Разговор c оставшимся
Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен
28 ноября 20242324Простой, немного странный, немного невпопад вопрос: а почему, собственно, в мире уделяют так много времени актуальному искусству? Почему всех так интересуют «Манифесты» и «Документы», арт-форумы и круглые столы, смена экспозиций и работа аукционов? Почему, несмотря на сложность рецепции, на неизбежные затраты, связанные с потреблением contemporary art, ему внимают, его обсуждают, о нем говорят? Конечно, было бы откровенной пошлостью думать, что дело здесь в «пикантности» или «скандальности» некоторых произведений, в гомерической стоимости отдельных лотов, в изощренности и хитроумии иных галерейных интриг. Пожалуй, гораздо более важен тот факт, что область современного искусства является зримым воплощением некоего утопического предела, к которому стремится глобальный капитализм. Будучи экономическим базисом современного искусства, мировой капитал прозревает в последнем собственный идеальный образ — триумф неотчужденного (творческого) труда, широкое поле, где расцветают сто цветов, место свободного развития и плюрализма, пространство дружественной конкуренции и смелых инноваций.
Подобная идеология, либеральная по своей сути, неявно предполагает, что в современном искусстве должны получать представительство любые возможные социальные классы, группы и страты. Действительно, мы легко найдем здесь фигуры, репрезентирующие топ-менеджмент (Энди Уорхол) и финансовый трейдинг (Джефф Кунс), университетских интеллектуалов (Ханс Хааке) и классических диссидентов (Ай Вэйвэй), городскую богему (Кит Харинг) и мелкую буржуазию (Трейси Эмин). И, однако же, существует целый ряд социальных групп, которые в принципе не могут быть представлены сегодня на этом поле — прежде всего потому, что яростно отрицают саму целесообразность существования этого поля. Но ирония ситуации в том, что — несмотря на стандартные обвинения (в шарлатанстве, некомпетентности, подрыве устоев, уничтожении эстетических норм и т.д.) или простое игнорирование со стороны таких групп — современное искусство, движимое логиками художественного поиска, либерального плюрализма и капиталистической экспансии, все равно будет пытаться включить даже их в свою бесконечную игру, представить их в своем сложном и продуктивном порядке.
Казалось бы, позднепутинская Россия с ее «консервативным поворотом» 2013—2014 годов, с пестуемой любовью к «традиционным ценностям», с арестами свободных художников и цензурированием независимых галерей являет собой место чистого отрицания всех тенденций современного искусства. И в то же самое время — именно современное искусство лучше других фиксирует траекторию сегодняшнего идеологического виража, всерьез пытается описать и осмыслить происходящее. Среди художников, анализирующих стремительное изменение социального контекста, нужно назвать и акционистскую группу «Синий всадник» (Олег Басов, Евгений Авилов, Ирина Думицкая), созданную в 2013 году в Санкт-Петербурге.
Стратегия «Синего всадника» всегда миметически подражает стратегии власти.
Участники группы методично нащупывают болевые точки российской современности (растущее влияние РПЦ, события на Украине, девальвация рубля и прочее), их акции имеют достаточно большой резонанс — казалось бы, что еще нужно? Грустный парадокс состоит в том, что траектория критического анализа, предпринятого «Синим всадником», почти полностью соответствует победоносным стратегиям, разрабатываемым сегодня в Кремле. Последние, как известно, все чаще сводятся к поиску внутренних и внешних врагов, мешающих России «подниматься с колен». Но чем, например, является знаменитая акция крещенского изгнания Владимира Ленина (путем окропления Мавзолея святой водой), как не вариантом очередного «обнаружения врага»? Разве этот картавый интеллигент, «немецкий шпион» и «погубитель России», обитающий в подполье среди православных святынь, не подходит идеально на роль «виновника» всех наших несчастий? И разве не нужно в буквальном смысле слова «очистить» от него Красную площадь?
Вообще тематика очищения, умывания, искупительной жертвы пронизывает практически все акции «Синего всадника»: в придачу к окропленному святой водой Мавзолею вспомним здесь умывание бутафорской кровью у здания ФСБ, оттирание мочалкой с груди надписи «Единая Россия» в Эрмитаже, торжественное заклание (посредством поедания) сторублевой купюры перед Центробанком и, наконец, предложение прохожим «бесплатно оскопляться» возле Казанского собора. Разумеется, в субъективной перспективе участников «Синего всадника» эти акции пропитаны иронией, основная цель которой — «разрушать пафос чего-либо»; однако объективно действия акционистов попадают в колею поощряемой сверху «патриотической» мысли, постоянно ищущей пятую колонну, сакральную жертву, козла отпущения. И здесь мы вплотную приближаемся к проблематике, подробно разработанной одним из умнейших современных консерваторов.
Речь, разумеется, о Рене Жираре, исследовавшем скандальность миметического желания, гонительские стереотипы, виктимные признаки и многовековую процедуру люстрации, отменяемую лишь пришествием Христа. По Жирару, жертва требуется всегда, когда уровень насилия в обществе зашкаливает, и это позволяет нам по-новому понять некоторые акции «Синего всадника». Что, если поедание (принесение в жертву) сторублевки — вовсе не скорбь по съежившейся вдруг покупательной способности, вовсе не упрек недоработавшему руководству Центробанка, но окольное указание на запредельный уровень взаимной ненависти в стране? При этом акции Олега Басова и Ко нельзя назвать безрассудными — в них, напротив, есть циничное спокойствие утвержденного свыше ритуала. Жертва выбирается среди ближних, она всегда слаба и не способна оказать серьезное сопротивление. Нет ничего легче, чем пинать Ленина после развала СССР в 1991-м, «Единую Россию» после парламентских выборов 2012-го, рубль после девальвации в декабре 2014-го. Стратегия «Синего всадника» всегда миметически подражает стратегии власти, также разыскивающей внутреннего врага среди отличающихся виктимными признаками категорий населения, предполагающей их триумфальное изгнание, метафизическое (а подчас и физическое) уничтожение ради сохранения порядка в стране. Будучи умными и адекватными людьми, Басов, Авилов и Думицкая отстраненно и насмешливо обыгрывают запущенный Кремлем тренд, в котором православие сводится к языческому поиску искупительной жертвы во имя России (не случайно первым названием группы было «Яростные святоши»); но, честные перед собой, верящие в собственное «скоморошество», участники «Синего всадника» в то же время невольно оказываются манифестантами консервативных стратегий — говорящими свое слово миру искусства посредством упомянутых акций и вопреки их исходным, вполне демократичным, интенциям.
Казачество на самом деле является не чем иным, как художественным феноменом, и потому — вполне закономерным образом — хочет быть представленным в поле современного искусства.
Так что же репрезентируют акционисты «Синего всадника»? Предрассудки и глухую ярость обманутого, одураченного, мистифицированного народа, разрешающуюся в поиске козлов отпущения? Или, быть может, невысказанную, но хорошо ощутимую волю, исходящую с самого верха путинской вертикали, сумрачные пожелания элиты в ее стремлении как можно дольше сохранять невозможный статус-кво рентной экономики? Конечно же, ни то, ни другое; в отличие от предложенных абстракций «Синий всадник» выражает сегодня чаяния и взгляды вполне конкретной (и хорошо известной) социальной группы. Здесь нам нужно вспомнить странную историю о делегации казаков, пришедших вручить Басову и Авилову награды за попытку «изгнания» Ленина. Конечно, проще всего счесть казаков очень наивными людьми, не умеющими различать постмодернистское «двойное кодирование», принимающими за чистую монету отстраненный и амбивалентный жест. Однако не являются ли в этой ситуации куда более наивными сами акционисты, высокомерно смеющиеся над происшедшим («От казаков, скорее, странно, это похоже на игры толкиенистов или косплей-пати. Медаль за взятие Мавзолея — это что-то из разряда фэнтези»)? Разве не бросается в глаза совпадение интенций независимых художников и казацких атаманов, их подозрительное согласие в выборе объектов атаки? Ленин («Изгоняющие дьявола»), Центробанк («Поедание рубля»), Эрмитаж («Немытая России»), «Черный квадрат» («Победа распятия»), украинский флаг («Умойся кровью»), ЛГБТ-сообщество («Оторванный от реальности») — разве это не классические «козлы отпущения», «внутренние враги» и для российского казачества, усердно третирующего либеральный блок правительства, направляющего развязные письма Михаилу Пиотровскому, осуждающего однополую любовь, борющегося с коммунистическим наследием, страшащегося призраков украинского Майдана и ненавидящего знаменитую картину Казимира Малевича, установленную на место иконы?
Разумеется, ни в коем случае нельзя делать вывод, что «Синий всадник» впадает здесь в архаику и мракобесие. Но ведь и сегодняшнее казачество — феномен, изобретенный совсем недавно, не имеющий никакого отношения к эпохе Российской империи и к прошлому вообще («люди изо всех сил пытаются придумать себя, закрепиться в пространстве и убедить всех в том, что в стране, существующей чуть больше 20 лет, и правда могут быть традиции»); перед нами, скорее, еще один вариант постмодернистской игры в фундаментализм, достаточно остроумный, хорошо ориентирующийся меж культурных и политических реалий глобализации, основательно подкованный в теории и в практике современного искусства. Полезно обратить внимание на то, как успешно казачество сумело перенять целый ряд акционистских приемов, и прежде всего — методы интервенции, агрессивного (подчас сопряженного с нарушением закона) вторжения в те или иные пространства: о казачьих митингах, обращениях, патрулях и пикетах знает теперь вся страна. Ольга Житлина, делавшая проект Art Kitchen SPb для 10-й «Манифесты», иронично замечает, что казаки c некоторых пор стали активными участниками петербургской арт-сцены; однако эту фразу следует сегодня воспринимать абсолютно серьезно. Казачество на самом деле является не чем иным, как художественным феноменом, и потому — вполне закономерным образом — хочет быть представленным в поле современного искусства. Но как туда попасть, если ты это поле отрицаешь, если постоянно грозишь ему нагайкой и прокуратурой? Как начать чаемое существование в рамках символической системы, которой ты постоянно желаешь провалиться в тартарары? И разве не легче верблюду пройти через игольное ушко, чем детищу правой идеологии утвердиться в преимущественно левой среде культурного производства?
«Синий всадник» представляет собой «нулевую степень» акционизма, чистую форму, которая может наполняться любой идеологией.
Выход из подобной шизофренической ситуации сформулирован Карлом Марксом в «18 брюмера Луи Бонапарта»: «Они не могут представлять себя, их должны представлять другие». Этим «другим» и оказывается для российского казачества «Синий всадник». Субъективно осуждая консервативную политику последних лет, объективно акционисты тематизируют именно казацкое мировоззрение, невольно становясь проводниками казачества в мир актуального искусства. «Казакам понравился наш перформанс. Впервые на моей памяти черносотенцы приняли произведение русского акционизма. Это большой прорыв. Теперь акционизм у многих ассоциируется не только с “пуссями райот”, но и положительно с нашим актом. Во многом произошла апология акционизма. Большая победа на самом деле», — говорит Олег Басов, однако дело обстоит прямо противоположным образом. Не современное искусство пришло к казакам, но казаки пришли в современное искусство — благодаря удачно найденному субституту; по большому счету, группа «Синий всадник» есть не что иное, как «превращенная» форма присутствия казачества на российской арт-сцене. «Сеча казачья тоже из расп**дяев. Русский акционизм такой же. В этом его достоинство и могущество. И он должен воспользоваться этим по-настоящему», — пишут участники «Синего всадника»; вот только кто и кем здесь пользуется? И не потому ли казаки приходят к СИЗО награждать Басова и Авилова, что понимают: эти художники являются их представителями в заповедном мире современного искусства, а «Яростные святоши» и «Синий всадник» — просто забавные гетеронимы казачества, обернувшегося наконец-то акционизмом.
P.S.: Речь здесь не идет ни о каких обвинениях. Басов, Авилов и Думицкая кажутся довольно милыми людьми, хорошо осознающими всю трагичность курса, которым следует сегодня Россия. Но в данный момент, стремясь быть радикальными, пытаясь заигрывать сразу со всеми, не имея внятной теоретической позиции и четкого ангажемента, «Синий всадник» представляет собой «нулевую степень» акционизма, чистую форму, которая может наполняться любой идеологией. И наблюдаемый нами идеологический дрейф ведет явно в правую сторону. Если анархист Свин (Андрей Панов) ел на петербургских остановках собственные экскременты, то Басов пожирает лишь сторублевую купюру. Если левак Александр Бренер нападал на полотно Малевича с баллончиком краски, обличая коммодификацию авангарда, то Басов кропит «Черный квадрат» лишь святой водой, говоря, что «это большой подарок всем православным от русских акционистов». Если феминистки Pussy Riot в лучших революционных традициях предлагали на роль «козла отпущения» действующего правителя («Путина прогони!»), то активисты «Синего всадника» — лишь правителя давно почившего. Участники группы жаждут очистительной бури и мечтают атаковать художественные институции («Прежде всего, нужно говорить о возможности отвесить пощечину по ланитам продажных городских институций на этом поле. А именно, по щекам бесполезных эстетских театров, мертвых пустых музеев, живучих лофт-этажей, университетов и фарисейских храмов»), однако и эта атака лучше всего ведется группами воинствующих традиционалистов вроде тех же казаков — вспомним пикетирование «Винзавода», измазанные краской стены МДТ, требования запретить выставку братьев Чепмен и многое другое. На странице «Синего всадника» «ВКонтакте» пафосно обращаются к интеллигенции и заканчивают манифесты словом «аминь», осуждают великорусский шовинизм и сочувственно поминают «Божью волю», анонсируют выставку «панмонгольского искусства» и объявляют, что «Азия не пройдет», говорят об опасности «православного джихада» и приветствуют акцию возле МХТ: «Боевое крещение нового активиста “Синего Всадника” — Тапира (бывшая Катя). “В жопу искусство”, разбитые маски и свиная башка на входе в зажравшийся МХАТ. Очень актуальный троллинг на фоне победного шествия бананового короля Кехмана по стране». В результате такого неотрефлексированного радикализма «Синий всадник» вдруг обнаруживает себя скачущим впереди жуткого хтонического монстра, который до поры до времени готов считать художников представителями и попутчиками своих интересов, но со временем обязательно попытается их сожрать. Отвратительный разгром полицейскими важной московской выставки «Мы победили», организованной активистами «Синего всадника» в галерее «С.Арт», демонстрирует нам эту странную логику во всей ее чудовищной ясности.
Запрещенный рождественский хит и другие праздничные песни в специальном тесте и плейлисте COLTA.RU
11 марта 2022
14:52COLTA.RU заблокирована в России
3 марта 2022
17:48«Дождь» временно прекращает вещание
17:18Союз журналистов Карелии пожаловался на Роскомнадзор в Генпрокуратуру
16:32Сергей Абашин вышел из Ассоциации этнологов и антропологов России
15:36Генпрокуратура назвала экстремизмом участие в антивоенных митингах
Все новостиМария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен
28 ноября 20242324Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым
22 ноября 20243251Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах
14 октября 202410894Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается
20 августа 202417466Социолог Анна Лемиаль поговорила с поэтом Павлом Арсеньевым о поломках в коммуникации между «уехавшими» и «оставшимися», о кризисе речи и о том, зачем людям нужно слово «релокация»
9 августа 202418176Быть в России? Жить в эмиграции? Журналист Владимир Шведов нашел для себя третий путь
15 июля 202420866Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым
6 июля 202421646Философ, не покидавшая Россию с начала войны, поделилась с редакцией своим дневником за эти годы. На условиях анонимности
18 июня 202426768Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова
7 июня 202426984Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»
21 мая 202427877