Россия без Путина — Сирия без Асада?

Российское военное вмешательство в Сирии откровенно служит поддержке режима Асада — провозглашавшаяся изначально задача борьбы с террором фундаменталистов отступила на второй план. Но ни оппозиционные, ни тем более проправительственные медиа не заостряют на этом факте внимания.

Месяц назад в Москве должен был пройти митинг против войны в Сирии, организованный движением «Солидарность». Однако столичные власти не разрешили оппозиционерам провести мероприятие, о чем сообщил прессе один из его организаторов Сергей Давидис. Этот запрет мог вызвать удивление, если учесть, что ближневосточные события обычно не считаются проблемой первой значимости для российского общества. «Разногласия» обсудили отношение к сирийскому конфликту и проблемы антивоенного движения в России с тремя исследователями и активистами: Олегом Журавлевым, Ильей Матвеевым и Владом Тупикиным.

Разговор строился вокруг следующих вопросов:

• В целом складывается впечатление, что российское общество довольно безразлично к событиям в Сирии, хотя в Европе это тема номер один (наряду с выборами в США). Почему так? Дело только в подаче СМИ?

• Власть использует военную тему (и в Сирии, и ранее в Донбассе) как точку для объединения сторонников. Почему война в Сирии не становится точкой мобилизации оппозиционных сил? Если становится, достаточно ли эффективно она используется?

• В начале ноября власти Москвы запретили гражданским активистам и оппозиции антивоенный митинг, посвященный бомбежкам Алеппо. Причины остались неизвестны. Чем, на ваш взгляд, можно объяснить такую чувствительность власти к вопросу?

• XX век отмечен мощными антивоенными движениями в странах, которые вели военные действия вдали от своих границ (США и Вьетнам, Франция и Алжир). Какие конфликты помимо названных показательны? Что с тех пор изменилось?

• Возможно ли в современной России массовое антивоенное движение? Почему?
  
  

Олег Журавлев

Лаборатория публичной социологии (Россия), PhD candidate, European University Institute (Италия)

Запрет антивоенного митинга — продолжение репрессивного курса, в рамках которого пресекаются любые протесты, не только антивоенные. К тому же, как показал опыт российского участия в украинских событиях, определенные действия военного характера Россия совершает тайно, при этом часто нетрудно об этих действиях узнать. Оппозиционеры этим пользуются, оглашая неудобные свидетельства. И, думаю, власти этого опасаются.

Текущая ситуация в корне отличается от конца 1960-х тем, что в те годы существовали два глобальных лагеря. Многочисленные национально-освободительные восстания поддерживались коммунистическим движением. То, что происходит сейчас в Сирии, — это гражданская война против диктатора, а не международное резонансное национально-освободительное движение, на стороне которого, например, левые государства. Хотя понятно, конечно, что война в Сирии интернационализирована, но характер совершенно иной.

То, что происходит сейчас в Сирии, — это гражданская война против диктатора, а не международное резонансное национально-освободительное движение.

Внимание общественного мнения в Европе и Америке к сирийскому конфликту — следствие сложившейся на Западе политической культуры, в рамках которой публичные интеллектуалы и общественные движения ощущают свою ответственность за и способность повлиять на общемировые процессы. В России такой политической культуры нет, хотя она в своеобразном виде была в Советском Союзе. У нас была чеченская война, но она не только происходила в пределах Российской Федерации, но и привела к терактам в Москве и других центральных городах. Кроме того, в Чечню отправляли российских призывников. Поэтому она вызывала широкий резонанс, довольно много людей было настроено против действий российского политического руководства в Чечне.

Европейские и американские интеллектуалы очень западноцентричны, они считают протест против действий США и, шире, НАТО своим гражданским долгом. Когда начиналась война в Украине, я жил в Европе и видел, что многие мои знакомые левых взглядов заняли четкую просепаратистскую позицию, потому что для них «Запад», Америка — стопроцентный империалист. В каком-то смысле многие западные левые похожи на российских либералов, которые наивно склонны во всех мировых бедах винить Путина. Вспомним лозунг «Главный враг сидит в Кремле». «Главный враг» многих американских и западноевропейских левых сидит в Пентагоне.

Недавно был принят законопроект, который позволяет задействовать российских солдат в «борьбе с международным терроризмом».

Я являюсь резким противником действий Киева в Донбассе, вместе с тем принципиальная позиция, скажем, итальянских анархистов, выступивших в поддержку Новороссии, меня удивила. Я вижу в ней определенный нарциссизм: эти активисты так сильно сосредоточены на борьбе с руководством Германии и США, что если последние «против колхозов», то первые — за. В этой позиции есть определенный парадокс: риторически эта позиция — антиколониальная, но на уровне мотивации в ней есть что-то от колониального отношения к странам периферии и полупериферии: мы не будем разбираться в деталях того, что там происходит, но мы — вместе с теми, кто сопротивляется гегемонии США. Один известный американский профессор российского происхождения сказал такую фразу: «Я бы очень хотел поехать в Донбасс и записаться в ополчение, но поскольку я тут преподаю в Нью-Йорке, я ближе к центру мирового зла, поэтому я буду бороться здесь».

Еще одним важным фактором отсутствия антивоенного движения в России является то, что, судя по опросам, большинство российских граждан поддерживают действия России и в Донбассе, и в Сирии — причем неважно, считают ли они, что Россия борется с ИГИЛ (организация запрещена в РФ. — Ред.) или «спасает» Асада. Единственная динамика от 2015 к 2016 году — это уменьшение доли тех, кто интересуется войной в Сирии. Изменить это отношение может только переосмысление действий России в Донбассе и Сирии в терминах бюджетных расходов на фоне кризиса или отправка в Сирию наших срочников. Недавно был принят законопроект, который позволяет задействовать российских солдат в «борьбе с международным терроризмом», — посмотрим, к чему приведут эти шаги.

Илья Матвеев

кандидат политических наук, Европейский университет в Санкт-Петербурге

Тезис, что наше общество безразлично к Сирии, — скорее, иллюзия. Если смотреть на данные опросов, например, Левада-центра, то еще в октябре бомбежки Алеппо стали одним из самых запомнившихся событий. 25% опрошенных сказали, что больше всего за прошедшие четыре недели им запомнились военные действия и борьба с террористами в Сирии. При этом, что интересно, выборы депутатов Госдумы набрали всего 18%. Тогда же задавался вопрос: «Следите ли вы за тем, что происходит сейчас в Сирии? Если да, то насколько внимательно?» «Я внимательно слежу» — 18%. Следующий пункт — «Я немного знаю о последних событиях в Сирии, но не слежу за ними пристально» — 64%. «Я ничего не знаю о последних событиях в Сирии» — это сказали только 17%. Это число резко уменьшилось, когда начался новый виток военной кампании.

Тезис, что наше общество безразлично к Сирии, — скорее, иллюзия.

Из опросов также следует, что отношение людей к сирийскому конфликту неоднозначно — в отличие от Донбасса и Крыма, единства по этому поводу нет. Вопрос Левада-центра: «Как вы относитесь к нанесению Военно-воздушными силами России авиаударов по Сирии?» «Целиком положительно» — 16%, «скорее положительно» — 36%, «скорее отрицательно» — 20%, «резко отрицательно» — 6%. Иными словами, есть 26% людей, которые относятся отрицательно. Затруднились ответить еще 23%. Всего получается, что тех, кто положительно относится, около половины. При этом даже в западных странах, когда идут военные кампании (скажем, кампания в Ираке), одобрение изначально на уровне 70%. Всплеск одобрения российских действий в Крыму в этом отношении не уникален. В Америке сначала тоже все поддерживали иракскую войну, а потом этот показатель быстро упал. В Сирии же мы видим, что прошел год — и у людей особого энтузиазма нет. «Целиком положительно» — только 16%.

Отсутствие энтузиазма проявляется и в том, что, по опросам, сторонников вмешательства — меньше половины от общего числа. В Сирии — в отличие от Донбасса и Крыма — не свои; здесь нельзя мобилизовать русский национализм. Естественно, ИГИЛ — это «хуже не бывает», но люди подозревают, что там не об ИГИЛ речь. Сам Путин назвал две причины ввода войск: первая — предотвратить терроризм на родине, чтобы ИГИЛ не добрался до нашей страны, а вторая — это помощь законной власти, Башару Асаду. И это уже создает двусмысленность: зачем мы это делаем? У людей нет четкого понимания, которое было в Крыму.

К тому же есть еще одна вещь. Опросы показывают, что люди опасаются третьей мировой войны. «Опасаетесь ли вы, что нынешнее обострение отношений России с Западом по поводу Сирии может перерасти в третью мировую войну?» «Есть некоторые опасения» — 38%. Еще у 10% — «большие опасения». То есть, например, если Америка хочет ввести бесполетную зону, а Россия летает там своими самолетами, что это означает? Америка будет сбивать наши самолеты? С учетом ядерного оружия у России ситуация вообще непредсказуема — люди это понимают. Если 48% в опросе Левада-центра опасаются третьей мировой, это означает, что в пропагандистском смысле сирийская тема далеко не такая однозначная, как может показаться. Потому что в Донбассе никто третьей мировой не боялся, а в Сирии — боятся.

Сирийский конфликт стал столь сложным, что выделить в нем морально правую сторону попросту невозможно.

Поскольку отношение людей к теме неоднозначно, власти вполне могли испугаться, что митинг окажется популярен. В случае с Украиной и с Крымом власти понимали, что позиция, которую заняла большая часть либеральной оппозиции, людям не нравится. Большинство не готово солидаризоваться с продолжением АТО, атак на Донбасс и т.п. А в случае с Сирией — еще неизвестно.

При этом сирийский конфликт стал столь сложным, что выделить в нем морально правую сторону попросту невозможно. Именно поэтому вокруг Сирии нет антивоенного движения в больших масштабах — не только в России, но и на Западе. В этом коренное отличие от ситуации с движением против войны в Ираке, которое собрало больше участников, чем даже протесты против войны во Вьетнаме в свое время. Демонстрации против вторжения в Ирак были крупнейшими демонстрациями в истории вообще: в Америке миллионы в этот день вышли, миллион человек только на демонстрации в Нью-Йорке. Тогда вопрос был достаточно ясен: есть бушевская неоконсервативная администрация, она никого не спасает, а удовлетворяет свои чудовищные амбиции.

В Сирии все сложнее. Многие из тех, кто был против интервенции в Ирак, интервенцию в Сирию не отрицают: чем дольше нет интервенции, тем дольше продолжается кровавая мясорубка. Причем прежде всего со стороны асадовского режима. То есть одно дело, когда резня не происходит, но потенциально могла бы происходить — как в случае Саддама. А другое дело, когда уже с 2011 года асадовский режим успел убить, по некоторым данным, 500 тысяч человек. И в этой ситуации выступать против интервенции означает тяжелую моральную ответственность: получается, ты в принципе против разрешения этого конфликта, если он сам собой уже четыре года не разрешается.

Россия при всей сложности ситуации играет реакционную роль — поддерживает силу, на совести которой большинство смертей в этом конфликте, и тем самым его продлевает.

Двусмысленность мешает созданию устойчивой антивоенной коалиции. Если мы прочитаем заявление Давидиса по поводу запрещенного митинга, то что там говорится? «Мы требуем, чтобы военное вмешательство в Сирии было направлено исключительно на борьбу с международным терроризмом и осуществлялось совместно с международным сообществом, под эгидой ООН». Получается, антивоенный митинг — не против войны? Наверное, Давидис имел в виду, что России следует прекратить поддерживать Асада и поддерживать... кого поддерживать под эгидой ООН? Американцы, например, поддерживают исламистские группировки. Что, России тоже нужно это делать? Что Давидис здесь имел в виду — непонятно. При этом само участие он не исключил до конца. Отсюда тоже возникает двусмысленность, которая мешает кристаллизовать антивоенное движение. Когда у нас был мощный антивоенный митинг по Донбассу, никакой особой двусмысленности не было, вышли, между прочим, десятки тысяч человек. А тут… допустим, Россия прекращает поддерживать Асада, а что она тогда делает, какая должна быть позиция по Сирии? Никакой вообще? Россия — важный элемент этой игры.

При этом антивоенное высказывание по Сирии абсолютно необходимо. Потому что Россия при всей сложности ситуации играет реакционную роль — поддерживает силу, на совести которой большинство смертей в этом конфликте, и тем самым его продлевает.

Влад Тупикин

участник общественного движения, журналист

Если говорить о том, почему Сирия — тема номер один в Европе, а в России ее встречают относительно безразлично, то дело в основном в подаче СМИ. Российское общество до сих пор остается во многом «советским» в отношении медиа: подавляющее большинство населения черпает информацию о мире из мейнстримовых СМИ. Вернее, все еще хуже — советское общество было куда более политизированным, да и просто более любопытным, так что за информацией из-за рубежа следили в целом пристальнее, чем сейчас.

А что такое «оппозиционные силы»? Нет никаких единых «оппозиционных сил». Некоторые из разрозненных «отрядов» оппозиции поддерживают патриотический и даже имперский вектор политики Кремля, так что мобилизовывать своих сторонников стараются по другим темам. Некоторые же просто боятся переступить черту, за которой власть легко перейдет от уже давно вполне жесткого оппонирования к прямому подавлению. Таких тем много, Сирия — не самая главная из них. Но Сирия, безусловно, тоже в пуле особо охраняемой монополии на высказывание. Умные люди в оппозиции это видят и от греха подальше пытаются особо не высовываться. Как их после этого назвать — вы меня не спрашивали.

Для современной России никакие примеры антивоенных кампаний не показательны. Да и значение движений против войны во Вьетнаме или Алжире не стоит преувеличивать.

Сирийский вопрос для Кремля — вопрос престижа, прежде всего, на международной арене. Именно поэтому так важно показать, что внутри страны никаких серьезных протестов относительно российской политики в Сирии нет. Есть и еще одна причина, хотя не первостепенная: власти не хотят привлекать внимание населения к неудобным вопросам, даже если это будет внимание исчезающе малых его страт. Конечно, акцию протеста на сирийскую тему все равно не покажут по телевидению, но властям вообще не надо никакого хайпа вокруг Сирии, даже положительного. Удобнее замалчивать сам масштаб проблемы: береженого Бог бережет.

Для современной России никакие примеры антивоенных кампаний не показательны. Да и значение движений против войн во Вьетнаме или Алжире не стоит преувеличивать. Войну в Алжире остановило не французское протестное движение, а новый президент, де Голль, который пришел к власти путем государственного переворота. В Америке протест был действительно широк. Но и ему потребовалось несколько лет, чтобы стать хоть сколько-нибудь массовым, и еще несколько лет, чтобы начать оказывать воздействие на политику страны (война в Сирии, если отсчитывать от начала российской в нее вовлеченности, идет пока несоизмеримо меньше времени). К тому же надо не забывать относительно большую свободу слова и прессы в США периода вьетнамской войны по сравнению с нынешним периодом в Российской Федерации. Пресса, которая каждый день показывает войну в прайм-тайм со всеми ее жестокостями и преступлениями, — совсем не то же, что пресса, которая войну, ее характер, ее масштабы и реальную ответственность воюющих сторон каждый день старается замалчивать.

Да, летают наши героические летчики, но это ограниченный контингент военных специалистов, это не участие в войне — именно так считает большинство.

В современной России массовое антивоенное движение невозможно. Хотя бы потому, что люди в массе своей не считают, что идет война. Какая война? Где? Мы здесь при чем? Да, летают наши героические летчики, но это ограниченный контингент военных специалистов, это не участие в войне — именно так считает большинство. Оппозиции не очень выгодно поднимать эту тему: кому-то — из-за солидаризации с имперской политикой Кремля, кому-то — из-за страха репрессий. Пресса сознательно не ставит столь острых вопросов. В то время как в случае Вьетнама или Алжира она подробно освещала антивоенное движение — не менее пристально, чем сам ход военных действий.

Но самым главным препятствием является то, что современные российские люди в массе своей никак не сознают связь между дефицитом бюджета и внешнеполитическими авантюрами властей, да и вообще не уверены в прямой связи политики любых правительств «из телевизора» со степенью своего достатка. Власть для современных российских людей — не сменяемая посредством выборов группа чиновников, а некое отдельное явление вроде погоды или климата — все это надо пережить. И переживают. Какая уж тут Сирия? Анти-какое движение?

Понравился материал? Помоги сайту!