«Сегодня это уже не чудо — акустический зал сделать»

В конце декабря в московской музыкальной жизни произошло вполне себе этапное событие — далеко за пределами Садового кольца открылся акустический зал на 1000 с небольшим мест. Позднесоветский концертный бункер времен предыдущей Олимпиады, в котором до недавнего времени обитал Государственный музыкальный театр национального искусства под руководством Владимира Назарова, полностью переделан и теперь является площадкой Московской филармонии. С ее директором Алексеем Шалашовым Екатерина Бирюкова поговорила после того, как добралась с помощью навигатора до концерта Дениса Мацуева по адресу: Олимпийская деревня, дом 1.

— Узнав, что открыт новый филармонический зал в Олимпийской деревне, традиционный «центровой» слушатель, пожалуй, усмехнется и решит, что туда что-то второсортное будут ссылать. А каково ваше понимание ситуации?

— Наше понимание ситуации складывается из идеалистических устремлений и реалистических представлений. Идеалистические устремления состоят в том, что хочется, чтобы та часть Москвы получила возможность доступа к музыкальному продукту такого же художественного уровня, что и в центральных залах. Хотя мне кажется, что это не совсем утопия, поскольку это уже реализовано во многих городах мира. Мы прекрасно знаем, что гастролеры — как оркестры, так и солисты, — приезжая в Токио, дают несколько концертов: в центре и на окраинах, где залы ничем не уступают центральным по качеству.

— Вот только что открыли Парижскую филармонию — тоже, насколько я понимаю, совсем не в центре...

— Да, как у нас говорят, ее открыли «на МКАД». В Лондоне тоже есть периферийные залы. В Нью-Йорке то же самое. Но, мне кажется, единственный город, где вообще никакой нет разницы в качестве залов в центре и на периферии, — это Токио. И там, и там — просто роскошные залы. И артисты любого уровня с удовольствием соглашаются выступить два-три раза в Токио, чтобы охватить весь этот огромный мегаполис. Мне кажется, Москва должна следовать этой модели. Тем более Москва тоже входит в число городов, в которых ну не то чтобы невозможно, но трудно бывает добраться в час пик до центра. И зачастую человек, взвешивая свои устремления, временнЫе возможности и просто силы, жертвует своим желанием поехать послушать музыку, если для этого надо потратить час-полтора в один конец. Ко мне, например, в новом зале подходили многие люди, которые раньше ездили на детские концерты в зал Чайковского; теперь точно такие же есть в Филармонии-2. И они в совершеннейшем восторге от того, что им, во-первых, на час меньше ехать, во-вторых, есть где поставить машину, на которой они приезжают с детьми. А это, как вы понимаете, очень важный фактор. Дело даже не в деньгах — они бы и на «Маяковской» с удовольствием поставили машину на платную парковку, но негде. А рядом с Филармонией-2 добавлена стоянка, и Москва постарается еще нам оказать содействие в расширении парковочных мест.

— То есть в Олимпийской деревне теперь будут дублироваться концерты зала Чайковского или в Филармонии-2 будет все-таки какая-то своя репертуарная политика в соответствии с запросами местных жителей?

— И то, и другое. Безусловно, такой алгоритм — исполнение программы дважды — очень желателен для исполнителей. Как для коллективов, так и для солистов. Вам не нужно объяснять, что подготовка одной программы требует много сил и времени. У оркестра это 7—10 дней. И часто очень жалко готовить программу ради только одного концерта. Если аудитории в зале Чайковского, консерватории и новом зале пересекаются, то есть опасность, что второй концерт будет не полностью востребован. Но если же быть уверенными, что аудитории у этих залов разные, то можно смело ставить программу дважды. В принципе, я считаю, что мы к этому придем. По моему ощущению, филармоническая аудитория расширяется. Хотя многие считают по-другому почему-то. Но это не просто мои домыслы. Я основываюсь на фактах. На реальном количестве посещений. Первые концерты, проведенные в Филармонии-2, и продажи абонементов в зал, который, как вы понимаете, тогда еще не существовал…

— Когда вы начали продавать в него абонементы?

— В марте прошлого года. То есть зал как здание тогда существовал, но люди не знали, каким он будет после реконструкции, с какой акустикой, как будет выглядеть. И допускали, что это будет тот, прежний зал. Тем не менее все равно какой-то интерес сразу был. Сейчас, когда многие уже его посетили, когда многим там понравилось, конечно, мы получили дополнительный интерес, который сразу выразился в увеличении продаж. И у нас гораздо больше оснований для того, чтобы увеличивать там количество концертов. Если в этом году мы выпустили 22 абонемента, то на следующий год — почти 40. Кроме того, не исключены внеабонементные концерты.

— Цены выше или ниже, чем в центре?

— Сейчас цены значительно ниже. И мы уверены, что так и будет. И это тоже один из важных моментов — расширение аудитории за счет тех, кому на многие концерты дорого ходить.

— Можно ли представить, что когда-нибудь туда доедет Госоркестр под управлением Владимира Юровского или Венская филармония под управлением Тилеманна?

— Насчет Тилеманна не могу обещать, а Владимира Юровского не просто можно представить, а мы уже планируем эти концерты на следующий год. Я думаю, что все без исключения коллективы заинтересованы в большем количестве выступлений в Москве. Тем более в таком зале, где просто приятно играть. Вы же прекрасно понимаете, что исполнитель и акустика — это замкнутая система. Музыкант издает ноту, ее слышит, если она ему нравится, то ему приятнее играть, и он делает это с бóльшим воодушевлением.

— Вы довольны акустикой? На концерте Мацуева мне показалось, что она глуховата. Все ведь мы знаем, какое у Мацуева форте…

— Мы довольны той акустикой, которая уже получилась сейчас, без настроек зала. У нас пока нет возможности регулировать акустическую раковину на сцене — потому что еще нет всех механизмов. А вообще она для разных составов может быть меньше, больше, выше, задняя часть может быть не сплошной стеной, а представлять собой гармошку, частично раскрываться, пропуская звук назад. Если бы вы задержались на 15 минут после концерта Дениса Мацуева, то увидели бы, что компания Müller BBM, которая делала акустику зала, расставила измерительную аппаратуру, микрофоны для того, чтобы дать рекомендации по дальнейшей корректировке акустики. Самое главное, что, на мой взгляд, уже получилось, — первый уровень звука очень высокий. Симфонический оркестр мы замеряли — 116 децибел, это выше, чем в каком-нибудь другом зале Москвы. То есть вы слышите пиано очень хорошо. Дальше встают частные вопросы — как, например, убрать перегрузки в меди на фортиссимо. Для этого существует ряд известных приемов — часть поверхности раковины делается из перфорированных панелей. Или оклеивается тканями. И так далее. То есть это обычный набор задач для акустических компаний. Сегодня появились уникальные возможности для создания в одном помещении разных акустик. Даже не электронными способами. Ну, условно говоря, мы знаем венский Musikverein, где потрясающая акустика, очень большой уровень реверберации, но в то же время перегрузка, когда большие ораториальные сочинения там исполняются, и Konzerthaus, в котором замечательно звучат большие составы, но хуже — камерные. Оба зала потрясающие, но у обоих есть особенности. Понятно, я не претендую на сравнение с этими великими залами, но сейчас многие новые — в Японии, Южной Корее, Испании, Германии — строятся с возможностью одинаково эффективно и одно, и другое, и третье давать. Я считаю, это уникально для Москвы — чтобы в тысячном зале звучал квартет так, как в Рахманиновском, например. Я даже не знаю, с чем сравнить этот зал по акустике.

— Мариинка-3? Того же объема.

— Трудно сравнивать. Мариинка-3 — чисто концертный зал. Этот — концертно-театральный. Потому что раковину мы за два часа уберем, и там может быть и балет, и опера, и драматический спектакль, все что угодно. С мая там появится вся механика сцены — свет театральный, штанкеты для декораций. То есть будет сцена, полностью приспособленная для театральной деятельности.

— Театр Назарова там как-то будет присутствовать?

— Владимир Назаров с частью артистов ушел из театра еще весной и создал свой частный театр. Оставшаяся часть труппы — около 50 человек — приказом Министерства культуры вошла в состав филармонии. Мы планируем, конечно, создавать музыкальные театральные спектакли, собрали художественную коллегию, куда вошли очень многие известные деятели музыкального театра — Бертман, Исаакян, Кисляров, Кобекин, Подгайц, Бархатов, Урин. Они все собрались, и мы стали обсуждать несколько вопросов. Во-первых — что вообще такое сегодня «музыкальный театр национального искусства»? Так этот театр изначально назывался. Во-вторых — что, собственно говоря, нам с ним делать, какой нам выбрать стратегический путь развития. В первую очередь мы стали смотреть, что уже было написано в этом жанре. И нашли несколько разных опер известных национальных композиторов. Также мы разговаривали с современными ведущими композиторами, которые пишут для театра. В общем, удалось как-то всех заинтриговать. И мы предполагаем заказать две-три новые оперы. Режиссеров будем приглашать только тех, которые уже себя в чем-то проявили. В любом случае это будет такая история, где ни музыка, ни режиссура не должны вызывать никаких сомнений.

— То есть таким образом филармония — уж не знаю, стремилась ли она к этому, — попадает в поле музыкально-театральной жизни Москвы?

— Да, конечно, попадает. Мы и раньше занимались этим направлением. Собственно говоря, музыкально-театральные постановки и спектакли идут много лет в зале Чайковского. Было несколько постановок опер full stage, не говоря уже о многочисленных концертных версиях. Сейчас Дмитрий Бертман поставил «Демона» Антона Рубинштейна с Дмитрием Хворостовским, Асмик Григорян и артистами Геликон-оперы.

Что касается идеи создания нового филармонического зала в Олимпийской деревне, то она принадлежит Министерству культуры, а не мне. Всем было давно понятно, что этот концертный комплекс можно использовать эффективнее, но раньше никто не решался что-то изменить. Нужна была некая политическая воля. Когда больше года назад меня пригласили в министерство и сказали: давайте вы этим займетесь — я, несмотря на авантюрность такого решения, согласился. Я понял, что это позволит решить многие задачи, которые мы ставили в своей каждодневной работе, — дать творческим коллективам возможность чаще выступать, расширить зрительскую аудиторию. И появился некий драйв, оптимизм, желание довести этот нереальный, на первый взгляд, проект до конца.

Еще ремонт только начинался, а мы уже планировали заранее, чем будем наполнять зал. А планировать заранее — это большая смелость, потому что непонятны сроки строительных работ. И я стал просить, умолять, требовать выполнять эти сроки, чтобы не сорвать уже запланированные концерты. Поэтому мы, конечно, все это время жили в очень большом напряжении. Но, знаете, и со стороны подрядчиков, и со стороны проектировщиков было какое-то такое чувство, что мы должны сделать что-то необычное, что-то прекрасное. Вот видите, у меня на столе кусочек обивки для стен стоит? Этот цвет мы выбирали из сотен других. Нам долго ничего не нравилось. И потом вдруг архитектор принес мне вот такой образец — это латиноамериканский клен, — но только он был белый, без желтого тона. И мы поняли, что он реально светится. А вся остальная древесина какая-то тусклая была. И мы попросили шведскую компанию Gustavs, которая делает эти панели, затонировать их нам в солнечный свет.

— Сколько длилась реконструкция?

— Сам ремонт — четыре месяца, два-три месяца ушло на проектирование и на демонтаж всего того, что там было.

— Вот объясните мне. Неизбывная проблема нашей страны — нет акустических залов. В советское время понастроено коробок, которые не звучат. А тут получается, что эта проблема вполне себе решаемая. Почему же она больше нигде не решается, почему такая сплошная безнадега? Это вопрос желания, денег, профессионализма?

— Ну не совсем безнадега. В Омске сделали очень приличную акустику. В Красноярске использовали акустическую раковину той же фирмы, что и мы. Акустическая наука сегодня настолько усовершенствовалась, что профессиональная компания — такая, как Müller BBM или Toyota, которая Мариинку-3 делала, — отлично со всем справляется при определенных условиях. Условия — это, например, вместимость зала. При вместимости до 1200 человек они гарантируют вам акустику. До 2000 — сделают почти наверняка. Свыше 2000 — начинаются сложные задачи. Но сегодня это уже не чудо — акустический зал сделать. Просто надо очень точно сформулировать, что хочется, и потом очень точно выполнить все предписания.

Понравился материал? Помоги сайту!