picture© Сергей Бобылев/Коммерсантъ

В ЦВЗ «Манеж» подходит к концу выставка «Большие надежды» — срез молодого поколения видео- и медиахудожников. Среди участников — выпускник Московской школы фотографии и мультимедиа им. А. Родченко Альберт Солдатов, получивший в прошлом году Премию Кандинского как молодой художник за свою дипломную работу «Бальтус». Елена Ищенко поговорила с ним о видео, преодолении фрустрации и влиянии премий на художника.

— Почему Бальтюс? Этот художник в последнее время стал очень популярен.

— Да? Мне кажется, я перелопатил весь интернет и нашел какие-то оммажи, дизайн, это были совсем маргинальные работы. Серьезных произведений не нашел. Мой интерес к Бальтюсу начался на самом деле через Ханса Беллмера, через интерес к тематике кукол и манекенов, неодушевленных зловещих персонажей. У Бальтюса ведь всегда отмечают мотив сомнительной эротики, будто это единственное, что можно в нем найти. Я слышал, что недавно его выставку закрыли в Польше или Германии как раз по соображениям морали. Мне кажется, что это поверхностное и однозначное прочтение. Сейчас его работы можно воспринимать и с другими коннотациями: его персонажи — инфантильные и потому очень современные, как сегодняшние хипстеры. И цветовая гамма — пастельные, землистые тона, всегда приглушенные, сейчас это вызывает ассоциации с модой на винтаж, это инстаграмные цвета. С самого начала у меня возникло именно такое сопоставление, потом появились идеи кукольности, неестественности. Это связано и с характером рисунка — деревянностью фигур, их неестественными, застывшими позами. Позже это одеревенение поз стало ассоциироваться у меня с залипанием человека в сети, когда он погружен в экран гаджета. В этих «деревянных» персонажах есть зловещее, они больше претендуют быть похожими на людей, чем персонажи Беллмера. Есть такое понятие uncanny valley — когда манекен слишком похож на человека, но вместе с тем он отталкивает, потому что обездвижен, лишен жизни. А на видео актеры — живые люди, они как бы впадают в это состояние фигур Бальтюса.

— Мне кажется, для «Бальтуса», как и для других твоих работ, важна тема конформности и комфорта, маленького мира, из которого не хочется выбираться.

— Да, эта тема тоже присутствует. Насколько я знаю, свои работы Бальтюс написал в какой-то уединенной усадьбе. Что это, как не комфорт? Бальтюс мне всегда казался слегка наивным человеком, но вместе с тем он стремился к успеху, славе и комфорту, в чем он, собственно, всегда и пребывал. И сейчас интернет — это технология, которая связывает нас с комфортом: грубо говоря, можно все проблемы решать, не слезая с дивана.

Альберт Солдатов. «Бальтус». 2014


— В твоих работах этот комфортный и конформный мир разрывается другой реальностью. Иногда — телевизором, в «Бальтусе» — экраном компьютера.

— Это своего рода диверсия. Странно было бы делать полную стилизацию под 1940-е годы, все-таки моя работа о современности, и эти предметы как бы возвращают нас сюда, работают как символы. Также в видео в качестве звукового ряда используется нарезка комментариев из Фейсбука: человеческие эмоции, которые произносятся совсем безэмоционально, отстраненно.

— Как ты вообще занялся видео? Ты ведь раньше работал и с другими медиа. На выставке «Реклама» была, если можно так сказать, живопись.

— Да, я учился в Полиграфическом институте и полюбил рисовать, но по-настоящему, осознанно начал это делать только ближе к его окончанию. Эта практика рисования, наверное, и вылилась в выставку «Реклама», где главный мой инструмент — это ирония, а предмет — то, что произвело на меня впечатление в 1990-е, когда Советский Союз закончился, началась перестройка, а потом — капитализм. Вместе с ним хлынула масса чудовищных газетных объявлений — интернета тогда по-настоящему не было. Мне было 12—15 лет, я открывал почтовый ящик и находил там газету «Центр+», вал листовок. Даже по телевизору началась чудовищная реклама. Сейчас это кажется смешным, а тогда это деформировало мое сознание. У меня всегда было представление о «красивом». Я листал журнал «Америка», всякие журналы об интерьерах, там был сплошной хай-тек, хром и стекло, компьютеры, роботы, это выглядело как обещание, как проекция в будущее. Но вот пришел капитализм, и ты открываешь почтовый ящик, а там выносящий мозг трэш, единственный смысл которого — по-быстрому срубить денег.

Альберт Солдатов. «Реклама», вид экспозиции. 2012Альберт Солдатов. «Реклама», вид экспозиции. 2012© Юлия Юсма, галерея «Комната»

— Минимализма не вышло?

— Да, получился гротеск. В «Рекламе» мне хотелось переосмыслить эту эстетику, которую и сейчас можно встретить, но она повсеместно замещается дизайном, преобразуется. Чтобы выставка получила собственное формальное решение, мы с куратором Романом Минаевым применили логику деконструкции поп-артовской визуальности образа листовки, части экспозиции располагались по логике редуцирования элементов дизайна объявлений до абстрактных самостоятельных форм.

— Так почему ты выбрал видео? В чем его преимущества для тебя?

— Мне кажется, я мечтал снимать кино/видео еще в средней школе, но тогда это было за гранью фантастики. Может, из-за того, что кино/видео воссоздает реальность и дает больший эффект присутствия, чем рисование, там больше документальной достоверности такого определенного фотографического типа. В институте наряду с рисованием я занимался и фотографией, снимал какие-то торчащие штыри в стенах, будки, поверхности. Естественно, фотографии хочется потом «оживить», анимировать в компьютере.

Помню, как я приходил домой из средней школы, уроки делать не хотелось, хотелось что-нибудь посмотреть. Но по телевизору показывали кучу каких-то унылых телефильмов и передач вроде «Нашего сада». Это было ужасно скучно. И у меня постоянно возникала мысль, что нужно смотреть их так, чтобы тебе было интересно, как бы уговорить себя, что в том, что я вижу, есть еще одно измерение, представлять себе, что этот человек с лопатой притворяется и нечто неожиданное сейчас выкинет. Этакая психоделия.

Мне кажется, я мечтал снимать кино/видео еще в средней школе, но тогда это было за гранью фантастики.

Уже потом, в институте, я познакомился с термином Шкловского «остранение». Бойс, по-моему, придумал термин «абсурдные действия», прислонял колбасу к телевизору. В этом есть деконструкция обыденности.

Вообще, если продолжать об интересе к видео и кино — это совсем другая природа, именно движущийся и фотографический мир. Здесь, наверное, уместно говорить об интересе к симулятивной природе. В отличие от рисования кино и тем более видео добавляют новые измерения оптической иллюзии. В нарративном видео мне интересны характеристики персонажа, которыми я наделяю человека, и образ, получающийся в итоге, а также реальность (виртуальность), возникающая в этот момент.

— А учеба в Школе Родченко повлияла на твое самоопределение?

— Пока я не поступил в Школу Родченко, я занимался формальными вещами, близкими к дизайну, абстрактной фотографии. При этом у меня всегда была склонность к нарративу, историям, но неактуализированная, я не воспринимал это как определенную возможность. Когда я учился в мастерской видеоарта у Кирилла Преображенского, он предложил всем такой метод: измениться, не делать то, что мы делали раньше, а делать то, что сложно, но интересно. Для меня тогда было немыслимо взять в руки видеокамеру и начать что-то снимать. Я до этого никогда не снимал видео, и это был такой правильный шаг. Думаю, начиная с видео «Комнатная температура» у меня что-то получилось.

Альберт Солдатов. Кадр из видео «Комнатная температура». 2013Альберт Солдатов. Кадр из видео «Комнатная температура». 2013

— Я хотела немного поговорить о Школе Родченко и вспомнила, конечно, статью Александры Новоженовой. Одна из ее главных мыслей состоит в том, что Школа Родченко — это комьюнити, которое и помогает художникам, и в то же время мешает им обрести, если можно так сказать, себя — свои темы и серьезность, мешает выйти за пределы, заданные школой. Ты, как выпускник школы, можешь с этим согласиться?

— Думаю, это прежде всего зависит от конкретного человека: если ты хочешь делать что-то конкретное, тебе никто не сможет помешать. Если воспринимать школу как комьюнити, то, наверно, я могу причислить себя к нему просто потому, что я там учился, по-прежнему общаюсь и дружу с этими людьми. Ну, это какой-то символизм — причислять себя к определенному комьюнити. Кто-то отождествляет себя с ИПСИ — это тоже определенная тусовка. Кто-то со Школой Родченко. Ну да, это данность.

— А причастность к этому символу тебе помогает или наоборот?

— Здесь, конечно, не символ помогает, а процесс обучения и его результаты. Ты должен проделать большую работу и понять, чего ты хочешь. Мне кажется, важно именно это.

Это какой-то символизм — причислять себя к определенному комьюнити.

— Ты вообще веришь в арт-тусовки? В то, что благодаря им рождаются индивидуальность, стили и направления?

— Мне кажется, что люди в этих сообществах достаточно атомизированы, каждый художник все равно делает что-то сугубо свое. Есть группы по интересам, а какого-то движения, которое можно четко определить, нет. Вряд ли рождаются стили и направления сейчас, скорее тенденции. Мне кажется, это в прошлом.

— Еще одна мысль Новоженовой — в том, что художник начинает делает что-то свое, только выйдя из школы, — если он вообще продолжит что-то делать.

— Нет, я думаю, что собственный путь начинает формироваться еще в школе, после определенного периода. На первом курсе мне было сложно понять, что я хочу делать, как и многим, я знаю. Постепенно в процессе обучения ты начинаешь понимать сферу своих интересов.

— «Бальтус» — это твоя дипломная работа. Ты не чувствовал растерянности, выйдя из школы?

— Нет, наоборот, я почувствовал облегчение, когда защитил диплом. Это был долгий процесс. Начиная с бытовых моментов вроде «как найти реквизит» или «что сделать с помещением, чтобы картинка была такой, как мне нужно» и вплоть до работы с актерами, камерой и звуком. К каждому элементу работы у меня были вопросы, которые решались довольно экспериментально, методом проб и ошибок. Казалось бы, у тебя есть полгода (у меня времени было даже больше), но до сдачи оставалось совсем немного, а я понял, что готовы только отдельные сцены. После защиты ты можешь расслабиться и подумать над чем-то новым: ведь параллельно возникают и другие идеи, и наконец можно уделить им достаточно времени. Не думаю, что после школы оказываешься в каком-то вакууме, твое движение определяют твои интересы. Главное — продолжать.

— А почему, кстати, на выставке «Большие надежды» снова «Бальтус»?

— Совместно с галереей «Триумф» мы приняли решение показать «Бальтуса», это же работа середины 2014 года. Я не думаю, что, показав работу один-два раза, можно сдавать ее в архив: наоборот, мне бы хотелось, чтобы в нее всматривались. В общем, она должна функционировать.

— Больше половины участников «Больших надежд» так или иначе связаны со Школой Родченко. Сейчас, правда, появилась школа «Манеж/МедиаАртЛаб». Но Школа Родченко остается единственной настоящей платформой для видеохудожников. Другой такой, с которой можно полемизировать, нет. Тебе не кажется, что это создает ситуацию вакуума?

— Да, учебных заведений, которые работают с художниками, не хватает. Но я пока не вижу в этом особой проблемы. Мне кажется, все художники школы достаточно самостоятельные и разные.

— А ты не хотел бы продолжить обучение? Многие художники сейчас вообще не прекращают процесс обучения, кочуя из одной школы в другую.

— Не знаю, я не задумывался об этом. Учиться никогда не поздно. После того как я окончил Полиграфический институт, прошло восемь лет, прежде чем я поступил в Школу Родченко. Конечно, я занимался — дизайном, живописью, что-то читал. Работал. Вступил в МОСХ. Но существенного ничего не произошло, да и по поводу образования у меня тогда сложилось критическое мнение. Нет у нас адекватных образовательных программ, соответствующих времени. В Германии, например, есть Лейпцигский университет, где помимо книжного дизайна, традиционных техник представлен также и медиаарт, если я не ошибаюсь. Но в какой-то момент я понял, что мой внутренний импульс требует современного художественного образования, связанного именно с дигитальными медиа. Я нашел Школу Родченко и поступил туда. Пока импульса продолжать обучение нет, а может, я просто не знаю всех возможностей, нужно ведь мониторить — что есть в мире, где могли бы реализоваться твои интересы. В принципе, мне хотелось бы посещать лекции скорее в свободном режиме, дочитать то, что не дочитал, делать работы.

Фрустрации, в принципе, заставляют тебя двигаться, в противном случае нужно просто забить на них.

— То есть учеба связана не только с получением опыта и знаний, но и с какой-то фрустрацией?

— Фрустрации есть всегда, потому что реальность не всегда четко совпадает с твоими ожиданиями. Планы, решения воплощаются как-то неидеально, есть разрыв между представлением и реальностью, возникает диссонанс, но в какой-то момент понимаешь, что, может быть, это и не критично. Фрустрации, в принципе, заставляют тебя двигаться, в противном случае нужно просто забить на них.

— Какие художники из современников тебе нравятся?

— Мне нравится то, что делают, например, Дима Венков, Женя Гранильщиков, хотя у них совсем другой подход.

— А есть те, за кем ты следишь, потому что вы разрабатываете похожие темы?

— Ну, я бы тогда сказал о кино. Был достаточно длинный период еще до учебы в Школе Родченко, когда я думал, что смотреть кино — это как смотреть рекламу: совсем бессмысленно. Смотрел, конечно, фильмы Полански, Хичкока, Ардженто, Линча, Кубрика, Карпентера, нуары и неонуары 1980-х, культовое такое кино. Всяких режиссеров-маргиналов вроде Жана Роллена, был еще один фильм Жулавски, который мне понравился, — «Одержимая». Он мне показался абсолютным режиссерским произволом, но достаточно наглым, чтобы с ним считались. Наверное, все это на меня повлияло. В какой-то момент меня заинтересовал подход Жижека к кино — в качестве материала для анализа современной культуры. Он, можно сказать, изменил мое отношение к кино, мне стало интересно его смотреть. Еще в последнее время появилось много сериалов, заигрывающих с современными медиа, — «Черное зеркало», «Настоящие люди». Из тех, кто снимает с территории искусства, мне нравится Омер Фаст, хотя я видел всего один его фильм — «Непрерывность». Еще могу вспомнить Роберта Уилсона, ну и Мэтью Барни, наверное.

— Ты в ушедшем году получил Премию Кандинского как молодой художник. Если посмотреть статистику, то премию в этой номинации уже четыре года получают видеохудожники из Школы Родченко: Гранильщиков, Венков, Канис. Что ты по этому поводу думаешь?

— Наверное, это тренд, видео вызывает интерес.

— А ты сам отправил заявку?

— Да. Заявка на премию стала каким-то успокоением: отправил и забыл. Конечно, получение премии было неожиданностью. Еще один сильный момент волнения — когда Ирина Нахова вручала мне статуэтку; кажется, у меня тряслись руки.

— Эта премия дает тебе что-то в символическом плане?

— Думаю, да. Это определенный шаг, возможность. Еще уверенность в том, что не только мне интересно то, что я делаю, можно говорить о каком-то правильном движении.

— Может, после получения премии кто-то захотел купить твою работу? Или, может, какая-то галерея предложила тебе сотрудничество? Я задаю эти вопросы потому, что хочу понять ее эффект.

— Пока таких предложений не поступало. Может, прошло мало времени.

— На что ты потратишь деньги?

— На что-то полезное. Пока мне приходит в голову только камера, фотоаппарат, можно еще поискать какую-нибудь образовательную программу, но технического плана: работа со светом, 3D. Можно, конечно, поехать отдыхать, но отдыхать я не очень люблю.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Разговор c оставшимсяВ разлуке
Разговор c оставшимся 

Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен

28 ноября 20245251
Столицы новой диаспоры: ТбилисиВ разлуке
Столицы новой диаспоры: Тбилиси 

Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым

22 ноября 20246859
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 202413337
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202419795
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202423865
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202429162
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202429830