«Буду играть речитали в стране бездуховности и ипотечного кризиса»

Год назад киевско-московский пианист Вадим Холоденко выиграл престижный конкурс Вана Клиберна в Техасе, тут же стал артистом авторитетного агентства и был увешан ангажементами, масштабы которых совершенно непредставимы в российских реалиях. В одной Америке — более 50 концертов. Именно в ней контрабасист Григорий Кротенко, пользуясь современными средствами коммуникации, обнаружил своего однокашника по Московской консерватории и поговорил с ним о жизни и о том, когда они наконец сыграют сонату Хиндемита.

— Вадик, где же твоя борода? Неужели ты так впечатлен Евровидением?

— Понимаешь, Гриша, я сейчас в Техасе, а это консервативный штат. Здесь нельзя носить бороду, нельзя жениться на мужчине, нельзя сменить пол. Сегодня мы беседовали с техасцем Грэгом: «Представляешь, черный бейсболист номер один в стране сегодня по телевизору поцеловал белого! Как это?! I'm freaking out». Я говорю: «Грэг, у нас, в мире музыки, все еще, thanks God, держится на семейных ценностях».

— Того ли ты ждал, что теперь с тобой происходит, когда готовился к конкурсу? Каково это, как говорят, «проснуться знаменитым»?

— Ну, я четко помню, что на следующее утро после объявления результатов не проснулся: я не засыпал уже пятую ночь.

На что я надеялся? Когда много занимаешься на рояле, надеяться на что-либо сил уже нет.

— Мне это незнакомо, на контрабасе по десять часов не занимаются. Либо начинает получаться гораздо раньше, либо приходит спасительное отчаяние.

— Гриша, десять часов вообще-то заниматься очень вредно. Вот встаешь в пять утра. Пока доедешь — маршрутка, метро, троллейбус, а холодно, минус двадцать; пока сядешь, первый тур поучишь, второй…

За день до отъезда я мучительно сдавал экзамен по русскому языку в консерваторской аспирантуре. Сжалось так все, Гриша, везде, а разжалось уже после конкурса, да и то с трудом.

Конкурс длился месяц, и к финалу я был уже чрезвычайно уставшим. Мы играли речитали, концерты с оркестром, был даже квинтетный тур. И вот нас всех посадили в ряд, час рассказывали, какие мы славные, еще полчаса — про Хрущева и Клиберна, про Клиберна и Хрущева. А потом говорят: «Спецприз за камерный тур — Вадим Холоденко».

Я думаю: «Лол, если дают спецпризы, то, значит, ничего больше мне не светит». Беру бумажку и сажусь на место.

«Спецприз за специально написанное произведение — Вадим Холоденко». Я думаю: «Это точно конец».

Объявили третью премию, вторую премию; и тут уж остался один персонаж без награды — и я думаю: «Не может быть!». Называют опять мою несчастную фамилию, выхожу совершенно очумевший, мне вручают какой-то кубок, я поднимаю его над головой, думаю: «Вот сейчас уж и посплю».

То рояль не тот выберу, то постановка руки не яблочком, а парашютиком.

Но после встречи с финалистами, где мы рассказывали, в каком были восторге, я приезжаю домой — а тут, естественно, party, потому что в Америке все for fun, не то что у нас — for Motherland, for Emperor. До утренней зорьки мы мед-пиво пили, так что я и шестую ночь не спал. Некое подобие радости только через пару недель испытал.

Была достаточно обширная группа сограждан, которые до 10 июня 2013 года относились ко мне с подозрением: то программа была неудачно составлена, то рояль не тот выберу, то постановка руки не яблочком, а парашютиком; а сразу после объявления результатов эти сограждане резко сменили политику — вдруг я чего плохое подумаю и не буду больше водиться с ними. А поддерживали меня мои друзья, все, кто мне помогал те девять лет, что я в Москве живу. Звучит это очень обыденно, но на самом деле оно так и работает: без их поддержки ничего бы не произошло. И, конечно, без Веры Васильевны.

Далее что? Концертный тур, в течение следующих трех лет я буду играть речитали в стране бездуховности и ипотечного кризиса. В общем, променял я, Гриша, родные березки на доллары. Правда, доллары, в свою очередь, приходится менять на рубли, ведь рубль крепнет даже тогда, когда падает.

— Интересно, как готовит наша консерватория к настоящей концертной жизни, до которой многие так и не добираются, ее окончив.

— Готовит отлично. То есть все, как меня обтесали, чему научили, работает очень хорошо. В консерватории я получил основной вклад в свое образование, занимаясь у Веры Васильевны Горностаевой и у Сергея Александровича Главатских, ее ассистента, а еще у Ксении Вадимовны Кнорре — они ключевые люди в моей фортепианной жизни. Это была пафосная часть нашего интервью, но на самом деле я говорю очень искренне.

— Тебе в предыдущие годы приходилось много ездить по русской провинции, теперь же ты подробно исследуешь американскую глубинку?

— Да, мне сделали пятьдесят концертов практически по всем Соединенным Штатам в этом сезоне. Страна совершенно единообразно обустроена. Приехал в американскую глубинку: вот тебе зал на три тысячи мест, вот рояль «Стейнвей». Местные страшно болеют за этот концерт, хорошо билеты продают, следят за рекламой, относятся серьезно.

Помню, играл я в Курске. Ко мне подходит съемочная группа курского ВГТРК: «Скажите, вот у вас есть возможность выступить в Москве, в Санкт-Петербурге… а чего вы в Курск-то приехали?» А я им говорю: ребята, ну почему у вас такое отношение к своему родному городу?

А здесь, в Америке, такое невозможно. В каждом городе: «у нас лучший оркестр», «у нас лучший зал», «лучший рояль». Хотя обычно оркестр — это, конечно, полная катастрофа.

— А как же знаменитые американские оркестры?!

— Гриша, до знаменитых оркестров мне еще пахать и пахать. Хотя мне очень повезло, у меня был концерт с Филадельфийским оркестром. Как я себе во влажных снах представлял, так наяву и звучит. Оркестранты сидят, честно стараются и не смотрят на тебя как на сам понимаешь какую субстанцию.

Еще я тут играл с дирижером, вторым Бернстайном — так мне его рекомендовали. Чувак этот ничего, нормальный, но придурь у него была одна: во второй части концерта Чайковского, в эпизоде Prestissimo, не туда пиццикато лепил. Два дня подряд мы играли, два дня он мимо лепил. После выступления мы с ним вместе наслаждаемся вечерним чаем, и он мне говорит: «Вот Бернстайн человечище! То снежком умоется, то к мужикам в домино поиграть пойдет, то в бассейне на богатом приеме голым искупается». Так и сидели, ностальгировали по духу старой школы.

А в целом, думаю, оркестр Мурманской филармонии звучит гораздо лучше, чем любой американский из сопоставимого по размеру города.

— А народ, публика? У меня были такие впечатления, что, если пьеса тихо заканчивается, американцам не нравится. А если громко — они с удовольствием хлопают, вскакивают с мест и радостно свистят. Правда, однажды, когда меня еще не выгнали из оркестра, мы играли в Беркли Шестую Чайковского, зал был полупустой, и на свободное кресло с краю села билетерша в малиновом жакете. Я всю симфонию наблюдал, как она рыдает, и сам плакал вместе с ней.

— На каждом концерте всегда стоячая овация — это смешно выглядит и трогательно. Если публика не встает, значит, случилась катастрофа. Как-то раз я поставил последним номером в программе опус 133 Шумана, который заканчивается очень тихо. Я снимаю руки с рояля и понимаю, что знак вопроса в зале свисает с балкона вниз, и вот эта точечка от знака всех придавливает, как крышка ракетной шахты. Что сейчас вообще происходит?! Что надо делать?!

Другая история, если играешь в университете. В каждом университетском городке построен шикарный зал и есть несколько концертных организаций, они продают абонементы, скажем, на пять концертов. А так как граждане уже абонементы эти купили, им деваться некуда, приходится доверять вкусам организаторов — там есть худрук, прочие ответственные лица. Я просматривал буклеты, расписание на сезон: и ультрасовременная музыка, и барокко, и романтическая гниль — народ с удовольствием кушает все, что есть в сезоне. И это исключительно частная инициатива, финансово государственные структуры почти никак не задействованы. Community здесь — это святое; вот живет городок на пять тысяч жителей, на тысячу, насобирали к началу сезона денег, на них сами себя и развлекают.

В одном городе была пьяная настройщица. К середине тура я таким мэтром себя почувствовал (дурак потому что), поспал и приехал в зал за пять минут до начала. Выхожу играть — что за звук: там, где хор из трех струн, одной нет, она болтается внутри рояля. В антракте прибегает испуганный организатор и говорит: ой, настройщица была нетрезва. Она перетянула струну, струна лопнула; женщина не стала никого расстраивать, просто ушла пить дальше.

— Насколько ты свободен в выборе программ? В основном играешь сольные вечера или концерты с оркестром?

— Гриша, какие сольные концерты, правильнее и красивее говорить «речитали». Сначала я поставил одну и ту же программу на все выступления до середины ноября, потому что страшно хотелось после конкурса отдыхать. Это оказалось необычайно сложно — не знаю, как объяснить, какой-то психологический глюк: я терял текст, играл дурно, безвкусно и громко. А потом, начиная с середины января, со второй половины тура, я поставил уже три разные программы. И пошло значительно бодрее и тише.

А насчет выбора музыки — можно было заявить в афише все что угодно, хоть 2 русские песни Рябова, посвященные Мндоянцу и Генюшасу, хоть «Безумных женщин на пляже» Алькана. Гриша, спроси лучше, когда мы будем с тобой играть Хиндемита, арию Ленского и сонату Франка?

— Возможно ли вписаться в твой график с Хиндемитом? Получается спать хотя бы в самолете?

— Плохо, но сплю, потому что если не буду — то вообще спать не придется. Путешествия выматывают меня гораздо больше, чем сами концерты: пока тут подождешь самолета три часа, пока здесь еще четыре часа на вокзале посидишь…

— Не возникает ли предложений вслед за Стравинским и Рахманиновым стать американцем?

— Регулярно получаю приглашения участвовать в розыгрыше Green card в лотерею. Гриша, я оказываюсь в положении «мы его любили, а он вот какой» уже второй раз. В первый раз это случилось, когда я переехал из Киева в Москву. И снова того и гляди обвинят в космополитизме, формализме и примитивизме. Обычно у деятелей культуры, у их детей, а иногда и внуков спрятан второй паспорт за портретом императора — ну или вид на жительство какой пылится под годовой подшивкой «Комсомолки»-толстушки. Это в наши дни любовь, духовность и православие нависли над Родиной, а в 90-е граждане хранили разноцветные бумажки в странах, пораженных одиночеством Кончиты Вурст. Все понимают, что сегодня Киселев закапывает сердца гомогеев, завтра — расстрельная статья за использование левой руки вместо правой при вдумчивом просмотре новостей Первого канала, а послезавтра до уплаты налогов дойдет дело и кто знает, до чего еще.

— Я с воодушевлением воспринял украинскую революцию, потому что, как говорит мой профессор Колосов, я фрондер и казак, и за все время, что я у него учился, он так и не смог вытравить мою страсть к выпендрежу. А что скажешь ты? Как украинец украинцу.

— Я тоже воспринял украинскую революцию с воодушевлением, но любящий старший брат настолько мастерски девальвировал ее, что оторопь берет. На смену бежавшему президенту пришли кадры, на фоне которых Владимир Владимирович выглядит как Ярослав Мудрый, что само по себе событие неординарное. Я даже слышал мнение, что Владимир Владимирович — лучший президент за время правления Владимира Владимировича. А в Штатах пропаганда работает не очень бойко — события на Украине и сожжение панд в Китае имеют одинаковый информационный вес.

Гриша, давай о музыке поговорим лучше.

— Ты активно пропагандируешь сочинения композитора Курбатова. За что ты их выделяешь среди прочих музыкальных новинок? Или тебе просто приятен сам композитор как друг?

— Мне его музыка нравится совершенно искренне — Алексей Олегович связан все-таки больше с духовностью, чем с бездуховностью.

Бывает такая любовь — необъяснимая.

— А, предположим, Булез в тебе не вызывает ничего необъяснимого? Может, дело в том, что Курбатов пишет более привычным музыкальным языком?

— Я не люблю слушать музыку Булеза. Но ловлю кайф, когда смотрю в его ноты. Это живопись, настоящая. Но с ушами — а я надеюсь, мои уши как-то и к мозгам присоединены — никакой связи нет. Я бы с удовольствием повесил партитуру булезовских «Структур» для двух фортепиано у себя дома на стене. На эти ноты приятно смотреть. А играть сложно, потому что считать надо, а я умею только в 2/4 или в 4/4, ты же знаешь.

Я сейчас люблю симфонии Малера. Почему-то многим не нравится Малер, а я считаю, что это лучшее, что произошло со мной за год, — я прослушал все его симфонии одну за другой. И опять же, возвращаясь к Алексею Олеговичу: я бы не сказал, что дело в привычном языке на уровне тоника-субдоминанта-доминанта-тоника. Не обязательно воротить километры диссонансов, чтобы выразить себя, — такую же степень искренности я ощущаю и в Стравинском, и в Лигети, и в позднем Чернове.

— Многие успешные исполнители пытаются совершить побег из своей прямой специальности: контрабасисты начинают заниматься на виоле да гамба и поют по крюкам, а пианисты с большим удовольствием играют на аккордеоне в подземном переходе песни о Сталине.

— Гриша, спроси прямо — не начал ли я дирижировать, зачем прикрываться древнерусским хоровым пением. Из хобби: просмотр новостей спорта с Васей Соловьевым, чистка конюшен на ранчо и партия в «Майнкрафт». Честно: хочется дирижировать. Но, наблюдая за некоторыми музыкантами, которые стали это делать, я подавляю в себе такие смрадные порывы.

— Какой пример для тебя самый отвратительный?

— Ты пойми, мне еще нужно будет в пространстве Большого зала выступать…

Есть примеры, которые меня вдохновляют. Раз в жизни я сыграл с Михаилом Васильевичем Плетневым. И это было на самом деле классно. Из группы вторых скрипок его спросили:

— Михаил Васильевич, а здесь играть вверх или вниз?

— Сыграйте, чтоб звучало красиво.

У нас часто возникали споры с Ильей Гайсиным, когда мы выступали в центре Павла Яковлевича Слободкина (которого хочу не забыть поздравить с днем рождения), — играть вверх или вниз, то есть влево или вправо. А тут аргумент-то железный — чтобы красиво звучало. Как в школе учили: звук на Большой зал, чтобы ребра в резонанс входили.

— Вадик, какого вопроса ты боишься?

— Я боюсь вопросов, которые мне приходят по электронной почте. Я смотрю на трехзначное число непрочитанных е-мейлов и с грустью закрываю крышку ноутбука.

Понравился материал? Помоги сайту!