«У нас ведь еще и анархия»

«АукцЫон» дает серию концертов в честь 30-летнего юбилея. COLTA.RU надиктовали свои впечатления о пережитом участники группы, которые обычно находятся в тени фронтменов — Леонида Федорова и Олега Гаркуши, а также давние коллабораторы коллектива.

Аркадий Волк

один из первых вокалистов

Это был 1985 год. Я запомнил, потому что это был последний год существования группы «Странные игры». Была компания людей, которая не пропускала ни одного из их концертов: Алекс Оголтелый и Игорь «Мотя» Мотовилов из «Народного ополчения», Наташа Пивоварова и Ира Шароватова из будущих «Колибри». И Олег Гаркуша. Он часто бывал у меня дома, у нас были общие девушки, мы тусили с Витей Сологубом. И он сказал, что общается с музыкантами, рассказал про Леню Федорова. Леня только что женился, у него родилась дочка. Он был автором, а сумасшествие группе придавал Гаркуша, обеспечивал ее связь с модной тусовкой. Потому что тогда «АукцЫон» был просто одной из групп, которые что-то пробуют. Им не хватало певца. А я еще в детстве солировал в хоре. И Олег мне сказал: Леня картавит, смущается, нужен харизматичный певец. Так я попал на точку, кажется, на углу Кондратьевского и Металлистов. Познакомился с Игорем Чередником, который потом стал барабанщиком группы «Игры».

Мы начали разучивать песни: «Деньги — это бумага», «Волк идет к своей волчице», «Женщина смотрит с мольбой на шестой этаж». Я хотел туда внести чуть безумия, я был дерганый чувачок, хотел экспрессии. А они хотели авангарда. Я не чувствовал композиционного дара у «АукцЫона». Я до сих пор считаю его группой, не имеющей музыкального вкуса.

Словом, им был просто нужен певец, который поет. А мне еще и тексты не нравились. Я походил-походил на репетиции, потом стал тяготиться и даже не дошел до того момента, когда надо было выходить на сцену.

Михаил Раппопорт

звукорежиссер

Я пришел в «АукцЫон» в 1987 году. Тогда я уже активно интересовался рок-музыкой, но не очень обращал внимание на рок-клуб, мне больше нравилась фирменная, буржуйская музыка. Мне казалось, что в русской ничего не происходит. Но я дружил с разными ребятами из музыкальной тусовки. Окончил институт Бонч-Бруевича, интересовался радиотехникой, магнитофонами, усилителями, работал с коллективом из Корабельного института, они выступали на точке на улице Руставели и в ЛДМ.

И у меня был друг Дмитрий Матковский (гитарист. — Ред.), который тогда еще не играл в «АукцЫоне». А когда его туда позвали, он, как человек компанейский, и меня притащил. Димка привел Леню ко мне домой. И Леня сказал: помоги нам на концерте выступить. В ДК «Невский» праздновали факт того, что Джоанна (Стингрей. — Ред.) подарила рок-клубу аппарат Yamaha (правда, куча проблем с ним было, он оказался на 120 вольт, техникам пришлось попыхтеть). И Леня сказал, что выступающих будет много, звукорежиссер очень нужен. Я пришел на репетицию их послушать. Раньше я «АукцЫон» только слышал краем уха и видел краем глаза. В перекур басист Витька спросил: ты к нам надолго? «Не, я только на концерт — и досвидос».

Сложная ли команда «АукцЫон» для звукорежиссера? Сложно бывает, когда туда, скажем, Таня Гринденко со скрипками и хаммондом внедряется. И я понимаю, что времени не хватает, я не знаю, как озвучивать скрипки. А так за почти 30 лет стало как-то по фигу. Наверное, это самоуверенность, надо, наверное, более трепетно относиться к работе. Но я уже заматерел, сердце мое уже не стучит, как у воробья, когда я иду к пульту. У нас ведь еще и анархия. Я пытался внести порядок в коллектив. Говорил, что гитара не должна орать на сцене, к примеру. Но оказалось, что это бесперспективный путь. Леня меня слушался, но обламывался, ему было не кайфово. Или вот барабанщик Боря (Шавейников. — Ред.). Он любит играть громко. А в Германии нам попадались пустые ангары, от удара в малый все там взрывалось, башню срывало! И я просил Борю: может, что-то подложишь, будешь потише бить? Боря кивал и долбил громче.

Работа в «АукцЫоне» меня развратила — с другими коллективами мне скучно. В студии я тяжело втыкаюсь в рабочий процесс. Начинаю засыпать. Перестаю понимать, что происходит. К примеру, мы сидим, слушаем дубли, пытаемся решить, что лучше, что хуже. При этом через несколько дней, отоспавшись, начинаем понимать все. Видимо, этому можно научиться, но требуется тренировка, а я привык проблемы решать быстро. Так что на студии я чувствую себя не в своей тарелке.

Сунул руку я в рюкзак, где вся выручка была, а денег-то и нет! То, что я моментально поседел, заметил Федоров.

Альбомы мы писали быстро, потому что были стеснены в средствах. Переломным в этом плане стал «Жилец вершин». Леня сдружился со звукорежиссером Лешей Ананьевым, и сидели вечерами, выстраивали звуковую картинку, пока через год не стало понятно: если волевым усилием это не прекратить, процесс не кончится никогда. А Леня стал заниматься звукозаписью основательно, вошел во вкус, стал дома еще этим заниматься.

Колик (Рубанов. — Ред.) — специфичный музыкант. У него первые дубли обычно звучат не очень. Вот у Матковского, напротив, первые дубли получались эмоциональными. И дальше было хуже. А Колику только дай волю, когда он раскочегарился, уже не остановишь. И проще остальных подвинуть, чтобы кайфовость сохранить. Поэтому и на концертах, и на репетициях группа работает с грубой структурой песен.

Сет-листа у группы давно нет. Обычно Ленька может сказать первую песню. Но это не значит, что он будет ее играть. Вторую никто уже не знает. Все зависит от того, как пойдет первая. Хочет — жахнет, хочет — спокойно сыграет. Ну а я по одной нотке могу понять примерно, что будет следующим.

Я все больше вижу молодежи на концертах. Вижу барышень 18—20 лет нехиппового вида, которые подпевают песням. Мне кажется, что это не совсем их... И все больше пожилых. Наша аудитория стареет вместе с нами.

Я много лет не слушал наши старые альбомы. Недавно пришлось. Насколько они неинтересные! Много молодежного задора, а мало зрелой кайфовой наглости, которая есть сейчас.

Николай Рубанов

духовые инструменты

Я в «АукцЫон» пришел для того, чтобы сыграть на V Ленинградском рок-фестивале (в 1987-м), усилить духовую секцию, в которой уже был Николай Федорович (саксофонист. — Ред.). А потом я остался, а он ушел по физиологическим причинам, увлекшись тяжелыми наркотиками, ему стало некогда играть. Вначале влияние таких групп, как Police, The Cure, было очень сильным. Это же была современная музыка. Но в группе много участников, все слушали разное. Я слушал фри-джаз, Led Zeppelin, арт-рок, современную камерную музыку. В принципе псевдоджазовая струя исходила от меня. Но это не был джаз. Надо тут учитывать игру стереотипов. Саксофон, исполняющий нерегулярную музыку, — конечно, это джаз! Хотя есть много другой саксофонной неджазовой музыки. Такова специфика русского восприятия.

Группа время от времени репетирует. Не репертуар — его мы играем третий десяток лет. Эти песни видоизменяются в процессе живого исполнения. Репетируем, скажем, перед записью, потому что некоторые организационные моменты лучше выяснить до прихода в студию. Правда, с квадратами мы покончили очень давно. В лучшем случае есть припев, куплет. Обычно — текст и музыкальная идея, они начинают жить вместе, текст тут же начинает меняться. Иногда это очень динамично проходит. Порой статично.

Собственно, мы и после «Жильца» репетировали. Но основная сложность в записи альбомов «АукцЫона» в том, что каждый из них должен быть индивидуален и не похож на предыдущие. С каждым разом этого добиться труднее. Паттерны уже наработаны. При работе с песнями приходится все больше потеть. Многие идеи, которые репетировались, входили в сольники Федорова. Потому что сольник легче реализовать, одному работать проще, можно поменять инструменты — уже новая картинка.

На мой взгляд, адекватно группа звучала бы уже в составе «барабаны, бас, гитара». Остальное — фантики. Я Федорову даже неоднократно предлагал это сделать, он не пошел на это. Другое дело, что когда народу много, все гораздо веселее. Но в таком коллективе нужно осознать понятие паузы. Принять его и смириться. Когда новые люди попадают в коллектив — что нечасто, конечно, сейчас случается, — они начинают играть больше, чем нужно. Ищут место. Потому что лучше пробовать, чем придумывать. Волков тоже поначалу пилил страшно. Но потом, как музыкант с богатым опытом, все понял.

В 90-е концертов в России было мало. И тур в Германии было проще зарядить, чем концерт в Рязани или Екатеринбурге, из-за экономического хаоса. В тот момент мы могли там заработать 500 марок и довольно долго жить на это достаточно спокойно. Мы же выступали в Северной Европе — Германия, Голландия, Дания. Публика там не особенно обламывалась, что им поют на непонятном языке. Их привлекала искренность, энергетика. Хотя постоянно спрашивали, о чем песни. И у нас было несколько концертов, когда во время песни «Бомбы» Веселкин выносил плакаты с текстом на немецком языке — картонка по куплету. Но проблем особых не было. Потому что текст в «АукцЫоне» — один из компонентов, но не главный.

Работа в «АукцЫоне» меня развратила — с другими коллективами мне скучно.

Это был хороший период, школа жизни, реальная концертная практика, не российская, подвальная, с плохим аппаратом, когда было достаточно физического присутствия на сцене: вышел Гаркуша — и все орут. А тут каждый концерт был испытанием. Люди незнакомые, ничего они не знают. А нам надо сыграть, чтобы было событие.

Мы проживали на территории одного автобуса. Он был 32 или 42 места. Два входа, но коротенький. Коммунальное общежитие. Сушили там и концертные костюмы, а они воняют хуже носков. По автобусу тянулись веревочки. Цыганская кибитка фирмы Mercedes с дизельным двигателем.

На последнем альбоме я играю на двух самодельных инструментах. Шлангофон сделан из садовых пластиковых ребристых шлангов. Я разрезал их на разные куски и соорудил пародию на флейту Пана с мундштуками. А второй, трубофон, сделал из пластиковой фановой трубы 50 мм в диаметре, превратив ее в прообраз контрабас-кларнета.

Живые записи у нас отличаются очень грязным звуком. И очень трудно понять, технический брак это или нет. Вот у нас был двойной концертник «Девушки поют», с презентаций в Питере и Москве. И они разные по саунду. Когда начинаешь слушать, зная, как это было на самом деле, понимаешь, что получилась глянцевая версия. По частотам там все выровнено и так далее. С концерта в Питере слышны очень модные барабаны. Боря так не играет, у него жирный, мясистый звук. А свели в итоге чересчур профессионально. В результате общая картинка стала другой.

Ленька может сказать первую песню. Но это не значит, что он будет ее играть. Вторую никто уже не знает.

У меня примета — если на саундчеке звук хороший, то концерт будет плохим. Даже Кит Ричардс в своей толстенной биографии написал: несмотря на то что мы выступаем на стадионах, остается участник коллектива, о котором многие забывают, — это Бог. Все хорошо, пока публика не войдет, тут акустическая картина сразу меняется, и не в лучшую сторону. Либо на саундчеке все плохо, а потом все выравнивается.

Если мониторов на сцене много, то все просят убрать Гаркушу. Когда он читает стихи, это мило, но когда он орет, это просто весь мозг выносит моментально.

Сергей Васильев

директор

В начале 90-х для меня «АукцЫон» и «Не ждали» были лучшими группами в стране. Я помню, как у меня волосы встали дыбом, когда я услышал на радио SNC песню, которую нельзя было представить в исполнении русской группы. Но Настя Рахлина добрым голосом объявила: «Вы прослушали новую композицию с альбома “АукцЫона” и Алексея Хвостенко “Чайник вина”». Я тут же начал искать эту пластинку.

В то время я общался с «Аквариумом», точнее, со звукорежиссером Славой Егоровым и Михаилом Файнштейном, перкуссионистом и директором. Я работал в ДК связи, где они репетировали. Но как-то случайно встретил Файнштейна на заводе грампластинок. Он помогал «АукцЫону» выпустить альбом и направил меня к их директору, Лиде Шапошниковой. Я сразу понял, что это и есть «Чайник вина», и сказал: куплю сразу две коробки.

Она предложила мне самовывоз и направила меня на точку, где репетировал «АукцЫон». Именно тогда, стоя перед закрытой дверью в ожидании окончания репетиции, я услышал новую музыку, что-то красивое до безумия. Леня Федоров мне открыл дверь, я со всеми поздоровался, забрал пластинки и ушел. Пластинки, кстати, разошлись достаточно оригинальным способом: я приходил к другу в гости, ставил ему пластинку, и если по глазам было видно, что ему понравилось, — дарил. Спустя лет десять я наконец понял, что песня, которую тогда репетировала группа, вышла в итоге под названием «Зимы не будет». Только сегодня она исполняется в три раза медленнее.

Так что я знал их до первого организованного ими концерта. Еще помню, как первый раз увидел «АукцЫон» на сцене. На концерте в ДК связи, где я работал, я пролез на балкон, нашел место рядом с пожилой женщиной, про себя подумав: ничего себе, и такие взрослые персонажи ходят на «АукцЫон». Она начала смотреть выступление в бинокль. Поскольку у меня плохое зрение, я попросил ее одолжить мне окуляры хотя бы на одну песню. Отсмотрел положенное, хотел вернуть, а она ответила: «Берите, я уже их раз сто видела». Тут меня второй раз коротнуло. И потом уже она сказала, что там играет ее сын Леонид...

У меня примета — если на саундчеке звук хороший, то концерт будет плохим.

Лично я считаю, что моя директорская жизнь в «АукцЫоне» началась 25 декабря 1993 года, когда я подошел после концерта к Федорову и предложил сделать им выступление в нашем институте. В институте, в котором я учился, иногда выступали вполне себе интересные группы: «Колибри», «Бриллианты от Неккермана», кажется, Веселкин со своим проектом. Организаторы этих концертов обещали пригласить «АукцЫон». Но прошло два года, я уже получил диплом, правда, оставался тусить в родном вузе. А концерта все не было. И тогда я решил сделать все сам. Пообщался с Федоровым, он на удивление легко и быстро согласился. А потом они взяли меня в Москву, на концерт в крохотном «Бункере», дисками торговать. А потом был концерт в моем институте, который я сделал сам. Первый раз в жизни! Доволен был, гордился собой… До тех пор, пока не наступил момент рассчитываться за зал и аппарат. Сунул руку я в рюкзак, где вся выручка была, а денег-то и нет! То, что я моментально поседел, заметил Федоров. «Чего невеселый такой?» — спрашивает. Объясняю ситуацию, а он: подожди, я парням еще гонорар не раздавал. Сбегал в гримерку и отдал деньги группы, чтобы я смог рассчитаться! Я что-то промямлил про «обязательно верну», но шок от этого поступка не прошел до сих пор.

На следующий день я пришел домой к Федорову извиняться и договариваться, в какие сроки я смогу эти деньги вернуть музыкантам. Понимал, что это был мой последний в жизни концерт, но очень не хотел, чтобы обо мне плохо вспоминали. Сказал, что все отдам, хотя не понимал, как это сделаю, если честно. А Леня ответил: «Не парься, поехали лучше с нами в Германию». Я ездил два года и долгое время не врубался, зачем. Да, я оформлял им визы, мог быстро проводить через границу. Но на концертах диски продавал немецкий менеджер Кристоф, в магазин за продуктами ходил Озерский, так как знал немецкий. А для чего тут я? И самое для меня непонятное, что я получал деньги наравне со всеми. За что? В группе мне говорили, что я нужный человек. И я придумал для себя такую отмазку, что с психологической точки зрения им нужен был громоотвод, чтобы в рутине гастрольной жизни не было срывов среди основных участников процесса.

Я до сих пор считаю «АукцЫон» группой, не имеющей музыкального вкуса.

Надо заметить, что я никогда не занимался тем, чтобы звонить кому-то и выбивать концерты. Лишь один раз сам сделал тур году в 1996-м. Сел на поезд и проехался по 15 городам, везде искал контакты местных организаторов. В Самаре, к примеру, пришел к каким-то гаражам. Молодые припанкованные пацаны разгружают водку. Спросил у них, кто мог бы сделать концерт. Мне тут же махнули в сторону правильных людей. В итоге — нашел.

У меня главная задача сейчас — чтобы «АукцЫон» существовал как можно дольше в творческом плане. Любые паузы я терпеливо пережидаю. Я никогда не инициировал процесс записи, за исключением альбома «Девушки поют». Тогда я спросил у Фрэнка Лондона, есть ли в Нью-Йорке студии, где можно записаться вживую (все равно что спросить — есть ли в Нью-Йорке булочные). Естественно, он ответил: йес-йес! А Федорову я сказал, что нам предлагают записаться. Слукавил. А Лондон тут же заявил, что может позвать любых музыкантов, Федоров выдал: «Рибо, Медески, Зорн» — и все завертелось.

Точно не продал — никому она на хрен не была нужна.

Федоров иногда говорит: «Вот, придумали с Озерским песню, как тебе?» Я слушаю и отвечаю: «Подходит “АукцЫону”». — «Да, наверное...» А потом она выходит на сольнике. В этом ничего страшного нет. Я считаю, что если бы Федоров стремился каждый год выпускать новые альбомы группы, то не было бы ни «Жильца», ни «Мамы».

Чтобы понять, как группу воспринимают «там», надо на секундочку представить, что ты не понимаешь, о чем они поют. Соответственно люди будут слушать, что ты играешь. За бугром зрительская музыкальная культура более высокая. Я не знаю почему, может, у них уроки пения в школе чаще, чем у нас. Но они слышат каждый инструмент, ценят моменты импровизации, а этого в «АукцЫоне» выше крыши. В Германии, когда мы активно ездили в 90-е, люди с ума сходили. Это были не стадионы, но народу было много, и в основном приходили аборигены. Для них играть концерты было очень интересно. Оценка зрителей, которые не понимают текстов песен, сродни объективной.

Олег Грабко

продюсер, основатель музыкальной компании Bomba-Piter и издательства Manchester Files

Я с «АукцЫоном» сошелся через друзей из «Мануфактуры», где играл Дима Матковский. Кажется, в первый раз я группу увидел после армии, в 1985-м, в какой-то телепередаче, где они пели что-то у ЛДМ. Помню концерт в Шушарах, где Рогожин (один из первых вокалистов группы, пел наравне с Федоровым. — Ред.) поразил меня как солист. Потом было восхитительное издание «Как я стал предателем» во Франции. А Матковский мне даже отдал 24-дорожечную бобину, потрековую запись альбома, которую я уже не помню, куда дел. Точно не продал — никому она на хрен не была нужна. Сейчас можно было бы пересвести и издать.

Когда в 1992 году открылся мой магазин «Манчестер», они, как и весь рок-клуб, стали туда приносить изданное, весь утиль, кассеты, книги. Рассказывали истории об их директоре Лиде. Как они могли сесть в автобус, проехать 100 км — «Лида, а как там деньги?» — «А-а-а, я забыла». Или выйти из автобуса по нужде, отъехать 50 км — «А где Матковский?» Вернутся, а он сидит, читает свои мантры.

В 1996-м ко мне в компанию пришел Игорь Дранкевич, дайвингист и художник. И мы придумали сделать кассетный бокс-сет из всех изданных альбомов «АукцЫона». Он нарисовал панно, которое складывалось в картинку. С этим бокс-сетом мы залипли. В общем-то группа была ликвидная, записи ее продавались. Но в 2005-м я все равно выкинул чуть ли не 500 этих бокс-сетов. Все из-за пиратов. Помню, сам накрывал склад компании КДК на Полтавской — а там были и Янка, и «Гражданская оборона», и «АукцЫон» с отксеренными обложками.

Если мониторов на сцене много, то все просят убрать Гаркушу.

В конце 1990-х было ощущение, что «АукцЫон» может развалиться. У Леньки мысли пошли в сольную карьеру, альбомов не было лет десять. Они только играли концерты. В 90-е группа была в андеграунде. Что бы ни говорили, многое у них изменилось после «Брата-2», пошла пруха.

Собственно, единственный CD, который я издал с ними, — это первый Ленькин сольник «Четыресполовинойтонны». Ему были нужны деньги для покупки квартиры на Моховой. Раньше он жил на Юго-Западе. Не хватало 4500 долларов. Я ему их одолжил и обременил сольником. Помню, мы с ним писались в студии с кучей микрофонов. Леня не хотел делать просто акустику, хотел какого-то «Пинк Флойда», звука с отраженкой. Записали, послушали — полное говно. Выкинули. И потом он на Крюковом канале, на студии документального кино, чуть ли не с одного раза все сделал. И в конце мы поставили длинную «соплю», доведя хронометраж до 74 минут, чтобы не пиратили. Так что я рад, что в моем каталоге есть «АукцЫон». Все-таки это моя любимая группа.

«АукцЫон» выступает 4 октября в клубе A2 (СПб.), 5 октября — в Arena Moscow, 2 ноября — в ЦКМ НАУ (Киев), 22 ноября — в ДК машиностроителей (Днепропетровск).

Понравился материал? Помоги сайту!