Лучано Баризоне: «Понять, хороший ли фильм, можно за 15 минут»

Лучано Баризоне — бывший кинокритик, директор ряда европейских кинофестивалей, в том числе и швейцарского Visions du Réel, важного смотра документального кино (этот пост он покинул буквально в прошлом году). Наталья Серебрякова встретилась с Баризоне в Киеве — он входил в международное жюри Docudays UA — и поговорила с ним о фестивальной конъюнктуре, методах отбора и о проваленном когда-то интервью с Тарковским.

— Я слышала, что сейчас вы закончили свою работу директора Visions du Réel и занимаетесь продюсированием и консалтингом…

— Да, семь лет я проработал директором этого фестиваля. До этого я был директором Festival dei Popoli во Флоренции. А так — я уже сорок с лишним лет в киноиндустрии, работал программером в Венеции и Локарно. Когда я впервые возглавил кинофестиваль, мне было около пятидесяти лет. А кино я люблю всю жизнь, потому что его очень любили мои родители; можно сказать, что я — синефил с пяти или шести лет (смеется).

— Помните тот самый первый фильм, который вы посмотрели в своей жизни?

— Это трудный вопрос. Я помню два сюжета. Первый — из бразильского фильма «Кангасейро» Лимы Баррето, у которого сейчас есть куча сиквелов. Я не знаю, как психоаналитики объяснили бы это воспоминание, но я помню, что фильм был о бандите, который убежал из армии и скрывается в пещере. Это странно, но я хорошо помню этот сюжет. Второй фильм — это итальянский вестерн, название которого я забыл.

— А как вы стали кинокритиком?

— Один из тех шансов, что дает тебе жизнь. Я не собирался быть кинокритиком, я был просто зрителем. Но так случилось, что я служил в армии, и мы с другим солдатом (он был моим земляком) во время увольнительной пошли в кино. На «Образы» Роберта Олтмена. Мне фильм очень понравился, а ему — нет, так что мы после очень долго дискутировали. И вдруг он сказал: «Почему бы тебе не написать об этом?» Я спросил: «Но куда?» А он ответил, что, когда мы вернемся домой, он познакомит меня с редактором газеты. И вот не сразу, правда, но все же я начал писать в газету: это было региональное издание.

В моем регионе было большое казино, которое время от времени организовывало разные культурные события и шоу. Однажды они устроили премьеру фильма. Мой начальник из газеты послал меня на это мероприятие, а я даже не спросил, что именно там будет. Просто знал, что приедет какой-то режиссер. Это же работа! В тот же день была забастовка в аэропорту. И прилетели всего три журналиста. А режиссер был Андрей Тарковский! И фильм — «Зеркало». Самый прекрасный момент в моей жизни. Не было переводчика, и мы говорили по-английски. Тарковский непрерывно курил. И мы обсуждали фильм, идею и поэзию. Потому что поэзия для меня очень важна. Когда я вернулся, я не написал статью в газету, потому что все мои мысли и ощущения были очень личными. Три листа с этим эссе до сих пор хранятся в моем письменном столе, они так никогда и не были опубликованы.

А потом я начал писать в большой и очень старый киножурнал Filmcritica, основанный, кстати, Муссолини (журнал Filmcritica был основан в 1950-м; вероятно, Баризоне путает его со старейшим итальянским киножурналом Bianco e Nero, основанным, действительно, в 1937-м. — Ред.), перешел в следующий — Cineforum, затем создал свой журнал — Panoramiche, а потом еще один с друзьями — Duel.

— Вы можете выделить какие-то тенденции в современном европейском документальном кино в последние годы?

— Я хочу объяснить кое-что важное — для меня, во всяком случае. Я не люблю слово «документальный», оно имеет латинское происхождение, а в латинском языке «док-» связано со значением глагола «учить». Поэтому я считаю, что в этом жанре кинематографа произошло грандиозное недоразумение. Все используют этот жанр, чтобы «научить», объяснить. Но кино не должно ничего объяснять. Вторая ошибка — в документалистике все завязано на теме фильма. Для меня же кино — это не тема, это форма. То есть — как фильм сделан, а не о чем он. И третья важная вещь: кино для меня означает искусство показывать невидимые глазу вещи. Кажется, что кино демонстрирует видимое, но его особенность в том, что мы можем почувствовать вещи, которые не можем объяснить. По моему мнению, документальное кино должно называться «кинематографом реальности».

Если говорить о европейских тенденциях, трудно что-то сказать точно — у меня нет статистики. Но все страны производят действительно что-то интересное. В каждой стране есть хорошая школа и молодые режиссеры с новыми идеями. Традиционно самая сильная в документальном кино страна — Франция, но как фестивальный директор я могу сказать, что мне присылали очень интересные фильмы из Белоруссии. А до этого я вообще ничего не получал из этой страны! Я начинал как кинокритик игровых фильмов, но сейчас я понимаю, что существует много документальных фильмов, более сильных, чем игровые.

— Сейчас границы документального и игрового кино вообще размываются…

— Сейчас самая интересная форма кино — гибридный фильм. Например, я хочу снять вас — но я не прошу вас играть. Я направляю на вас камеру и прошу не вести себя как вымышленная героиня, а просто быть самой собой. То есть сейчас очень много режиссеров, которые снимают обычных людей, живущих своей повседневной жизнью, но просто режиссер их просит, например, пойти влево, когда они собираются идти вправо. И режиссер при этом снимает.

— Вам не кажется, что Каннский кинофестиваль, который, несмотря на его крайнюю буржуазность, всегда считался наиболее внимательным к новым трендам и новым локальным кинематографиям, стал в последние годы очень коммерческим? Например, победителем прошлогоднего конкурса стал совершенно мейнстримовый «Квадрат» Эстлунда, а ведь еще семь лет назад «Ветвь» вручали такому радикальному автору, как Апичатпонг Вирасетакун.

— Каннский фестиваль всегда был очень коммерческим. Это большое шоу при большом кинорынке. Но, вы знаете, еще это во многом зависит от директора фестиваля. Вероятно, вкус Тьерри Фермо отличается от вкуса Жиля Жакоба. В Каннах тем не менее всегда очень интересная и смелая программа с разными режиссерами, просто Вирасетакун не всегда побеждает. И от жюри это ведь тоже зависит.

— Какими были ваши методы отбора фильмов, когда вы были директором Visions du Réel?

— Фестиваль проводится в апреле, и он, скажем честно, не самый важный фестиваль в мире — до нас есть Берлин, «Сандэнс», IDFA. Система отбора, когда вы получаете фильм в октябре, отличается от той, когда вы получаете фильм в марте, как было у нас. Нет времени, нужно спешить. Но понять, правильно ли развивается фильм, хороший ли он, работает ли, можно в течение 15—20 минут; поэтому я и говорю, что в документальном кино важна не тема, а форма. Так, кстати, делают отборщики во всем мире, не только мы. Если вам надо отобрать 50 фильмов из 300 — это одно. А если из 3000 — это совсем другое. Иногда режиссеры рассылают свои фильмы, вообще не глядя на названия фестивалей. Но иногда они ведут себя осмысленно и посылают свои работы именно на те фестивали, которые соответствуют характеру их фильмов. Поэтому с некоторыми авторами у нас сложились доверительные отношения, и такой режиссер оказывается в несколько привилегированном положении. Для меня, повторюсь, важно то, как тема развивается во времени и пространстве. Поэтому бывает, что очень интересная тема, но она раскрывается как-то плоско. В фильме все должно быть как в музыке, как в литературе, как в поэзии: смена ритма, смена перспективы. В кино вы создаете эмоции, и они спрятаны в структуре фильма.

— Что еще кроме поэзии важно для вас в фильме?

— Я ничего не жду от фильма, когда начинаю смотреть. Все фильмы равны. Но иногда в фильме появляется какая-то магия, а иногда — нет. И эта магия иногда появляется не просто так, а потому, что фильм сконструирован определенным образом. Интересно, как фильм ломает пространство, как развиваются его персонажи. Много всего. Но главное, что каждый раз я хочу быть удивлен.

— Есть какие-то важные режиссеры, которых вы открыли миру?

— Это происходит постоянно, но вот яркий пример. Каждую неделю я получаю примерно 300 фильмов. Однажды пришел фильм, который длится шесть часов. Я не хотел его смотреть. Потому что кто хочет смотреть шестичасовой фильм? Это было воскресенье, и мы собирались с женой пойти погулять, но я все-таки решил посмотреть первые двадцать минут. Я не мог оторваться от экрана все шесть часов, ел перед ноутбуком, не выходил на улицу. Так потряс меня фильм! Это был «Homeland: Iraq Year Zero» Аббаса Фахделя. Я сразу же позвонил режиссеру, и он мне сказал: «Вы — единственный фестивальный человек, который позвонил мне!»

— О, это прекрасный фильм!

— Да, это не фильм, это сама жизнь.

Понравился материал? Помоги сайту!