4 октября 2021Литература
121

Ф.И.О.

Отрывок из новой книги Ольги Медведковой

текст: Ольга Медведкова
Detailed_pictureКадр из фильма «Тень сомнения» (1943), реж. Альфред Хичкок© Universal Pictures
1 мая

1. Когда я по приезде в Париж пришла работать внештатным корреспондентом в газету «Русская мысль» — ее главный редактор, удивительная женщина, Ирина Алексеевна Иловайская-Альберти первым делом выдала мне переведенный на русский в 1990 году «Словарь библейского богословия» под редакцией ученого иезуита Ксавье Леон-Дюфура. В этом словаре значение имени Адам объясняется так: слово «адам» было чрезвычайно в иврите распространенным и имело целую гамму значений. Когда еврей произносил это слово, оно отнюдь не всегда (и даже весьма редко) означало в его устах первого человека. А означало просто человека. В Библии это слово с точностью означает именно первого человека только в четырех местах. В других — многочисленных — случаях это слово переводится просто как «человек», «люди», «каждый», «любой», «некто» или «никто». Вот он, Никто, снова тут, явился не запылился, человек-два-уха.

По традиции же Адам — однокоренное с «адамах» — «земля» или с «эдом» — «красный», по цвету глины в Палестине. То есть означает буквально земляной, созданный из праха земли. Снова речь о почве.

В начале Библии имя Адам не собственное, а нарицательное, что подтверждается его множественным числом: «сотворим адама по образу нашему... и да владычествуют они (адамы)...» Был этот Никто-ничто-и-звать-никак, этот имярек, в отличие от Улисса, не слишком хитроумен: не он обманул смерть, а она его. Змей его укусил в самое сердце. Поманил, наобещал и оревуар. С «метисом (Μῆτις)», то есть древнегреческим хитроумием, свойственным Улиссу, у Адама было плоховато, ибо не был он метисом (от латинского misceo — «смешиваю»). А как же иначе? Сидел на одном месте, в идеальных, можно сказать, условиях, все ему в рот в спелом виде без косточки падало, где ему было ума-разума набраться? Первым человеком умным, первым гомо сапиенсом, «метисом», стал Авраам — великий путешественник.

Бог находит его живущим в семье, преданной иным богам, и отправляет в путь. Тот уходит из Ура и идет в неизвестность. Аврам (в отличие от Адама) — первый в Библии Улисс. Странствие приучает его к странному; научает вести себя самым парадоксальным образом. Он хитрит, обманывает и внезапно превосходит самого себя и все, чего можно было от него ожидать, за что и получает новое имя: из Аврама становится Авраамом. Всего лишь одна буква меняется в имени этого эмигранта, но благодаря этой букве имя его обретает смысл: он становится «отцом множества». Никто не написал лучше об этом бродяге, чем Гегель в набросках к «Духу иудаизма».

Вот как Гегель рассуждает. Авраам покинул страну, в которой родился. Отказался от теплого чувства, которое вызывали у него в детстве и юности природа и боги родного края. Покинул землю свою, не стал больше ее обрабатывать, перестал быть крестьянином (то есть расстался с человеком «земляным»; снял галоши), и вот он на земле иностранец. Он отрезал себя от семейно-родственных уз, пожертвовал данными ему от рождения природно-культурными и легендарно-кулинарными радостями (праздничный стол с заливным и селедкой, с салатом оливье), сохранив лишь одно, главное.

Что? А Бога. И не какого-нибудь, а такого он себе Бога (одного) оставил, от которого зависела его жизнь (ибо этот Бог и был Жизнью). Ради такого Бога (не Истины, а Естины) он даже сына своего готов был не скажу что...

Вот он, Авраам, — человек, порывающий все связи ради Живаго. Вот она — религия иностранца. Вот его вера в Жизнь против веры в грязь и в побольше-повкуснее. Никто ведь его из дому не гнал, с родителями он не ссорился, а просто ушел, отказался от само собой текшей в его сторону любви, отпал, отделился. И в отдельности своей, через разрыв, стал Отцом-Пеликаном («ав» — отец, «рархам» — пеликан). Тем, кого приводят в качестве примера живого, когда речь идет о загробном мире. Ведь, говорит Христос, Бог Живых представляется Моисею как Бог Авраама. Авраам, стало быть, Жив. Ведь Бог Живого не может быть Богом мертвых. Это ясно как Божий день.

© «Новое литературное обозрение»

2. Эта вера в жизнь (ничего общего не имеющая с все-будет-хорошо) была и есть у моего атеиста-отца, была она у моего дедушки Миши. С этим чувством я познакомилась в раннем детстве, и оно стало для меня главной «пробой» для всего что ни есть (в гегелевском смысле) важного, того, что превыше всякой иной, местной, уютной, насиженной реальности. С этим чувством, ведомая этой звездой, я и оказалась в Париже, сменив не только кириллицу на латиницу в написании моего имени, но еще и ударение в его произношении: на последнем слоге. Я не знаю, хорошо это или плохо. И означает ли это что-либо вообще. Скорее всего, ничего. Или слишком много. Иначе почему дрожь предвкушения какой-то неведомой мне еще радости пробегает по моим жилам, превращая меня в странный музыкальный инструмент, когда — всегда неожиданно, словно издалека, из-за спины, из-за плеча — мой муж зовет меня тем моим прошлым именем Ольга, а не Olga. Быть может, и понадобилось имя Olga для того лишь, чтобы время от времени услышать «Ольга», бывшее некогда мне именем для всех, а теперь (одной лишь сменой ударения) ставшее именем для посвященных. Так имя Трисмегиста, проводника душ в царство мертвых, просвечивает за нелепым Тристрамом (Шенди), ошибочным, расплескавшимся, не донесенным служанкой, именно своей дурашливой случайностью намекающим на важную тайну, скрытую «за».

Имя — прозрачная завеса, занавеска, чадра, игра слов.

3. Но вернемся к Жизни как «особенности». То есть: что в тебе «особенного»? А то, что жив. Единожды поверив в это, получаешь в награду способность узнавать таких же, как ты. Так я угадала себе мужа, а он себе меня. Так официально, в паспорте, у меня фигурирует еще одна фамилия: Malgouyres. Все в этой истории — плод воображения, дело случая и даже пустяка. После того как мы встретились, более или менее логично, как коллеги на конференции в Риме, на вилле Медичи, на которой прежде оба жили (но в разное время) в качестве пенсионеров, мы случайно три раза встретились в Париже на улице. Далее — вереница столь же случайных жестов и слов.

4. Про не мою тетю Августу. Жизнь полна прелестных историй, рассказанных кем-то кому-то и в конце концов добравшихся неизвестно зачем до тебя. В этих историях иногда действуют люди с запоминающимися именами. Вот, например, история про «тетю Августу». Кому приходилась она тетей? Тетя Августа очень любила готовить. Когда она готовила пасту по-болонски, она заливала ее соусом и запускала руки в кастрюлю, чтобы все тщательно перемешать. Если гости уже сидели за столом, она вдруг вспоминала о них и, пугаясь, что они увидят, как она мешает макароны руками, ногой захлопывала дверь на кухню. Услышав хлопок двери на кухню, гости говорили: «А вот тетя Августа опять перемешивает макароны руками».

Что в этой истории прелестного? А то, что тетя Августа живет в одном времени, а ее гости в другом. Ее забывчивость превращается в их ритуал.

5. Мне все больше кажется, что проблема имени есть нечто актуальное и важное не только для меня. Эта тема странным образом всплывает в самого разного рода контекстах последнего времени. В чем же дело? Мне кажется, что речь идет о серьезном сдвиге в самовосприятии личности. Включенность в коллективное виртуальное пространство (не столько даже информационное, сколько эмоционально-перформативное) заражает личность чужими чертами, не ею выработанным образом мысли и жизни, а точнее, обрывками и осколками множественных образов и стереотипов. Автоматическое письмо предлагает готовые формулы выражения чувств, которые приблизительно похожи на наши и потому кажутся подходящими. Но употребление их ведет к подспудной замене своих слов — чужими. То, что любой язык и без того диктует (штампы, стереотипы), усугубляется и приводит к автоматизации, то есть увеличению количества неживого в живом. Происходит размывание личностных границ. А это, как прекрасно знают психиатры, ведет к страху и панике, к неспособности к действию. И в результате — к потере вкуса к жизни.

2 мая

1. Ономастика — наука об именах вообще, антропонимия — наука о человеческих именах. Бедные науки, несчастные. В конечном счете единственное, что стоит принять во внимание, — это даже не перформативность, а реактивность, скорость ответа. Позвали — ответил!

Девушка, в синей шапке! — Нет, я не Вас! Авраам! — Я тут. Лазарь! вышиб дно и вышел вон. Есть об этом смешной скетч у Раймона Девоса под названием «Сын Авраама» и изумительные страницы у Деррида в книге «Последний еврей». Они об ответе, отзыве, эхе. Имя не столько то, чем зовут, сколько то, на что отзываются. Не о том, как тебя зовут (кличут), а о том, на какое имя ты отвечаешь (откликаешься).

Анюта — я тута.

Вся эта книга и есть попытка мне самой на мое имя отозваться.

2. Если родители мои решили, что девочку называет отец, а мальчика мать, то это было оттого, что у матери для меня, родись я мальчиком, имя было заготовлено: Михаил. То есть была бы я «Михаил Ярхо», а с 1979 года «Михаил Медведков» — имя, на которое я здесь отзываюсь. Но и на имя «Ярхо» отзываюсь не меньше; я его все же поносила и пусть не сохранила (расплескала), но смысл его от этого только усилился. Прав оказался французский чиновник, записавший меня Medvedkova, Yarkho Olga Anat. Есть в этой бессмыслице смысл.

Что же до антропомастики, то эта наука еще скучнее, чем генеалогия. Ни то, ни другое невозможно превратить в текст. Список сопротивляется тексту, от списка рябит в глазах. Ну что, в самом деле, объясняет факт происхождения имен от названий профессий, или мест, или животных? Лебедевы, Синицыны... ну и что? Хотя, вероятно, это важно и кому-то понятно, просто книжка моя не про это.

Хотя и про это тоже.

Вот, например, девичья фамилия матери моего мужа Besson происходит от поздней латыни: bissus, то есть от «близнецов». Чего проще: родились близнецы, и в удивлении перед этим чудом их прозвали «близнецами».

Но это фамилия, а имя? Имена близнецов. В русской сказке «Два Ивана» близнецы, сыновья Ивана, оба носят имя Иван: каждый из них, даже на большом расстоянии, чувствует, что происходит с другим. Зовут «Иван!» этого, а откликается тот. Одно имя — общая жизнь.

У Шекспира в ранней и короткой «Комедии ошибок» (по мотивам комедии Плавта «Менехм») близнецов зовут обоих Антифол и обоих слуг, также близнецов, добавленных Шекспиром, зовут Дромио. У Плавта понятно, что произошло: Менехмом звали деда, одного из близнецов назвали по деду (так часто называли, через поколение); его брат думал, что тот умер, и решил сам назваться Менехмом, чтобы имя деда не пропало. Так они оба оказались под одним именем. А у Шекспира сначала сказано: «столь похожи друг на друга, что их можно было различать только по именам», а потом оказывается, что и зовут их, безо всякой на то причины, одинаково. Зелинский прямо пишет, что насколько у Плавта эта фикция общего имени естественна, настолько у Шекспира она неоправданна. Ибо Шекспиру это неважно, главное для него чудо и парадокс: два совершенно одинаковых (и совершенно разных) человека. Тайна личности.

3. Очень волновала проблема близнецов такого влюбленного в Шекспира писателя, как Торнтон Уайлдер, бывшего одним из двух, выжившим близнецом. Близнецы у него фигурируют в одной из историй «Моста короля Людовика Святого», и очень интересно, не напрямую, в сценарии, по которому снят фильм Хичкока «Тень сомнения». Это был первый фильм Хичкока, созданный в Америке в 1943 году. Сценарий написан по мотивам подлинного происшествия, но Уайлдер — писатель с символическим темпераментом; так что он из анекдота сделал притчу о добре (обычном, провинциальном) и о зле (романтическом, столичном, «интересном», с налетом дендизма). Добро, представленное образом юной отважной девушки, умницы Чарли Ньютон, и зло, представленное образом ее красавца дяди, коварного убийцы богатых вдов Чарли Оклея (Дубовый), поначалу друг в друге отражаются. Мы узнаем, что девушка названа Чарли в честь дяди, которого мать обожает (это ее младший брат). Ей даже мнится, что они с дядей как бы близнецы. Чарли верит в телепатию: то есть в то, что между ней и дядей имеется тайное взаимопонимание. Но в тот момент, когда девушка (ее играет прелестная Тереза Райт с ее неподражаемой птичьей походкой) начинает догадываться о том, кем на самом деле является дядя, мы вдруг, «случайно», узнаем, что зовут ее на самом деле не Чарли, а Шарлоттой. Добро и зло оказываются тезками только на первый взгляд. Вся история дальше о том, способны ли будут эти псевдоблизнецы отдалиться друг от друга, отказаться от призрачного родства.

4. Но самую, пожалуй, невероятную историю близнецов довелось мне услышать в жизни. Мы были с мужем в Эдинбурге и поехали навестить подругу по имени Люси, француженку, переехавшую жить в Шотландию. Она снимала коттедж с садом у моря, и мы пошли гулять по берегу, между песчаными залысинами, гладкими валунами и цветущими травами. От долгого хождения, перешагивания и перепрыгивания, от смотрения то вверх, то под ноги, то в нежную морскую даль, то в небеса мы совершенно опьянели и брели, то разделяясь, то догоняя друг друга, о чем-то бессмысленно переговариваясь, когда — не помню, к слову или просто так — подруга наша вдруг произнесла: «Я ведь даже не знаю, Люси я или нет». Как так? А вот как. Они с сестрой близнецы, а в детстве были до того похожи, что различить их не было возможности. Только по одежде. И вот годы спустя их мать рассказала им, как однажды оставила их обеих в кровати нагишом, а вернувшись, не знала, кто — кто, и решила, что будь что будет: пусть эта справа будет Люси, а та слева — другая. «Об одной мысли об этом, — сказала Люси, — у меня мороз по коже». И у меня. А почему? Ведь только и дела, что имя. Люси ли, нет ли, ведь я — это я, то есть она — она. Ан нет. Между «я» и «не я» — имя; залог, что не перепутают. Что меня за «не-меня» не выдадут. Что у меня мою жизнь не отнимут. Короче, от этого «даже не знаю, Люси ли я» веет экзистенциальной пустотой. Ладно еще они меня перепутали с не-мной; а коли я сама себя с не-собой перепутаю. Тут уже ужас онтологический. От близнеца через имя прямой путь к тени, к двойнику, к гаданию и прочей неприятной мистике и мантике, в которой, как известно, имя — элемент немаловажный.

Ольга Медведкова. Ф.И.О. Три тетради. — М.: НЛО, 2021


Понравился материал? Помоги сайту!

Ссылки по теме
Сегодня на сайте
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет»Журналистика: ревизия
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет» 

Разговор с основательницей The Bell о журналистике «без выпученных глаз», хронической бедности в профессии и о том, как спасти все независимые медиа разом

29 ноября 202320810
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом»Журналистика: ревизия
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом» 

Разговор с главным редактором независимого медиа «Адвокатская улица». Точнее, два разговора: первый — пока проект, объявленный «иноагентом», работал. И второй — после того, как он не выдержал давления и закрылся

19 октября 202325931