Раздраженные интернетом

На заре, в девяностые, люди считали, что интернет — это каталог полезной информации. В нулевые интернет воспринимали как среду общения и самовыражения. В десятые интернет воспринимают как зло.

Под предлогом защиты госсекретов, суверенитета или нравственности, а на самом деле — для защиты самих себя властные элиты по всему миру внедряют механизмы надзора и контроля. Концепция «плохого интернета», как ни странно, находит поддержку не только среди тех, кто им никогда не пользовался, но и среди вкусивших.

Дворцы и храмы негодуют

Обычный упрек в адрес интернета — он пожиратель времени, он уводит человека из настоящей жизни. Это действительно так. Но механизм бытового виртуального порабощения заметен и очевиден. Досадуя на потерянное время жизни, человек все-таки сетует на собственную неспособность противостоять. Большого вреда окружающим это негодование не приносит. В конце концов, можно выдернуть штепсель или удалиться из Фейсбука — и очевидная причина устранена. Удается единицам, но такая возможность все же есть у каждого.

Куда опаснее то негативное воздействие интернета, результатом которого становится, мягко говоря, социальная рознь. И вот эти механизмы не так заметны, да и совладать с ними частному человеку не под силу.

Восемьдесят лет назад в «Восстании масс» Ортега-и-Гассет описывал, как утвердившийся благодаря прогрессу бытовой стандарт благополучия, в Средние века недоступный даже знати, освободил культурные и политические претензии массового человека, к выражению этих претензий никак не подготовленного. Вот альтернативное объяснение социальных потрясений начала XX века. Нечто похожее происходит сейчас. Интернет освободил частную возможность манипулировать информацией, принадлежавшую предыдущие 6000 лет дворцам и храмам.

Дворцы и храмы напуганы и возмущены. Те, что половчее, перековывают «орала» самого интернета на мечи. Те, что посуровее, просто чинят препоны. Но самое примечательное — отнюдь не реакция старых институтов авторитета. Они и должны противиться освобождению «низов». Куда интереснее реакция самих освобожденных, которая с какой-то роковой неизбежностью превращается в реакционизм.

Немного фоменковщины

Можно объяснять ход истории сменой социально-экономических формаций или изобретением паровой машины. Но привязка общественного устройства к доминирующему типу медиа работает не хуже. Например, Гарольд Иннис, старший товарищ Маклюэна, в «Империи и коммуникациях» указывает, что распад Римской империи был обусловлен утратой Римом Египта и истощением запасов папируса. Римские правители лишились дешевого и легкого носителя, банально сократился документооборот, а с ним — административные сношения с провинциями. Гонцы перестали ездить, дороги перестали поддерживаться, наместники начали своевольничать, империя развалилась. Всем любопытствующим также известно, что книгопечатание привело к Реформации и разрушило средневековую Европу. Переход от одного типа медиа к другому всегда сопровождается потрясениями. Становление новой эпохи всегда выражается в формировании новой медиамонополии новых элит.

Интернет освободил частную возможность манипулировать информацией, принадлежавшую предыдущие 6000 лет дворцам и храмам.

До интернета монополия на информацию существовала в формате вещательных СМИ, то есть таких источников, которые сообщали информацию «сверху вниз». Общество признавало за СМИ право формировать повестку. И это было удобно: картина мира была определенной, санкционированной. О том, что СМИ врут в интересах элит, тоже было известно. Но санкционированное вранье статистические массы не раздражает. Эка невидаль.

Раздражает несанкционированное.

Свобода приходит нагая, а это запрещено

Интернет освободил авторство, и СМИ перестали быть надежным барьером для многообразия. Миллионы людей получили возможность сообщать, комментировать, редактировать и распространять социально значимую информацию, каковой привилегией раньше обладали только специально уполномоченные институты — СМИ. Из-за желания быстрой социализации возможность стала обязанностью. Теперь может всякий. Но как верить себе подобным? Какое они (то есть мы) имеют право?

Десятки миллионов оказались комментаторами и редакторами, миллионы — репортерами, сотни тысяч — публицистами, десятки тысячи — писателями, тысячи — Мильтонами и Геббельсами. И все это обрушилось на их же головы. Невозможно понять, какая информация санкционирована обществом, а какая — дичка, самосад или провокация.

Элизабет Эйзенштейн в своей книге «Печатный пресс как агент изменений» пишет, что целое столетие после Реформации и до появления газет «люди буквально не знали, что им думать». Точно такая ситуация складывается и сейчас. Раньше функция авторитетного фильтра была вручена СМИ, как бы их ни ругали. Теперь же фильтром стал каждый сам для себя. Легко отпустить авторство на волю. Чрезвычайно тяжело потреблять продукт стихийной редактуры.

Переход от одного типа медиа к другому всегда сопровождается потрясениями.

Вещательная медиамодель означает ограниченное число, авторитетность и санкционированность источников. Вовлекающая модель означает свободу любого быть источником, отчего возникает огромное количество источников и фатально неопределенный уровень их достоверности. Надо в буквальном смысле заново учиться, кому в этом мире можно доверять. Учиться тяжело, на этом пути столько обмана и разочарований, накапливается реакция отторжения и злости.

Теперь информация проверяется не на входе в канал распространения, а на выходе из него в конкретный мозг. Должна проверяться. Но ни навыка, ни иммунитета нет.

Ситуация усугубляется локальными особенностями. В обществах, где была привычка к открытому обсуждению социальной повестки, люди адаптируются относительно легче, хотя и там не без стрессов. В обществах, где привычки к публичному обсуждению частных мнений нет, где офлайновая дискуссия зажата, она вытесняется в онлайн и там неизбежно радикализуется. Система сдерживания эмоций, выработанная видом ради выживания, в онлайне не работает, взаимодействия мгновенны, поэтому радикальные суждения быстро входят в фазу взаимной возгонки и угроз. Пригодных механизмов сдерживания ненависти в этой среде еще нет, не выработали.

В результате фрустрация населения питает реакционные настроения и формирует поддержку архаике дворцов и храмов. Не в офлайне, не в телевизорной аудитории, а в самой среде освобожденного контента на наших глазах вызревает удивительный запретительный консенсус элит и масс. Это не политика, это сопротивление старой вещательной медиапарадигмы.

Что дальше?

Признаков психологической стабилизации ожидать не стоит. Старый мир вещательной медиамодели будет сопротивляться — не только усилиями былых монополистов контента, но и реакцией раздраженного массового сознания. Всемирный экономический форум в свежем отчете «10 основных глобальных тенденций 2014 года» одной из таких глобальных тенденций называет стремительный рост дезинформации в интернете. Новый мир вовлекающей медиамодели будет захватывать новые миллиарды жертв по мере распространения интернета, причем теперь как раз в закрытых обществах, так как открытые и более-менее привычные к свободному частному мнению общества были оцифрованы первыми. Проблема раздражения интернетом выходит за рамки бытового неудовольствия, становится социально-экономическим и политическим фактором, ведущим к росту радикализма, а зачастую уже и насилия, возвращая глобальную проблему на бытовой уровень в совсем нехорошем виде.

Между тем хотя бы тренды будущего прочертить можно. В открытых обществах начнет формироваться новая монополия на контент, который будет снова узурпирован политическими элитами в союзе с цифровыми рантье, способными накапливать и перерабатывать большие объемы данных. Закрытые общества входят в период революций и/или средневековья.

Возможные способы излечения следует связывать с формированием интернет-гигиены. Она может быть продуктом как личных, так и образовательных усилий, а также гуманитарных программ нового толка, от успеха которых вообще-то благополучие цивилизации зависит не меньше, чем от борьбы с голодом или терроризмом.

Это не политика, это сопротивление старой вещательной медиапарадигмы.

Должна среагировать и иммунная система общества, хотя и после периода тяжелой болезни. Освобожденные авторы неравносильны. «Тяжелые авторы», производящие первичный контент, будут наращивать авторитет. Общество привыкнет включать в навигационную карту показания ведущих блогеров. Число и статус источников станут более определенными. (Речь идет не об их объективности — СМИ тоже не были объективными, — а о прозрачности и привычности их позиции. «Transparency is the new objectivity», — говорят западные коллеги.) Это позволит публике экономить усилия и беречь нервы при потреблении информации. Таким образом, частично восстановится комфорт потребления, характерный для трансляционной модели.

«Ленивые авторы», редактирующие и распространяющие чужой контент, сформируют новую публику. Она будет гораздо более активной, чем старая публика, потому что будет интерактивной. Тем не менее возникнет подобие старой трансляционной системы «авторы/аудитория», где одни преимущественно сообщают, а другие преимущественно воспринимают, все с ролями согласны, всем комфортно.

Кроме того, должен все-таки сформироваться иммунитет публики к амбивалентности информационного поля. Общество вылечится, когда все эти миллионы освобожденных авторов научатся снисходительно относиться к ненадежности случайных источников, каковыми они сами и являются. Причем снисходительность потребуется с запасом — с поправкой на обязательных провокаторов, инспираторов и прочих интернет-негодяев, баламутящих интернет не стихийно, как все честные люди, а сознательно.

Так или иначе, человечество приспособится к новой среде своего обитания, где автором, редактором, комментатором и распространителем может быть каждый. С появлением этой новой привычки раздражение от интернета пойдет на спад. Он станет уютным, как утренняя газета. Точнее, как бложик.

Понравился материал? Помоги сайту!