«Ждет рок-н-ролл героев. Награды в шкафах пылятся. Но как-то все однородно — герои не появляются. Что ж они — самоубились? Может быть, все сторчались? Может быть, притаились и пьют по тихой печали?»
Владимир Бурдин. «Героям рок-н-ролла»
Свердловск — столица горнозаводского края, основанная при Петре Первом; брутальный индустриальный центр, входящий в пятерку крупнейших российских городов по численности населения; советский Чикаго или, скажем, Манчестер, перенесенный на границу между Европой и Азией.
В 1980-е Свердловск стал третьим полюсом русского рока, образовав треугольник силы вместе с интеллигентским Ленинградом и артистической Москвой. Рок в Свердловске начался с арт-рок-групп «Сонанс», «Трек» и «Урфин Джюс» — последним писал тексты молодой Илья Кормильцев. В 1981-м — спустя год после исторических «Весенних ритмов» в Тбилиси, где публику шокировал «Аквариум», — в уральском городе прошел первый рок-фестиваль, а спустя пять лет образовался рок-клуб, из которого вышли «Наутилус Помпилиус», «Чайф», «Агата Кристи» и «Смысловые галлюцинации». Примерно в это же время в Свердловске жил выдавленный из Уфы Юрий Шевчук, написавший здесь песни, которые сделали его всероссийским любимцем. Словом, Свердловск — это родина рок-героев.
Город, вернувший себе первоначальное название Екатеринбург, продолжает нести рок-н-ролльное знамя, не забывая о своих корнях. Новое уральское рок-поколение — «Сансара», «Курара», «Обе две» — хорошо известно за пределами экс-Свердловска. Юбилей рок-клуба в городе отмечали фестивалями. Выпустили сразу несколько интересных книг об истории местной рок-культуры. Но о Владимире Бурдине в них вы не прочтете — если повезет, наткнетесь на беглые упоминания о нем как об одном из основателей «Смысловых галлюцинаций» и авторе их первых хитов, которые мало кто помнит. Владимир Бурдин — пропущенный герой русского рока, чудом уцелевший реликт, песни которого напоминают нам о временах, когда рок-н-ролл еще не был мертв.
Рок — это судьба, и в российской традиции — судьба несчастливая, даже трагическая. Владимиру Бурдину такая и досталась. По состоянию здоровья Володю, сына известного джазмена, с шести лет ходившего в музыкалку, не взяли в престижную школу с углубленным изучением английского, а отправили в недавно построенную, расположенную в суровом рабочем районе. Как писал Карл Маркс, «общественное бытие людей определяет их сознание». До шестого класса Володя Бурдин был отличником, а потом стал хулиганом. Стал сбегать из дома, проводя время в тусовках со сверстниками и в сквотах с художниками. В 14 лет Володя с приятелем уехал в Ленинград, где ходил в рок-клуб на Рубинштейна, чтобы встретить БГ, но не встретил — протусовались у Казанского собора, где «неформальная молодежь» (как тогда называли поклонников набиравшего силу русского рока) под гитару пела Шевчука, Цоя и Кинчева. Наслушавшись чужих песен, юный Бурдин решил, что он сам может писать не хуже. Уже в одной из его первых песен, «Ноченька», которую он до сих пор поет, появляются вечные лейтмотивы его отчаянной лирики: предательства и искушения, одиночество и обреченность.
Увлечение поэзией и рок-н-роллом, протест против обывателей и алкоголь приводят 16-летнего Володю Бурдина на койку свердловской психбольницы, прозванной Агафуровскими дачами и увековеченной им в песне «8 километров по дороге в Сибирь». В этом же году студент музучилища им. Чайковского вместе с друзьями-сверстниками Костей Уваровым, Сережей Барановым, Димой Шитлиным и Сережей Бобунцом образуют панк-группу «Смысловые галлюцинации» и через год вступают в Свердловский рок-клуб. Основу репертуара молодого коллектива, члены которого считают себя панками и истово пытаются эпатировать, составили песни Бурдина — «В Сибирь», «Ноченька», «Мама, я уеду» и «Тюлени».
По словам Владимира Бурдина, впервые в тюрьму он попадает из-за рок-н-ролла и «Смысловых галлюцинаций». На пороге 18-летия Володя решается на кражу оборудования из собственного музыкального училища: «Решил, что нам для репетиций нужнее». Переломный для всей страны 1991-й становится катастрофическим годом в биографии молодого человека, пишущего яркие песни: Владимир Бурдин попадает в тюрьму на два года, его отец гибнет в автокатастрофе. «Смысловые галлюцинации» записывают песни без угодившего за решетку участника — первый магнитоальбом «Йёхха», впрочем, остается незамеченным за пределами Свердловска.
Вернувшись из тюрьмы, Владимир Бурдин не смог вписаться в новую реальность, в которой жили его город и страна. Попытки собрать «Смысловые галлюцинации» заново и снова начать петь ни к чему не приводят. Поэт и музыкант возвращается к полученной в тюрьме профессии, отправляется на «гастроли на юг» и попадает в Бутырку. По возвращении в 1996-м он пытается сработаться с Сергеем «Бубой» Бобунцом, который, взяв намоленное название, набрал в группу новых музыкантов, и снова — неудача. «Мы с Серегой не сошлись во вкусах и в политике партии, — объясняет Владимир Бурдин. — Он был за шоу-бизнес, а я — за андеграунд. Его можно понять. Может быть, он все умно сделал. По крайней мере, он себе на хлеб зарабатывает музыкой. А не тем, чем я».
Оставаясь принципиальным аутсайдером и посторонним в шоу-бизнесе, Владимир Бурдин работает где придется, ходит с гитарой по электричкам, пьет и поет в переходах, не переставая сочинять песни об одиночестве, обреченности, предательстве и любви. «Вечно молодой, вечно пьяный» — рефрен, прославивший «Смысловые галлюцинации» на всю страну, придуман Владимиром Бурдиным и, по предположению автора, взят участниками группы из его тюремного письма. Но он не в обиде. «У меня этих песен — целый чемодан», — говорит поэт и музыкант.
Живой
За минувший год Владимир Бурдин извлек из своего чемодана 14 песен и записал их. Бесхитростно, в акустике (поскольку на электрический звук денег нет). Так же просто, как он их исполняет на редких концертах: гитара, голос и немного ревера. У него получился «Живой» — самый сильный рок-альбом этого года, записанный на русском языке. 14 песен из чемодана Бурдина работают как машина времени, перенося слушателя в конец 1980-х, когда рок еще был верой, судьбой и трагедией, а не шоу-бизнесом. По выжигающей душу искренности они — прямые наследники текстов Александра Башлачева и Янки Дягилевой. Таких сейчас не пишут и не смогут написать наши рок-патриархи, даже если очень захотят. Время и воздух изменились, патриархи — тоже, а Владимир Бурдин, когда-то запечатленный их песнями у Казанского собора, — нет. Он, притаившийся от неинтересной ему реальности, по-прежнему живет в Свердловске, в котором так и не наступил 1991-й.
Принято считать, что русский рок — это, в первую голову, тексты, стихи, поэзия. Владимир Бурдин — безусловно, преемник этой традиции, хоть он над ней и посмеивается: «Русский рок — вообще идиотское словосочетание. Откуда рок на Руси? Что это такое? Стихи под музыку!» Литературности у текстов Владимира Бурдина не отнять: в них пробивается поэзия, впитанная провинциальной советской интеллигенцией, — от Слуцкого до Высоцкого. Но он в любой момент готов эту традицию нарушить, отступив от рифмы, размера и стиля ради любого уместного слова.
А еще у свердловского барда не отнять музыкального чутья — он водит хоровод своих песен вокруг десятка аккордов (половина из них взята из великой «HouseoftheRisin' Sun»), но с удивительной ловкостью и драйвом, так что невозможно его поймать на повторе. На самом деле Владимир Бурдин с рок-н-ролльной силой исполняет блюзы. Поэт с биографией Ледбелли — искрученный и изломанный телом, помаявшийся в больницах и тюрьмах, знающий о том, что «нет в жизни счастья, как зубов во рту», — подлинный русский блюзмен, которых нашей музыке всегда не хватало. До него разве что Петру Мамонову удавалось с такой точностью передать в интонациях и аккордах чернильную тоску, от которой русский человек ищет выхода в запое или молитвах.
Важная деталь: в блюзах Владимира Бурдина нет ни капли уныния или пораженчества. На самом деле они — гимны, которые славят аутсайдеров, идущих вслед за Иисусом Христом. Поэт несокрушимо верит в силу своего лихого глагола, который в конечном итоге делает лузера и отщепенца героем, а поверженного одиночку — триумфатором. В набухших венах песен Владимира Бурдина пульсирует то, что Егор Летов называл русским экзистенциализмом — «когда человек полностью проиграл — и он поет, как он победил, и побеждает», а еще глубоко в сердце живет мальчишеская вера в спасительную любовь, которая превратит нищего и обездоленного в богатейшего из людей.
Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах
Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается
Социолог Анна Лемиаль поговорила с поэтом Павлом Арсеньевым о поломках в коммуникации между «уехавшими» и «оставшимися», о кризисе речи и о том, зачем людям нужно слово «релокация»
Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым
Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова