«В России нам приходится надеяться на лучшее. Здесь это не обязательно»

На днях Марат Гельман объявил о запуске WhatWhere — сетевого агрегатора культурных событий в разных городах мира. По просьбе COLTA.RU сосед Гельмана в Черногории Федор Сваровский расспросил его о новом проекте и новой жизни у моря.

— WhatWhere — это ведь по факту социальная сеть? Кому она предназначена?

— Во-первых, публике, которой WhatWhere поможет узнать о культурных событиях — и посмотреть рекомендации экспертов. Во-вторых — организаторам, они могут не просто продвигать свои события, но и помещать их в правильный контекст. Особенно это актуально для локальных событий, рассчитанных на узкую аудиторию, — их организаторы получат возможность достучаться до публики и прессы. Ну и знатокам, обозревателям, журналистам — которые могут пользоваться нашей информацией и выплавлять из нее свои журналы и экспертные подборки. Для них это, безусловно, социальная сеть. Она позволяет любому попробовать себя в качестве издателя журнала типа «Афиши».

— То есть открываешь сайт и видишь события в определенном регионе?

— Можно отслеживать события по конкретной тематике, а не только по территории, как бывает обычно. По любому заданному принципу — хип-хоп-батл, презентация книги, конференция по проблемам мозга или праздник велосипедистов. Или, допустим, человек занимается Ибсеном — и узнает о том, что новая постановка по Ибсену готовится где-то далеко за Уралом. Мы больше всего надеемся помочь организаторам в небольших городах. В крупных есть уличная реклама, журналы, городские сайты, неформальные сообщества. А в маленьких часто нет вообще никаких информационных ресурсов, способных сообщить о премьере, встрече с писателем или выставке. Но сеть охватывает и большие города, конечно. Собственно, с них мы и начинали. Уже сейчас можно узнать о том, что происходит в Москве, Лондоне, Берлине или Санкт-Петербурге и других больших городах.

— Но в больших городах и конкуренция большая.

— В больших городах мы, думаю, займем нишу специальных журналов, например, «бесплатные лекции в Берлине» или «детские праздники в Лондоне». В Москве будем делать журналы о культурной жизни каждого района в отдельности. Все зависит от активности пользователей. А с экономической точки зрения мы эффективны, мы же почти ничего не стоим. Из-за кризиса и падения рекламы бумажные журналы закрываются, а мы это спокойно переживем

— Сколько городов сейчас охватывает WhatWhere?

— На данный момент — 7000. Это крупные города Европы и Америки. В России — порядка 300 городов, по два-три на губернию. Это не значит, что вся жизнь в каждом из городов полностью охвачена. Но картина уже вырисовывается. Это начало. В течение года будет около 24 000 городов.

— А как вы выводите WhatWhere на иностранные рынки? Свои особенности же в каждой стране и своя конкурентная среда в каждом городе.

— Мы предлагаем понятную форму сотрудничества любому местному контрагенту. Можно развивать локальные страницы на паритетных началах. Например, сейчас создаем пилотный проект в Вене — ViennaWhatWhere. Он будет готов к Венской ярмарке (Viennacontemporary, ежегодная международная ярмарка современного искусства, проводится в Австрии с 2012 года. — Ред.).

В России ты думаешь о России, а в Черногории — о мире.

— Как люди узнают о появлении сервиса? Будете его продвигать?

— Как только отладим движок и решим, что мы сами удовлетворены программой, — запустим рекламу.

— Ты ведь в 2013-м уже запускал в ЖЖ что-то подобное — соцсеть для художников?

— Когда я еще работал в Перми, а потом в «Культурном альянсе», объединившем 11 городов России (проект Галереи Марата Гельмана, продвигавший в 2010—2012 гг. российских художников в регионах. — Ред.), — столкнулся с тем, что это ключевая проблема. Люди в городах просто не знают о выставках, о каких-то культурных событиях. И я предложил Саше Мамуту создать сайт, который будет работать с разными городами и рассказывать о текущей культурной жизни. Он тогда купил «Афишу» и Живой журнал, это могла бы быть такая «живая афиша». Увы, это ничем не закончилось. Я не хочу никак комментировать это, с Сашей у нас сохранились нормальные отношения. Думаю, ему тогда посоветовали друзья из администрации президента не иметь дела с Гельманом — он Путина критикует, мы тут Гельмана отовсюду выдавили, а ты с ним проекты делаешь. После моего переезда в Черногорию мой товарищ посоветовал сделать то же самое, но не с ЖЖ, а с Facebook, и не для одной страны, а для мира. В России ты думаешь о России, а в Черногории — о мире. Слишком маленькая страна, чтобы думать о ней как о рынке для проекта.

— Кто твои партнеры?

— В проекте участвуют еще два инвестора. Это Олег Репс и Александр Туркот. Олег — тот человек, который создал Forex Club и, кстати, когда возникла надобность, в считанные дни вывез из России в Черногорию, в Подгорицу, весь штат этой компании. С семьями. Саша Туркот — известный и успешный инвестор в области IT. Когда-то он возглавлял IT-кластер в Сколкове. Потом создал свой фонд Maxfield Capital. Реализация в плане развития бизнеса — на них. СЕО проекта — Юрий Солодовников, работа с евангелистами — на Евгении Бельской. Они живут в Черногории, нам удобно коммуницировать. И есть еще программисты. Суть платформы в том, что она — инструмент без редакции. Вместо редакторов у нас партнеры в городах.

— Вы предполагаете в перспективе какую-то прибыль? Собираетесь монетизировать платформу?

— Конечно, монетизация предполагается. Оба инвестора постоянно об этом думают. Наши модели монетизации уже два раза менялись и могут опять измениться. Но это, конечно, вполне понятные инструменты — мы можем предлагать нашим пользователям платные расширенные аккаунты с дополнительными сервисами, где они могут выложить больше информации о себе, их события могут иметь приоритет в поисковой выдаче. Кроме того, потенциальные региональные партнеры могут на каких-то условиях развивать собственные сайты на нашей платформе, как бы становиться нашими представителями на местах и зарабатывать рекламой.

— Сколько лет ты уже живешь вне России? Часто ли там сейчас бываешь?

— В декабре будет три года. Два года в Россию совсем не ездил. А последнее время бывал — три раза. Провел там полтора месяца.

— А ты следишь за тем, что в России происходит?

— Конечно. Я в курсе всех важных событий. Хотя, конечно, в большей степени меня интересует искусство. Ну и читаю, прежде всего, об искусстве. The Art Newspaper Russia обязательно, а так — Meduza, конечно, РБК, «Новую газету», хотя она, увы, как-то уже теряется. Смотрю «Настоящее время», «Дождь». COLTA.RU читаю, естественно.

Приехал с девушкой на день рождения к Павлу Лунгину. Понравилось, застряли на время, провели счастливую запоминающуюся неделю. Девушка стала моей женой, родился Егор.

— Ты все еще чувствуешь себя жителем России — или больше уже смотришь на происходящее со стороны?

— Безусловно, я стал смотреть на происходящее с несколько большей дистанции, если можно так выразиться, с холодным любопытством. В России ты просто отвергаешь мысль, что нет хороших вариантов в обозримом будущем, неосознанно становишься оптимистом. Мы там всегда думаем о «хороших сценариях». После того как я переехал жить в Черногорию, наступило осознание, что может быть и по-другому, может ничего не устроиться. И что следующее поколение может запросто выпасть. Кроме тех, кто уедет. С другой стороны, понимаешь, что внешний контур силен и в конце концов... Но вот это «в конце концов» уже касается не тебя, а твоих внуков. Это такое отрезвление. Это вовсе не значит, что не надо делать проекты в России. Просто сразу вычленяешь важное: раз так, надо делать в России только долговременные проекты, которые гарантированно переживут эту власть и следующую. Например, Третьяковка и Русский музей. Они были до и будут после нынешней власти.

— А что это может быть такое — что гарантированно переживет эту власть и следующую? Есть еще какие-то «вечные ценности»?

— Ну, например, русский язык. Он уже отделился в определенной степени от страны, как когда-то испанский от Испании и английский от Англии. Или вот Щедровицкий издает историю русской философии (книжная серия «Философия России первой половины ХХ века» Фонда им. Г.П. Щедровицкого. — Ред.) и дарит национальным библиотекам по всему миру. В целом стоит мыслить больше институтами, а не проектами. Я не понимаю, зачем сейчас в России делать выставки, но понимаю, зачем дарить их музеям или создавать новые музеи.

— Почему ты в Черногории? У тебя был выбор?

— Как всегда в моей жизни, счастливая случайность. Приехал с девушкой на день рождения к Павлу Лунгину. Понравилось, застряли на время, провели счастливую запоминающуюся неделю. Девушка стала моей женой, родился Егор, повезли его в Черногорию показать места, где все началось. И тут уже начали общаться вплотную, разговаривать об этой молодой стране: вначале с Петаром Чуковичем, международно известным черногорским историком искусства, который 12 лет — директор главного музея в Цетине, потом с местными чиновниками, экспертами и, главное, как потом оказалось, с Нейлом Эмильфарбом, крупнейшим в Черногории инвестором. В результате он меня пригласил возглавить мною же придуманный культурный центр.

— Ты — человек активный и деятельный, много чем занимался в России. Сейчас что-то изменилось?

— Хм. Я никак не изменился. Достаточно сказать, что мы за эти два с чем-то года провели более 100 выставок в Черногории. Даже в 1990-е, когда жизнь, как мы помним, не просто кипела, а перехлестывала через край, я проводил не больше 25 выставок в год. В нашем Dukley Art Center в Которе, где были выставочные площади и где художники со всего мира могли жить и работать в мастерских, каждый резидент должен был провести одну отчетную выставку и одну большую раз в два месяца. За это время у нас выставлялись не только молодые русские, украинские, черногорские художники, но и всем известные Олег Кулик, Семен Файбисович, Никита Алексеев, Евгений Дыбский, Ольга и Александр Флоренские, Иван Плющ, Артем Лоскутов, Дамир Муратов, Павел Брат. Совсем недавно приезжала Марина Абрамович с презентацией своей новой книги. Мы делаем выставки в других странах — вот в Вене недавно. Я постоянно куда-то езжу, что-то делаю. Надо сказать, я здесь более эффективен, чем в Москве.

— А есть смысл в русских культурных центрах за границей — или лучше интегрироваться в местные культурные институции?

— Ну, наше Dukley Art Community — европейский центр, в котором просто русское искусство представлено очень широко. Но именно как часть европейского. Наряду с немцами, австрийцами, поляками. Сейчас выставочная площадка в Которе закрылась, но на этой неделе мы открываем новую галерею в Будве. И есть договоренность с новым мэром Будвы о мастерских для художников. Но реально здесь никто не спешит (смеется). В октябре будем выбирать.

— Ты по родине не скучаешь?

— Странный вопрос. Я же не порвал с Россией. Я просто приехал жить в Черногорию. Мне тут нравится. Здесь очень красиво, здесь интересно, здесь мы растим детей. Я езжу в Россию, общаюсь, делаю там что-то. Мои родители живут в России. Моя мама, друзья приезжают ко мне. Что значит ностальгия? Я как-то жил, и это мое прошлое. Возможно, будет и какое-то будущее в России.

Я считаю своим долгом указывать, что конформизм — это еще и контрпродуктивно. Не говоря уже и о том, что сейчас, когда идут репрессии, это неприлично.

— Что тебя больше всего сейчас угнетает из происходящего там?

— Все, что сейчас происходит, очень трагично, по-моему. Раньше сохранялась какая-то видимость демократии, пусть плохой, так называемой суверенной демократии, и оставалась надежда, что со временем она станет лучше — суды станут независимее, выборы честнее, СМИ свободнее. И власть декларировала желание демократии — а теперь без стеснения обосновывает переход к авторитарному обществу. Отсюда понятно, что «суверенность», о которой говорит Путин, имеет только один смысл — суверенное право верхушки паразитировать на стране и банально обогащаться.

— А можно изменить тамошнюю ситуацию к лучшему?

— Ты серьезно спрашиваешь? (Смеется.) Как спасать Россию — это не ко мне вопрос. Думаю, единственный путь — это максимальная децентрализация власти. Триста лет все стягивали в центр, относились к стране как к житнице. Но больше не получится. Управление столь разными территориями из центра не может быть эффективным. И второе — европеизация. Буквально — Россия должна стремиться к Европе, к ЕС. Только так можно победить коррупцию. Я очень ценю то, что делает Алексей Навальный, но победить коррупцию сегодня можно, только добровольно приняв европейские законодательные стандарты. Это хорошо видно на примере Черногории. Чем больше обязательств на себя берет страна по рекомендациям ЕС, чем больше старается привести свои внутренние процессы в соответствие с европейскими нормами, тем меньше шансов для коррупции. Тут — даже за то время, что я тут прожил, — это заметно, многое меняется.

— Тебе часто припоминают твой вклад в систему, которая сейчас в России сложилась, — ты был политтехнологом, идеологом, работал на Первом канале, влиял на культурную политику. Ощущаешь ли ты вину за то, что в России происходит?

— Да, хотя я не был на первых ролях и не решал большинство вопросов, но ответственность я чувствую. Тут надо объясниться, конечно. Я не считаю, что мои устремления были дурными. Они были ошибочными. Был, например, Бурбулис (Геннадий Бурбулис, государственный секретарь, позже депутат. — Ред.), он говорил: надо провести люстрацию и всех бывших сотрудников спецслужб от власти отстранить, шансов им не давать. Прав был. Были в 99-м те, кто приходил к нам в штаб Союза правых сил (Гельман руководил избирательным штабом блока СПС на выборах 1999 года. — Ред.) и говорил мне, Немцову, Кириенко (Улюкаев, кстати, был моим замом по экономике в той компании), что не может бывший сотрудник КГБ стать либералом. Правы оказались. Мы их тогда про себя называли «демшизой», мол, они еще воюют с советской властью, которая давно умерла. Так вот, не умерла, оказывается. Так что ответственность на нас, да.

— Люди, которые сейчас во всем этом участвуют, тоже ведь часто делают это из лучших побуждений, надеются как-то очеловечить эту систему.

— Ну, я точно никому не судья. Каждый находится в своей ситуации, и мы не знаем деталей. Но я считаю своим долгом указывать, что конформизм — это еще и контрпродуктивно. Не говоря уже и о том, что сейчас, когда идут репрессии, это неприлично. Не прекращая дружбы — все-таки указываю. Наступил момент опричнины. До этого можно было, играя с властью, выиграть себе свободу творчества. Типа я письмо крымское подпишу — а мне дадут снять фильм. Это время кончилось. Мало быть лояльным, надо быть частью этой власти. Вот письмо Вани Вырыпаева — об этом. Он констатирует, что больше стратегия молчаливого согласия с фигой в кармане не работает.

— Как думаешь, ситуация в России может измениться при нашей жизни? Или лучше жить в глухой провинции у моря — подальше от всего этого?

— Ситуация может измениться, а может не измениться, как я уже сказал. В России нам приходится надеяться на лучшее. Здесь это не обязательно. Конечно, я бы хотел изменений в России. Большинство людей, которые мне дороги, живут в России, и я сам что-то значу в России. А что касается жизни в провинции у моря... Просто здесь я научился жить по-другому. Если прежде я, как и многие в России, жил в ожидании будущего, в постоянном составлении планов и заботах об их реализации, то здесь я понял, как это — жить сегодняшним днем. Черногория многих учит этому. Мягкий климат, богатая природа, маленькая страна, гости со всего мира. И, живя в этой так называемой провинции — что звучит теперь нелепо, если учесть нынешние возможности коммуникации, — я чувствую себя более цельным.

Понравился материал? Помоги сайту!