«Это такие детство и юность моей страны»

Эти молодые люди родились в 90-е годы или накануне. COLTA.RU задала им несколько вопросов о времени, которое не все из них помнят.

1. Какая для вас главная черта 90-х? Какие образы у вас возникают, когда заходит разговор об этом времени?

2. Чем, на ваш взгляд, 90-е отличаются от нашего времени?

3. Чем ваше поколение отличается от людей, которые были молодыми в 90-е?

4. Есть ли что-нибудь такое в 90-х, что вам близко или вызывает у вас интерес?

Илья Аверичев (1996)
Аннет Воронная (1990)
Сергей Горяшко (1993)
Семен Закружный (1995)
Регина Иванова (1993)
Варвара Краминова (1994)
Владимир Понизовский (1989)
Андрей Рябец (1993)
Мария Севастьянова (1990)
Сергей Стеблев (1995)
Коля Стрельников (1990)
Даниил Трабун (1988)
Михаил Шапир (1996)

Даниил Трабун, 27 лет

главный редактор журнала «Афиша»

K вопросам

1. Главную черту сложно назвать. Наверное, полная анархия со своими плюсами и минусами. Например, как нашей квартирой, бывшей коммуналкой, в дореволюционном доме в районе Арбата пытались завладеть непонятные бандиты. Она им была нужна. Арбат вообще был очень живым местом, в нашей квартире постоянно собирались музыканты и художники. Поэтому кроме бандитов к нам приходила и милиция — всегда делала это очень шумно и грубо. Среди моих приятелей были не только вполне себе приличные, но и беспризорники, которые нюхали клей — еще одна примета эпохи для меня — и воровали арбузы и книжки с арбатских прилавков. Рядом с домом был огромный пустырь, заваленный строительным хламом, — сейчас на его месте находится отель и бизнес-центр Lotte Plaza. Это был наш Диснейленд. Как-то мы наткнулись там на поселение бомжей и еле убежали. Помню дефолт 1998 года. Мой дядя работал телохранителем у одного крупного бизнесмена, а я иногда ездил к нему в гости. Это был август, на следующий день после моего приезда, с утра, мы отправились за конструктором LEGO (дядя меня баловал). После каждого нового табло обменника лицо дяди все больше вытягивалось. В конце концов мы LEGO не купили. В 90-е годы было очень много ярких персонажей — что ни поп-герой, то эксцентрик и трикстер. Мне это очень нравилось, и на этом фундаменте я рос. Еще в 90-е годы я оказался на несколько часов в Сингапуре: вместе с друзьями перелез через забор сингапурского посольства. Было очень страшно, так как люди с автоматами вполне серьезно пытались узнать, шпионы ли мы. Это была моя первая поездка за границу.

2. Это было очень наивное время, сейчас такого уже никак не может быть. Ту реальность строили советские люди. А новую реальность в скором времени будут строить люди, которые СССР даже в пеленках не застали.

3. Я был в 90-е годы не то что молодым, а юным. Молодыми были мои друзья — они много тусовались, ходили на рейвы, наряжались. В общем, культурная жизнь бурлила.

4. Хорошо помню конец 90-х. То есть свободное и странное телевидение, фильм «Брат» (до сих пор считаю, что важнее и честнее у нас поп-героя за последние 25 лет не случилось), газету «Спид-Инфо». Журнал «Птюч», который читали мои родители.

После каждого нового табло обменника лицо дяди все больше вытягивалось. В конце концов мы LEGO не купили.

Владимир Понизовский, 26 лет

социальный психолог, сотрудник Экспертного института НИУ ВШЭ

K вопросам

1. Для меня 90-е — это мое детство. Остались только довольно смутные детские воспоминания с кое-какими яркими кусочками. Школа на «Юго-Западной» в Москве, папина работа на старом НТВ, шесть соток в Ожигове, где наша семья проводила каждое лето. Рынки в ближайших к нему городах, Селятине и Наро-Фоминске, с плохими копиями фильмов на VHS, жвачкой, сотками, альбомами про футбольные сборные, «Зукко», «Юппи» и другими желанными вещами. Мальчик, мама которого была директором овощебазы и на шести сотках которого были мраморная лестница, замок из пивных крышек, чердак с мешками сушащейся там воблы, видеоприставка и немецкие порножурналы. Мальчик из огромной православной семьи, где ели два раза в день, который читал журналы по радиотехнике, собирал из сломанных телевизоров часы и радиоприемники и мучил животных. Еще вдруг вспомнил, как мы с родителями ехали куда-то ночью в машине и слушали по радио результаты президентских выборов. Очень напряженно. Явлинский, за которого голосовали в семье, набрал 5%, родители были расстроены. Сейчас, конечно, сложно себе представить, чтобы кто-то внимательно слушал результаты каких бы то ни было выборов в России, тем более президентских.

2. 90-е, по-моему, отличались от последующих десятилетий устройством российской идентичности. Быть русским в 90-е и быть русским сейчас — это две большие разницы. Попробую пояснить, что я имею в виду. Это были годы увлечения Западом, и это чувствовалось и на рынке в Бекасове, где сложнее всего было достать «Терминатора» и сборники американской попсы на аудиокассетах, потому что сразу разбирали, и в разговорах на кухне, в рекламе по телевизору. Когда читаешь сейчас тексты из того времени, это тоже сложно пропустить. Люди, у которых был голос, — общественные деятели, журналисты, писатели — сравнивали провалившуюся советскую систему с западной и призывали стремиться к западному образцу. Россия в этих текстах, песнях и фильмах представлялась failed state, провалившимся государством. Для того чтобы быть «успешным» в этой картине мира, человеку нужно было быть предприимчивым, мобильным, понимающим логику и правила западного мира. И если у московского среднего класса для этого были хоть какие-то навыки и ресурсы, то у подавляющего большинства сограждан их не было. И им приходилось чувствовать себя потерянными лузерами, обитающими где-то на окраине «цивилизованного мира». Это все очень типичная колониальная история. Реакция на которую тоже достаточно типичная, антиколониально-националистическая. С приходом Путина потихоньку нарастало отторжение ценностей сахибов: демократия, права человека, свобода и открытость, общественный контроль, гражданственность — не по смыслу, не было никакой особой критики этих концепций по существу (да и сейчас государство формально декларирует эти принципы основополагающими), отторжение было эмоциональное. Если мерить государства и граждан этими ценностями, русские выходят не очень. Это неприятно, поэтому давайте лучше не принимать западные ценности всерьез. Сначала просто о них меньше говорили, потом начали высмеивать, потом нащупывать те смыслы, которые положительно отличают Россию от цивилизованных стран. Духовность. Загадочная русская душа. «Искандеры» и ядерные бомбы. Геев не любим. Противостоим американскому колониализму типа. Не болеем толерастией. Из этого склепалась новая русская идентичность 2010-х, реактивная по своей сути, антиколониальная такая, алжирская.

3. Наверное, мое поколение отличается тем, что не застало Советского Союза, не помнит ни идеологической составляющей 90-х, ни трудностей этого периода. А помнит, в общем, одного бесконечного Путина и растущее из года в год (до последних двух лет) благосостояние. «Правила игры», логика отношений между государством и гражданами, на памяти моих родителей менялись дважды, а на моей — ни разу, это тоже значимое различие.

4. Вообще большая часть того, что мне было интересно в 90-е, уже не вызывает былого восторга, и это хорошо. Если бы я до сих пор смотрел «Мышей-рокеров с Марса» и подглядывал за тем, как девочки писают, был бы повод беспокоиться. И я не могу сказать, чтобы 90-е как период российской истории занимали мое воображение. Я с интересом прочитал биографию Горбачева и статьи в Википедии про августовский путч и расстрел Белого дома. Посмотрел несколько выпусков «Кукол» — кусочками по несколько минут, прерывающимися новыми экскурсами в Википедию, — но не больше. Интересная политическая тема этого времени, по-моему, — это то, насколько можно пользоваться недемократичными и незаконными методами, защищая идеи демократии и законности. Но сам я на эту тему не очень много думаю. Чисто субъективная интуиция — что демократический проект в России провалился не из-за того, что демократы были плохие (хотя были и так себе).

Сейчас, конечно, сложно себе представить, чтобы кто-то внимательно слушал результаты каких бы то ни было выборов в России, тем более президентских.

Мария Севастьянова, 25 лет

ведущий библиограф ЦГПБ им. В.В. Маяковского, вольный SMM'щик

K вопросам

1. Больше свободного времени и больше разнообразия во времяпрепровождении, несмотря на гораздо более узкий спектр развлекательных «услуг». Хотя, конечно, все это неоднозначно, поскольку ощущения детства сильно отличаются от нынешних все же.

2. В 90-е годы дети-подростки ходили гулять без тотального контроля по мобильному со стороны старшего поколения, и обе стороны нервничали по этому поводу отчего-то меньше, а не больше, хотя, казалось бы... За счет этого в нас, детях, было даже как-то более развито чувство ответственности и какое-то интуитивное чутье на опасные/неприятные ситуации. Было больше знания механизма устройства окружающего мира на практике и отсюда меньше наивности. Песня есть какая-то про детство то ли 80-х, то ли 90-х, и там как раз в припеве слова про «зато у нас было детство» или как-то так. Кажется порой, что это похоже на правду, когда смотришь на современных детей-подростков. «Наше поколение» действительно уже в детстве несло за себя больше ответственности, уже тогда было более самостоятельным, что в итоге привело к некоторому инфантилизму и нежеланию взрослеть впоследствии — сейчас, в 23—25, это бросается в глаза довольно сильно, по некоторым моментам собственной жизни или на примерах одноклассников. А современные дети, наоборот, довольно безответственны, зато невероятно активно стремятся казаться очень взрослыми, предприимчивыми и суперсамостоятельными, часто напоказ.

3. Судя по окружающим меня людям такого поколения — возраста моего брата, то есть 34 и старше, — еще меньше желания взрослеть полностью и много свободы. Это поколение к нам по духу явно ближе, чем нынешнее.

4. Да в принципе все это «детское» вызывает теплые чувства: и музыка на кассетах, и ТВ-приставки, и сериалы типа «Команды А» и «Комиссара Рекса». Нам всем свойственно ностальгировать по таким вещам.

Аннет Воронная, 25 лет

фотограф и дизайнер

K вопросам

1. Девяностые годы пришлись на мое раннее детство. Первые несколько лет своей жизни я провела не в России, поэтому сложности перехода от прежней советской системы к новому общественно-политическому устройству я помню не очень хорошо. Девяностые можно сравнить с хаосом, c волной цунами, которая ворвалась и смыла привычный людям уклад. Люди стали, словно утопающие, цепляться за что-то, пытаясь отыскать точку опоры среди пустых полок магазинов, массовых увольнений и разгулявшегося бандитизма. Каждый пытался выплыть как мог — социализм рухнул, идеалы оказались преданы, а моральные устои были отброшены как шелуха. Людям нужна была надежда на позитивные изменения. Несмотря на происходившее, в мой маленький и светлый мир детства не проникло почти ничего из того ужаса — моя семья была словно бастион и защищала меня от всех невзгод.

2. Можно очень долго обсуждать политические отличия, ситуацию в стране, взгляды людей на жизнь, но я затрону более близкую мне тему. Я хочу сказать пару слов о визуальной культуре. В период 90-х мы полностью утратили нашу визуальную культуру — именно в это десятилетие вкус среднестатистического человека был крайне непритязателен. Однако в поздние девяностые, когда в Россию пришли западные бренды с их видением дизайна товаров, потребитель увидел, что даже упаковка муки может быть красивой. Из-за потери собственной мы впитывали культуру Европы и Америки, но наших ресурсов не хватало даже на то, чтобы ее адаптировать: проблемой было даже корректно русифицировать логотип бренда. И только сейчас в России происходит становление собственной визуальной культуры. Мы начинаем привносить в западный дизайн что-то свое. Вдобавок к появлению специалистов и росту уровня дизайна в целом я вижу и повышение спроса на хороший дизайн непосредственно у населения. Я бы очень хотела, чтобы эта тенденция сохранилась.

3. Поколение, воспитанное СССР, было более основательным, более высокоморальным, а также более зажатым и менее прагматичным. Волна хаоса 90-х вымыла порядочность из людей, понимание того, что к цели нужно идти долго и постоянно преодолевая препятствия. Она и породила соблазн быстро, но не очень легально зарабатывать. Сейчас все словно бы живут между делом: учатся и смотрят телевизор, воспитывают ребенка и проводят 90% времени на работе, рушится связь поколений. Информационная среда постоянно давит на нас и кричит: «Быстрее-быстрее, ты же ничего не успеваешь!» У людей просто не осталось времени для того, чтобы остановиться. Обдумать. Прочувствовать. Именно поэтому мне так ценно то, чем я занимаюсь: замораживаю время.

4. Для меня открытием того времени стали западные мультики, особенно компании «Дисней». Они были красивые, добрые и совершенно не такие, как серая реальность. Именно они подтолкнули меня сначала к рисованию, а потом к фотографии.

Коля Стрельников, 25 лет

ведущий мероприятий

K вопросам

1. Спортивки. В них тогда все ходили. Девушки в спортивках, парни в спортивках. Только домашних животных в них не облачали. Выйдешь на улицу, а они везде. Особенно там, где их быть не должно: на лавочках во дворах, на школьном дворе, на турниках. Мама их очень боялась, говорила мне держаться от них подальше. А я парень рисковый был. Собрал свою дворовую банду. Мы представляли, что спортивки — это военные захватчики. И готовили против них диверсию. Правда, до дела так и не дошло. А еще с этой эпохой ассоциируются пустые дороги. Папа тогда только купил «Москвич» и часто говорил, что он «летает». Я, естественно, представлял себе что-то в духе «Черной молнии». И когда только вырос, понял. Дороги тогда были пустые. Не было пробок. Никто не торчал на Ленинградке по два часа. Действительно летать можно было.

2. Бедности не видно было. Все были одинаково ободранными. И никто на это внимания не обращал. Девушки без цацек всяких ходили. Понравилась — взял под ручку и пошел гулять. И портфель из школы принес. И тебя в принципе не волнует, что портфель старенький, ручки протерлись, на косе бант далеко не новый. Нравится, потому что нравится. И все. А сейчас обольются духами, нацепят на себя половину драгоценностей какой-нибудь небольшой страны и давай передвигаться, как больные кузнечики, на 15-сантиметровых шпильках. Хорошо, что у меня есть любимая и единственная, а то совсем бы тяжко было.

3. Мы не такие ядреные. Жить легче. Раньше ты задел случайно парня на улице — он тут же вспыхивает: «Ты что, оборзел? Моргала раскрой, куда прешь!» И все в таком духе. А сейчас люди пинаются, толкаются, чуть ли не дерутся в метро. И ничего. А на самом деле тогда все было «по понятиям». И им сложно было соответствовать.

4. Хм-м. Сложный вопрос. Многим нравится культура 90-х — музыка, фильмы, литература. Но это не мое. Не люблю этих ребят, честно. Да и не помню, что тогда происходило: мелкий был, интересовался больше палками-пистолетами, а не политикой.

Папа тогда только купил «Москвич» и часто говорил, что он «летает». Я, естественно, представлял себе что-то в духе «Черной молнии».

Регина Иванова, 22 года

студентка Томского государственного архитектурно-строительного университета

K вопросам

1. Мало чего помню. Но вот Ельцина помню отчетливо. О нем так часто говорили, так часто показывали по телевизору, что теперь лихие 90-е — для меня это только Ельцин.

2. Принципиально отличаются внутренним ощущением. Сейчас нет такого тотального инстинктивного страха, как тогда. Страх был основой жизни любого. Страшно идти по улицам — застрелят. Страшно идти в магазин — нет продуктов. Мама часто боялась, что не сможет нас накормить. А сейчас не боишься за завтрашний день. Точно знаешь, что он, по крайней мере, будет. И что йогурт есть в холодильнике. Тогда было труднее в жизненном плане, но проще в общении. Люди были искреннее. Сейчас очень много масок. О чем можно говорить, если человек человека другом назвать боится? Социальные сети заполонили все. Даже не заполонили, а заменили. Раньше спрашивали, как дела, потому что хотели знать. И если что-то не так, то это хотя бы было видно. А сейчас написал в интернете, получил плевок «хорошо» — и доволен. А человек, может, загибается. А никому и дела нет.

3. Тотальной любовью к интернету. Общество, наука и прочее формируют человека. И если есть гаджеты у одного поколения, а у другого нет — значит, это не существа одного биологического вида. Это уже инопланетяне какие-то.

4. Музыка тех лет стала для меня одним большим гимном, который я слушаю до сих пор. Эти песни правду говорят. Они поют о чем-то, и этого уже достаточно. Есть смысл. Песни впитали ту эпоху, они сохранили ее. И теперь, слушая музыку того времени, больше понимаешь.

Андрей Рябец, 22 года

студент Московского энергетического института

K вопросам

1. Думаю, что менталитет. Именно тех людей, чья молодость и пришлась на лихие 90-е. Нас учили люди из Советского Союза и по правилам Советского Союза. Конечно, к тому времени мало что осталось от него. Но это было даже в наших учителях. В укладе их жизни, методах преподавания. Они все еще жили этим. Чувствовалась строгость. Неподдельная забота со стороны старшего поколения, которое от всей души хотело дать тебе все самое лучшее, тоже была.

2. Самостоятельностью. И безграничным воображением. Когда ты выходишь на улицу, у тебя только ключ от дома в кармане, воображение, пять часов свободного времени и больше ничего. И делай что хочешь. Это было здорово. Сейчас воображение детей и взрослых заменено воображением разработчиков приложений. Мы были более самостоятельны в наших мыслях, и это было волшебно. Даже обычный поход в магазин превращался в приключения. А сейчас есть доставка на дом.

3. Расскажу про своего брата. Когда я ходил в колготках, он был классе в девятом. Они с друзьями часто рубились дома в «Денди». А потом появились компьютеры, и их они тоже не обошли вниманием. Еще он занимался регби, разъезжал по играм в другие города. Когда он был на первом курсе, он катался на таком красном «жигуле» шестой модели. Что по тем меркам было довольно круто для парня 18 лет. Он был другой. Их поколение было в более близких отношениях со старшими. Мы же стараемся от этого абстрагироваться.

4. «Секретные материалы». Это культовый фильм 90-х. Не знаю, кто его не смотрел тогда. Кажется, все не отлипали от экранов своих телевизоров, когда его показывали.

Сергей Горяшко, 22 года

корреспондент газеты «Коммерсантъ»

K вопросам

1. Мое поколение можно назвать пограничным. Мы помним Россию без Путина, но не застали ничего от СССР. Буквы «у.е.» для нас не пустой звук, но что происходило с экономикой, мы узнавали из учебников. Мы знаем, как связаны карандаш и аудиокассета, но жизнь без телефона представляем себе очень смутно. Забавно: я, толком и не живший в ту эпоху, не могу собрать в один образ это десятилетие. Намного проще сложить в картинку нулевые — Путин, гламур, высокие цены на нефть, пресловутая стабильность. Я не могу вспомнить, чем отличался 2005-й от 2006-го, зато 1992-й и 1993-й в моем понимании — две разные страны. Каждый год был рубежом, если не каждый месяц: с такой скоростью, по моим ощущениям, менялись и страна, и люди. Контрасты, быстрая жизнь, кто «не вписался», тот пропал — вот девяностые. Кое-что общее у этой эпохи, впрочем, было. Штука в том, что каждый назовет что-то свое. Для моего брата (он родился в 1997 году) это будет жвачка Love is…, Dr. Pepper, «“Инвайт” — просто добавь воды» — представление сформировано пабликами «ВКонтакте». Коллеги-журналисты постарше вспомнят свободу СМИ, рождение десятков газет и журналов и их скоропостижную смерть. Я же вспоминаю, как в детском лагере во Владимирской области ребята спрашивали: «А как у вас там, в Москве, правда можно ТТ на улице найти?» (Это был 2002 год.) А я им похвастаться не мог, сам в детстве мечтал брошенный пистолет найти, но как-то не везло. Именно разгул преступности с девяностыми и ассоциируется. То ли сериалы про ментов и бандитов «виноваты», то ли новости по ТВ, где постоянно говорили, мол, там убили, здесь закопали.

2. Принципиальное отличие одно — свобод стало намного меньше. Всех свобод. А больше отличий и нет. Стабильность благополучно исчезла, нищета — нет, и на улицах по-прежнему убивают.

3. Они получили отличный опыт выживания в условиях, когда почти каждый день менялось приблизительно все. Они как никто понимают принцип «не верь, не бойся, не проси». Они значительно сильнее. Да вообще им дико повезло, они и Кобейна живым застали. Но кому более богатая на события эпоха досталась — им или нам, — это пока большой вопрос.

Варвара Краминова, 21 год

студентка ВГИКа

K вопросам

1. Их две — разруха и задор. Вспоминаю место, где прошло мое детство, — двухкомнатная квартира, в которой на протяжении трех лет жили маленькая я, мои родители, папина мачеха с дочерью и моя ворчливая прабабушка Клава, в прошлом разведчица. Жили бедно, работа появлялась и исчезала, несмотря на это, в доме всегда ошивались гости, прабабушка каждую неделю пекла огромные пироги с ягодой, а количество бутылок, ежедневно выставляемых обитателями квартиры за дверь, однажды позволило уборщице на вырученные от сдачи деньги справить свой юбилей. В какой-то из Новых годов на столе не было ничего, кроме одного гигантского огурца. Папа его съел, а потом чихнул, и из его носа вылетели огуречные семечки. Сейчас мои родители говорят, что это было самое счастливое время в их жизни.

2. В 90-е люди оказались избавленными от совка и в слепом агрессивном отчаянии вступали в новую эпоху свободного рынка. Сейчас из «новой эпохи» мы медленно вступаем в следующую «новую эпоху», еще более непонятную и непредсказуемую. По настроению все это напоминает те же 90-е, только на этот раз понятно, как глубоко засел корень совка в нашей молодой 24-летней стране и как регулярно он дает побеги по ее многочисленным темным углам. Единственное принципиальное отличие нашего времени от 90-х — устаревание и исчезновение отечественной эстрады.

3. В них было больше рока.

4. «Хрусталев, машину!» Алексея Германа, музыка и клипы Aphex Twin, Бьорк, «Радиохед», Жанны Агузаровой, «Гражданской обороны» и Егора Летова (он гений), сериал «Твин Пикс», фильмы «Счастливые дни», «Брат», «Про уродов и людей» Балабанова, фильмы «Европа» и «Рассекая волны» Ларса фон Триера, фильм «Кикс», песня Инны Желанной «До самого неба», ФРЕДДИ МЕРКЬЮРИ, ФРЕДДИ МЕРКЬЮРИ, ФРЕДДИ МЕРКЬЮРИ.

Прошлой зимой забрал с дачи все дедушкины кожаные плащи и белые широкие джинсы. Ходил в них тусоваться по выходным.

Семен Закружный, 20 лет

корреспондент «Открытой России»

K вопросам

1. Все периоды этого десятилетия очень разные. Россия начала 90-х и Россия под конец века — два разных государства. Так что никакой главной черты для меня, конечно, нет. Это очень запутанное, тяжелое и многогранное время. Я уже давно его изучаю: дома большая полка посвящена только литературе об этой эпохе, в институте постоянно пишу работы о разных этапах 90-х. Моя последняя курсовая была на тему «Платформа для ведения крупного бизнеса в 1995—1998 годах и начало информационных войн». Можно, наверное, назвать магнитолу или пистолет главными чертами 90-х, но это глупо, потому что в 99-м это уже никакие не черты. Пусть моим символом 90-х будет Влад Листьев. Я не претендую на истину, это очень субъективное мнение. Но его судьба, как мне кажется, сочетает в себе главное от той эпохи — он сделал новое телевидение, был журналистом, умер от выстрела из бандитского пистолета. И за его убийство до сих пор никто не сидит в тюрьме, а общество до сих пор не знает, кто его убил. Это, наверное, главное. Виновных нет, одни свидетели. Чем не черта?

2. Масштабом. Люди смотрели телевизор, потому что от выпуска новостей реально зависел их завтрашний день. Заявления политиков воспринимались буквально, и все эти заявления влияли на жизнь. Именно поэтому последняя настоящая акция протеста гражданского общества в России — это августовский путч. До сих пор ничего похожего не было. В этом смысле последний год несколько напоминает 90-е. Раньше (в нулевых, десятых) как: вот будем штрафовать и сажать в тюрьму тех, кто участвует в несанкционированных акциях протеста. «Ну у меня вроде в семье редко кто-то в этом участвует, меня не касается». Наши солдаты в Грузии: «ну во дворе-то у меня пока никого нет, а грузины русских все равно очень любят, так что меня не касается». То есть «политика» и «моя жизнь» — какие-то разные совершенно галактики. Все к этому привыкли, а теперь ходят с георгиевскими ленточками и отдают последний рубль на помощь Донбассу, хотя у них зарплата в рублях, а ипотека в валюте. Со своим Крымом, в который они никогда не смогут поехать, потому что туда билет на самолет стоит в два раза дороже, чем в Будапешт. Теперь уже всех все «касается», пора вспоминать.

3. Смотря о каком поколении идет речь, я вообще не понимаю, что такое «мое поколение». Большинство моих друзей-ровесников за свободу, мир, инновации и браки гомосексуалов, а большинство из моего поколения хочет ехать убивать фашистов в Пиндосию. Но в итоге не поедет, потому что отличительная черта моих ровесников — безразличие. При Ельцине такого, наверное, не было.

4. Абсолютно все. Мои любимые фильмы — режиссера Балабанова (от «Счастливых дней» до «Жмурок»). Даже музыку в последнее время слушаю из 80—90-х: «АукцЫон», «Странные игры», «Телевизор», «Наутилус», конечно. Прошлой зимой забрал с дачи все дедушкины кожаные плащи и белые широкие джинсы. Ходил в них тусоваться по выходным. Но самое главное — это, конечно, история. Россия, которую мы имеем, создавалась тогда. Сейчас все изменилось. Но многие черты до сих пор остались. Жалко, что самые худшие.

Сергей Стеблев, 20 лет

студент-экономист третьего курса совместного бакалавриата ВШЭ и РЭШ

K вопросам

1. У того, кто изучает экономику, восприятие девяностых, думаю, серьезно смещено именно к оценке экономической ситуации — почти все, с чем экономисты в этой стране имеют дело, появилось тогда, а если не появилось, то трансформировалось из принципиально другого организма, планового, советского. Когда рыночным отношениям в какой-то стране 24 года, самым важным событием в истории экономики по-прежнему является ее возникновение из экономики другой. Поэтому главный образ, приходящий мне на ум, — такая горка, с которой катится ВВП до 1997 года, потом слегка взбирается вверх, падает снова в 1998-м и затем уже растет. Вместе с этим — рыночные реформы, Гайдар, открытая экономика, закрывающиеся заводы, о которых так многие вокруг сокрушаются, а тебе, ничего этого не видевшему, тем не менее обязательно надо понимать, как это все оправдывать. Если говорить о более общих образах — девяностые ассоциируются у меня со свободной и небогатой жизнью, с политической конкуренцией, либеральным представительством в парламенте, которого в моем более-менее сознательном возрасте уже больше не было, с каким-то общим веселым беспорядком, с одеждой на три размера больше, с моими очень молодыми родителями, среди всего этого живущими. Вообще мне кажется, что эпитет «лихие» замечательно описывал бы девяностые — как я их представляю, — если бы не был изначально введен в своей худшей коннотации. Викисловарь, например, считает, что из трех значений слова не устарело только «удалой, молодецкий».

2. Думаю, главное отличие в двух вещах, причем, видимо, взаимосвязанных. Во-первых, в уровне скепсиса в отношении возможности любых общественных изменений. Когда только что вдруг рухнуло то, что, как казалось большинству, рухнуть никогда не сможет, вероятность следующих перемен оценивается людьми выше, чем когда много лет подряд все консервируется и закручивается. Во-вторых, если в девяностые годы новостей или каких-то, как говорят экономисты, шоков ожидали сразу от многих агентов, то теперь остался один такой актор — государство. Вот только оно и совершает действия, которые оцениваются нами как сильно влияющие на наши дальнейшие решения. Бизнес, бюджетники, интеллигенция — все живут в состоянии реакции на то, что выкинет на этот раз одно и то же действующее лицо. Мне кажется, что в девяностые реагировать надо было на действия многих других, более мелких, агентов, хотя и на шаги государства, конечно, тоже.

3. Может быть, молодежь девяностых отличается от нашего поколения тем, что у них были намного менее четкие представления о стране, в которой они живут. Да и у всех, наверное, так было: ведь внезапно появилось другое государство с другим названием, флагом, границами, законами, но для молодых людей это имеет особенное значение — альтернативная стоимость принятия решений у них больше, каждая развилка — выбор между большим количеством дальнейших развилок, чем у, скажем, сорокалетнего. Возможно, они вообще меньше думали о том, что такое эта страна, насколько им в ней хорошо, что им в ней нравится, а что — нет. Рефлексии было меньше: мне почему-то сложно представить девушку девятнадцати лет в 1994 году, пишущую кому-нибудь о том, что вот, мол, как всегда в этой Рашке, кондуктор нахамил или кофе невкусный. Хотя, наверное, все проще: тогда еще люди так массово не поездили по другим странам, не набрались примеров для сравнений.

4. Мне, честно говоря, интересно в девяностых почти все, потому что это такие детство и юность моей страны: она в них творила что-то сумасбродное, иногда диковатое и при этом искреннее. Мне интересно, например, можем ли мы считать, что еще в 1993-м свернули с демократического пути. Это действительно мучительный вопрос, с которым тогда страна столкнулась: как не убить демократию, борясь с идейными противниками демократии. Еще один, такой же мучительный: как сделать либеральную экономику популярной у населения, привыкшего к экономике плановой, можно ли было этого добиться в девяностые хоть в насколько-то большей мере и как наконец добиться этого в десятые? А вообще я «Русский альбом» люблю. Не знаю, появлялось ли что-либо с 1992 года, что с таким же достоинством и красотой могло бы называться «Русским». Еще никто тогда не понимал, что такое Россия и что такое русский, а Борис Борисович вернулся из Лондона и сказал: вот это — русское. Возможно, апеллировать к народному и древнему — избитая тактика в периоды общественных потрясений и трансформаций, но каждый раз, когда я вспоминаю, в какой момент выпущен этот альбом, я думаю, что Гребенщиков все сделал как надо. Может быть, если бы с таким уровнем вкуса и в то же время любви к своей стране и ее культуре мы все прожили эти 23 года, не пришлось бы сейчас плеваться от извращенного православия и патриотизма.

Илья Аверичев, 19 лет

студент, помощник юриста в обществе защиты прав потребителей «Резонанс»

K вопросам

1. Кризис, падение рубля. Конечно, я не помню этого, просто знаю. Хорошо так бахнуло. И Ельцин. Этот президент — один из самых ярких, скажем, частей 90-х. И он в качестве президента был настолько не очень, что с этим вроде даже никто не спорил. Вообще, когда говорят о лихих 90-х, сразу в голове возникает неприятный образ: нищета, голод. Я это время совсем не помню (ну, в 2000-м я еще в садик ходил), но у родителей остался только негативный образ. И у меня тоже.

2. Время отличается только цифрой. Люди особо не меняются. Меняется социальная действительность. Цифровые технологии с тех пор развиваются семимильными шагами, непонятно только — куда. Развитие в области космоса, наоборот, морозится, хотя это особо не афишируется. Продукты первой необходимости, конечно, с тех пор стали доступнее, только кого это сильно радует?

3. Люди не изменились. Как носились только с самими собой, так и продолжается. Не знаю, что должно произойти, чтобы русский человек изменился. Мы из любой проблемы выберемся. А если не выберемся, то притащим диван, откроем банку пива и сядем смотреть футбол. Так и из 90-х выкарабкались.

4. Сложно сказать. Я обычно не обращаю внимания на время издания/выпуска чего бы то ни было. Вроде Терри Пратчетт в это время несколько хороших книг написал. Но не помню каких. У него все книги хорошие, мне нравятся. И, если не ошибаюсь, в 1995 году начал зарождаться очень крутой музыкальный проект G3 под руководством музыканта Джо Сатриани, основанный на гитарной рок-инструментальной музыке, который живет до сих пор. А еще на этот период пришелся пик популярности великолепной, хотя у нас и неизвестной, группы Extreme. В то время они выпустили три крутейших альбома.

Михаил Шапир, 19 лет

студент факультета гуманитарных наук ВШЭ, Школа филологии

K вопросам

1. Я очень мало знаю о 90-х и никогда ими отдельно не интересовался, а воспоминания об этом времени, конечно, очень обрывочные. Пожалуй, главной чертой 90-х мне кажется их разнородность — такое ощущение, что нулевые легче охарактеризовать и описать. Причем это касается всего, от политики и экономики до культуры и личной жизни. Так получилось, что в семье 90-е считали скорее хорошим временем, но сейчас я их никак не оцениваю — просто потому, что совсем некомпетентен. Эта неоднозначность ярко видна по отношению к ключевым фигурам периода (Горбачев, Ельцин, его правительство, Гайдар) и ключевым датам (1991, 1993, 1996, 1999). А вторая черта для меня — новизна, так как, конечно, очень многое изменилось после распада СССР. Пожалуй, самое яркое олицетворение этого — возможность ездить за границу (хотя это и стало возможным еще в конце 80-х). Например, я никогда не был в Америке, но зато в животе побывал в Нью-Йорке!

2. Вот этим ощущением новизны, смены и неустойчивости и отличаются 90-е, особенно контрастируя с «застоем» нулевых. Все же есть в голове некий образ 90-х как более опасного времени — не только в смысле преступности, а, например, мне сразу в голову приходят финансовые пирамиды и схожие феномены. Правда, кажется, что после относительно спокойного десятилетия все это снова становится актуальным. Или, например, хорошо помню, что тогда в семье много смотрели телевизор, люди из «ящика» были важны для меня в детстве.

3. Мне кажется, основное отличие — финансовое, мое поколение выросло уже совсем в другой обстановке, и денег в нашем детстве (особенно уже к середине двухтысячных) было довольно много. У меня сложилось ощущение, что поколение детей, выросших в нулевые, воспитывалось в основном в спокойное и некризисное время, мы чуть меньше знаем о жизни и, возможно, хуже к ней приспособлены.

4. Мне интересна связь нулевых и десятых с девяностыми — что к чему привело и какое это имеет значение сейчас. А еще культурная жизнь — например, зарождение новых медиа и издательств, появление новых поэтов, писавших в основном уже в двухтысячные, и так далее.
   
   

Благодарим наших партнеров — Фонд «Президентский центр Б.Н. Ельцина» (Ельцин Центр) и образовательный портал «Твоя история».

Понравился материал? Помоги сайту!