Боуи, русское сознание и подсознание

Давно, очень давно такого не было — чтобы весь мир вдруг споткнулся о смерть одного человека. Споткнулся, растянулся, зарыдал-заохал и серьезно задумался — а кого это мы потеряли? Многое спровоцировало настолько бурную, даже неожиданно бурную, реакцию: и то, что Боуи был реально велик (попросту говоря, гений); и то, что он был «один такой»; и то, что был он настолько многолик и разнообразен, что каждый мог найти в нем частицу себя... Но самое главное, на мой взгляд, — это немножко другое, и это не так легко отчеканить в банальных фразах. Дэвид Боуи — человек-мечта, homo superior (вспоминая песню «Oh, You Pretty Things»), самый нечеловечный человек. А также человек-паук, человек-слон и человек-который-упал-на-Землю. Вне всякого сомнения, в массовом сознании Боуи из всех местных обитателей ближе всех подходил к тому, что может считаться пришельцем. «Loving the Alien». Конечно, все знали, что его настоящая фамилия — Джонс (хотя уже подозрительно — типа, нарочито просто) и что родился он в южном Лондоне, но... из всех нас он ушел дальше всех! И вот тут начинаются ломки: во-первых, пришельцы не умирают — даже так безумно красиво и символично, как умер Он. Во-вторых, единственный марсианин оставил нас ужасно не вовремя (тут уже вспоминается известный сонет Шекспира) — аккурат в тот час, когда кромешный мрак наступает особенно активно и со всех сторон... Боуи — это идеальный Человек-бегство: бегство от уродства, от пошлости, от обыденности, от войны, от самого себя, убогого! И вот на лазейку упала могильная плита. Это похуже, чем расставание наивных детей с мифом про Деда Мороза. И тут самое время обратиться к России.

Я услышал голос ДБ в первый раз по радио — скорее всего, это было полупиратское Radio Luxembourg 208 — в конце лета 1969 года. «Space Oddity», естественно. Большого впечатления песня не произвела, поэтому первые альбомы Боуи — в том числе и любимейший «Hunky Dory» — я знакомым контрабандистам не заказывал и на черном рынке не отлавливал. В то время передовая советская молодежь млела от более сильнодействующей музыки — прог-рок, хард-рок, психоделика... На фоне Black Sabbath или King Crimson поп-фолк раннего Боуи звучал более чем скромно. Прославился среди нашей рок-богемы ДБ чуть позже — и тоже не благодаря музыке! Точнее, не только и не столько благодаря музыке: журналы на черном рынке тоже имели хождение, и Ziggy Stardust в начале 70-х, конечно же, занимал там центральное место. Столичные модники нашли своего кумира — лучше Боуи не выглядел никто. Хотя надо сказать, что в общине наших меломанов даже среди красавцев и мутантов глэм-рока были личности, не менее популярные, чем Боуи (многие у нас тогда почему-то произносили «Буви») — скажем, Марк Болан и даже смешной Элис Купер... Дальнейшую эволюцию артиста — экспериментальное диско и «Берлинскую трилогию» — широкие массы вновь не оценили. Зато начал расти культ ДБ среди особо просвещенных музыкантов, первопроходцев питерской и московской «новой волны».

Окончательно статус Боуи среди Young Russians установился в начале 1980-х годов. Тогда же он стал настолько значим, что можно было говорить о том, что я — достаточно условно, прямо скажем — определяю как его место в «сознании» и «подсознании». На сознательном уровне Дэвид Боуи внедрился в жизнь и творчество самых интересных российских музыкантов того времени в качестве непререкаемого властителя умов и эстетического эталона. Я знал эту ситуацию изнутри: видел, как слушают его записи, как смотрят его видео, с каким редкостным почтением высказываются. Если говорить о чистой лирике, то Лу Рид, Моррисон и Дилан, пожалуй, оказали на наших интеллектуальных рокеров более заметное влияние, чем Боуи. Но даже здесь: «Герои» БГ — не прямой перевод, как было с парой песен Дилана, а, скорее, песня-ответ, размышления на тему. Или его же «Сыновья молчаливых дней» — тут прямое цитирование; «Рок-н-ролл мертв» — навеяно и песнями, и интервью Боуи. Но главный инструмент влияния великого англичанина — не столько «буква», сколько дух и стиль.

Не было ничего более далекого от нас, чем Дэвид Боуи, — и в этой окончательной нездешности крылась сила его культа.

Со стилем все понятно: достаточно посмотреть на фотосессии или концертные снимки «Кино», «Алисы», «Центра», «Ночного проспекта», того же «Аквариума», чтобы выявить источник визуального вдохновения. Что до «духа» Дэвида Боуи, то я рискнул бы назвать его «перманентный футуризм». Желание, даже потребность быть постоянно на гребне зыбкой волны, заглядывать вперед и удивлять, творить неведомое будущее — это чувство было присуще нашим музыкантам-новаторам даже в большей степени, как мне кажется, чем большинству их западных коллег! Полагаю, что это связано с самой природой занятий «нездешней» музыкой в нашей изолированной стране — у нас тогда и рок, и авант-джаз не имели никакого отношения к заработку и карьере, а представляли собой художественное и экзистенциальное высказывание в чистом виде. В этой связи очень характерно отношение к Боуи главного заговорщика нашего музыкального подполья, дирижера «Популярной механики» Сергея Курехина. Он в высшей степени иронично и непочтительно относился почти ко всем авторитетам современной музыкальной (тем более поп-) культуры, не щадя ни The Beatles, ни Pink Floyd, ни Sex Pistols, однако о ДБ всегда отзывался нежно — возможно, видя в нем родственную беспокойную душу. Интересно: вспоминая наши разговоры с Дэвидом, я могу уверенно заявить, что и ему было как-то особенно близко безбашенное и провокационное русское революционное искусство — в гораздо большей степени, чем, например, гуманистическая и реалистичная русская классика.

В русское подсознание (чуть было не написал «массовое», но это было бы преувеличением: в подсознание просвещенной городской молодежи) Дэвид Боуи вошел благодаря видео. Тут случилось очень удачное совпадение: видеобум начала 1980-х в СССР (магнитофоны, салоны, порнуха, клипы!..) и появление классических промо-роликов Боуи — «Ashes to Ashes», «Scary Monsters and Super Creeps», «Let's Dance», «China Girl», видеоконцерта «Serious Moonlight»... Пиратские записи дурного качества с MTV и бог знает еще откуда наводнили подпольные видеосалоны и богатые квартиры, где собирались толпы страждущих друзей. Их смотрели с той же ненасытной жадностью, по много десятков раз, что «Эммануэль» и «Пролетая над гнездом кукушки». В предельно мрачной ситуации пустых магазинов, афганской войны, мора генсеков, гонений на рок-музыку и борьбы с нарушителями трудовой дисциплины Боуи стал ярчайшим апостолом Иного Мира. Прикиньте: даже на распущенном, свободном Западе этот артист снискал репутацию Пришельца — а что уж говорить о раздавленном Советском Союзе? (Кстати, в отличие от многих импортных поп-звезд — ABBA, Элтона Джона, всевозможных диско-артистов, — Боуи у нас был строго под запретом; я лично видел «черный список», где напротив его имени стояло: «фашизм; извращения».) Не было ничего более далекого от нас, чем Дэвид Боуи, — и в этой окончательной нездешности крылась сила его культа ^[*].

Очень характерна и забавна — в плане «Дэвид Боуи как элемент русского подсознания» — история отношения к нему знаменитых питерских «митьков». Эта полуреальная, полувыдуманная субкультура представляет трогательную квинтэссенцию совершенной «русскости» (и отчасти «советскости») в контексте тогдашнего актуального искусства и стиля жизни. (Что-то вроде добрых, сентиментальных и вечно пьяных хиппи-дауншифтеров.) Так вот, знаменательно, что в качестве абсолютного антагониста, символа «не нашего», из всего иконостаса западной цивилизации конца ХХ века они выбрали именно Боуи! Владимир Шинкарев, писатель и художник, «сформулировавший» митьков, грозился написать целое исследование на тему «Митьки и Дэвид Боуи», но не сделал этого — поэтому ограничусь парой фрагментов из сочинений образцового митька Дмитрия Шагина: «Один дэвид бауи (именно так — нарицательно, с маленькой буквы! — А.Т.) по фамилии Дантес решил застрелить на дуэли главного митьковского поэта Пушкина...» Или вот, описывая святое для каждого митька место — пивной ларек: «А такой, как Дэвид Боуи, — нет! Он не придет к такому ларьку!» Однако Дэвид Боуи — не враг, а, скорее, противоположность, которая притягивает; это типичный случай love/hate relationship, и любви, смешанной с жалостью, здесь больше. Из «Митьковских сказок»: «Задумал Артем Троицкий митьков с Дэвидом Бауи побратать. Пригласил их вместе на кораблике по Москве-реке покататься (истинная правда. — А.Т.). Приходят митьки на кораблюшечку, видят: стоит Дэвид Бауи, трогательный, горестный, головушку виновато повесил. Приоттаяли митьки, наградили Бауи тельняшечкой и стали называть его ласково: “Дэвидушка Бауюшка”».

Таким он и остался в памяти народной — героем сказки. И даже единственные «горестные» гастроли (1996) его к почитателям не приблизили — скорее, отдалили. Герой ушел, живая сказка кончилась, космос опустел, и Земля без него — тоже. Что-то похожее у нас было в 1968 году, когда погиб Гагарин.

^[*] Боуи в каком-то смысле — антипод The Beatles: ливерпульский квартет стал безумно популярен в СССР, поскольку советская молодежь восприняла их как «своих ребят», теплых и живых; Боуи, напротив, был предельной экзотикой, и веяло от него отчужденной красотой и космическим холодом. Я даже не припомню, чтобы наши группы исполняли кавер-версии каких-то его песен!

Английская версия текста Артемия Троицкого будет опубликована на сайте Calvert 22.

Понравился материал? Помоги сайту!