Война — это культура. Комментарий к Ираку

«Разногласия» публикуют статью исследователя медиа и визуальности Николаса Мирзоева «Война — это культура», опубликованную впервые в 2009 году, во время войны в Ираке. И хотя иракская война окончена, проблематика, о которой пишет Мирзоев, во многом сохраняет свою актуальность в связи с событиями на Ближнем Востоке. Ключевым и многократно повторяющимся понятием текста является «противостояние повстанческому движению» (или просто «противостояние повстанцам»), по-английски звучащее как одно слово — counterinsurgency. Статью с английского перевела Марина Симакова.

Один из знаковых парафразов расхожей мудрости, принадлежащих Мишелю Фуко,— переиначенное высказывание Карла фон Клаузевица о войне и политике, которое в новой версии звучит так: «Политика есть продолжение войны другими средствами» (48). Иными словами, даже в мирное время закон приводится в действие с помощью силы. В ситуации определяемой государством необходимости эта сила может прямо работать на легитимацию того, что Джорджо Агамбен называет «чрезвычайным положением». В английском праве этот термин звучит как «военное положение» (Агамбен, 7). Говоря шире, если глобализация из холодной войны превратилась в «глобальную гражданскую войну» (Арендт) или создала новую ситуацию «перманентной войны» (Реторт, 78), то война оказывается глобальной политикой. Что за война ведется в Ираке (Рейд)? Сейчас Соединенные Штаты Америки развернули ее как глобальную операцию по борьбе с повстанцами. В полевом руководстве «По противодействию повстанческому движению», выпущенном армией США в декабре 2006 года по инициативе генерала Дэвида Петреуса (Бацевич), противодействие повстанцам явным образом оказывается культурной войной, которая ведется в Америке точно так же, как и в Ираке. В культурной войне ключевую роль играет визуальная составляющая, а культура является средством, театром и целью ведения боевых действий. В классическом произведении «1984» Джордж Оруэлл вводит в обращение лозунг «Война — это мир» (199), предвосхищая тем самым миротворческие миссии, точечные удары, оборонительные меры и появление коалиций доброй воли, которыми отмечена добрая часть двадцатого столетия. В эпоху глобального контроля со стороны США война представляет собой противодействие восстанию, организованное культурными средствами. Война — это культура. Глобальный капитал использует войну в качестве средства, обеспечивающего культурную ассимиляцию — приобщение граждан к режиму, определенному этим капиталом. Этот процесс подразумевает молчаливое согласие с превышением властных полномочий и желание не замечать совершенно очевидные вещи. Противодействие повстанческому движению стало электронной версией империалистических способов установления законности. В Соединенных Штатах его успех ни у кого не вызывает сомнений: кто публично протестует против борьбы с восстаниями, даже будучи против войны в Ираке и против каких бы то ни было военных вторжений? Война — это культура.

Военное вторжение понимается как милитаризированная биовласть: сохранение жизни, определяемой в соответствии с интересами внешней политики.

Публикация новой стратегии противодействия повстанческому движению, предназначенной как для стратегического планирования, так и для повседневного использования в полевых условиях, означает изменение концепции «революции в военном деле» (RMA) ^[1]. Под конец холодной войны американские военные, обеспокоенные ослабеванием своей позиции и вероятностью новых микроконфликтов, приступили к осуществлению революции в военном деле. К понятию «революция» обратились не просто так: как показывает руководство по противодействию повстанцам, военные внимательно изучали революционные теории — от Ленина до Мао и Че Гевары. Концепция революции в военном деле была использована для того, чтобы дать военным те преимущества, которыми, как правило, обладают городские партизаны и революционные группировки: способность действовать быстро и неожиданно. Применение данной стратегии во время вторжения в Ирак в 2003 году было кульминацией этой революции, воцарением ее террора: тогда было использовано высокотехнологичное и высокоскоростное смертоносное оружие, способное решать ключевые военные задачи при небольшом личном составе вооруженных сил. Главной амбицией при этом было превращение военной стратегии в культурный проект. В 1997 году один генерал опубликовал в Marine Corps Gazette свое эссе, в котором утверждалось следующее: «Морским пехотинцам уже недостаточно просто “соответствовать” обществу, которое они защищают. Они должны повести это общество за собой не в политическом, а в культурном смысле. Ведь мы защищаем именно культуру» (Murphy, 83). Конец эпохи Рамсфелда отнюдь не означал окончания культурной политики войны. Противодействие повстанцам представляет собой бессрочное продолжение реализации революции в военном деле. В этой доктрине содержится план этапов ее успешного развития и реализации в будущем — по меньшей мере на пятьдесят лет вперед. Как и в предшествующих ей программах вроде известной сейчас COINTELPRO (1956—1971), в этой стратегии особое внимание уделяется формированию американского общественного мнения относительно событий в Ираке. Ее следует понимать как метод организации дисциплины, нормализации и управления в том смысле, как эти вещи понимал Фуко. На уровне повседневной политики отказ от участия в действиях по борьбе с повстанческим движением привел к маргинализации антивоенного движения, но только не к тому, чтобы Ирак исчез из газетных заголовков. В первой половине 2008 года в вечерних новостях трех главных американских телеканалов 181 минута эфирного времени была отведена освещению войне в Ираке.

Радикальный характер происходящего подтверждает тот факт, что в интернете руководство по противодействию повстанческому движению было скачано более двух миллионов раз, что превратило его в международный бестселлер. В исключительном порядке оно было переиздано University of Chicago Press — в твердой обложке за 25 долларов и с комментарием гарвардского профессора Сары Сьюалл (сейчас Сьюалл является заместителем госсекретаря США по вопросам гражданской безопасности, демократии и прав человека. — Прим. пер.). Сара называет новую доктрину «разрушением парадигмы», так как ее успешная реализация предполагает принятие больших рисков и предусматривает «ведущую роль гражданского населения и поддержку с его стороны» затяжной войны (Power, 9). Заявленная новизна подхода связана с очевидно консервативной интерпретацией истории и культуры. На первых страницах руководства по противодействию повстанческому движению это движение определяется как нечто, существующее в диапазоне Французской революции 1789 года, — между «крайней степенью оппозиции», с одной стороны, и «государственным переворотом», с другой (1—5). Так противодействие повстанцам, представленное как уничтожение всех современных революций, от Французской до военных переворотов, фигурирует в качестве законного действия. Оно направлено как на производство податливой национальной культуры, так и на устранение повстанческого движения, которое понимается как любой вызов власти. Это достигается не просто с помощью репрессий, но и за счет все более активного применения техник достижения всеобщего согласия в свете необходимости «защищать культуру». Руководство по проведению контропераций предлагает инструментальное определение власти как «главного условия манипуляции групповыми интересами внутри общества» (3—55). Но одной власти недостаточно: «Победа достигается, когда народ согласен с легитимностью правительства и прекращает оказывать активное или пассивное содействие повстанцам» (1—14). Господство должно сопровождаться гегемонией, основанной на всеобщем согласии и обеспечивающей легитимность противодействия повстанцам и в мыслях, и на деле. На этом этапе война сводит культуру к своему образу и подобию. Важно отметить дерзость этой стратегии, учитывая, что «легитимация» как раз является слабостью как конституционных теорий государства в целом, так и чрезвычайного положения в частности. С помощью манипуляций, типичных для радикально правых, эта потенциальная слабость превращается в силу, так как противодействие повстанческому движению предполагает легитимность как в качестве своего оправдания, так и в качестве своей миссии.

Недаром Саддам Хусейн после своего задержания был показан во время медицинского осмотра.

Таким образом, стратегия противодействия повстанческому движению в целом привела к милитаризации того, что военные называют «культурой», и в особенности к милитаризации визуальных медиа. В конечном итоге легитимность должна быть буквально и фигурально на виду у всех. Следовательно, по мнению военных, «медиадеятельность» может стать основным видом повстанческой деятельности, в то время как «разведка визуальных образов», присутствующих в форме как статичных, так и динамических изображений, является критически важной для противодействия повстанцам (US Dept. of the Army, 3—97). Можно судить на основании того, что разведка исходит из следующего понимания: «Знание культуры… жизненно важно для успешного противодействия повстанцам. Американские представления о том, что является “нормальным” и “рациональным”, не являются всеобщими» (1—80). Этот очевидный жест культурного релятивизма фактически является рационализацией культурной иерархии: армия просит своих солдат не принимать культурные различия, а усвоить, что иракцы не могут вести себя подобно американцам. В результате читателям советуют обратиться за разъяснением к неправдоподобным источникам вроде книги «Малые войны: тактическое руководство для солдат империи» (1890) Чарльза Кадуэлла, написанной в зените британского империализма. Такие отсылки переопределяют противодействие повстанцам как технику империалистического доминирования, хотя и подрывают общественное мнение, будто война в Ираке аналогична Второй мировой, предлагая видеть в ней лишь небольшую операцию: метод управления, а не экзистенциальное противостояние. В соответствии с «Руководством по ведению малых войн» 1940 года «[м]алые войны представляют собой операции, которые сочетают применение военной силы с дипломатическим давлением в вопросах, касающихся другого государства, правительство которого нестабильно, неадекватно или не удовлетворяет требованиям сохранности жизни и интересам, которые определяются внешней политикой нашего государства». В руководстве по противодействию повстанческому движению военное вторжение понимается как милитаризированная биовласть: сохранение жизни, определяемой в соответствии с интересами внешней политики. Теперь противодействие повстанческому движению представляется медицинской практикой: «При хорошей разведке те, кто занимается противодействием повстанцам, походят на хирургов, вырезающих ткани, пораженные раком, и оставляющих незадетыми жизненно важные органы» (US Dept. of the Army, 1—126). Недаром Саддам Хусейн после своего задержания был показан во время медицинского осмотра — противодействие повстанцам было визуализировано как биовласть. Омерзительным аналогом этой записи было снятое на мобильный телефон видео казни Саддама, «случайно» появившееся на экранах с целью подчеркнуть власть концепции противодействия повстанческому движению над «голой жизнью». В руководстве по противодействию повстанцам часто проводятся параллели с имперским героем Томасом Лоуренсом, а его изречение «Лучше пусть арабы сделают это сносно, чем ты сделаешь это идеально» ^[2] цитируется в качестве одного из парадоксов «разрушения парадигмы» в самом конце первой главы (1—155).

Когда военные действия напоминают солдатам видеоигру, игра перестает быть просто метафорой.

Сам Лоуренс уточнял, что его «Двадцать семь статей», посвященных работе с арабскими военными, предназначались только для тех, кто связался с бедуинами, и при всем при этом он содействовал антиимпериалистическому арабскому восстанию. Он также рекомендовал одалживать рабов и использовать их в качестве слуг. С другой стороны, при всем расистском характере его описания «догматичного» арабского сознания Лоуренс настаивал на том, что потенциальные союзники со стороны арабов должны «разговаривать на своем диалекте арабского» (Brown, 160; 153—59). Американская армия совсем недавно начала выдавать солдатам брошюру, включающую в себя двести арабских слов и выражений с указанием их произношения. Обращение к фигуре Лоуренса в контексте противодействия повстанцам во многом связано с его героическим образом, созданным в фильме «Лоуренс Аравийский» (1962), где роль Лоуренса исполняет Питер О'Тул. Воплощенное в образе Лоуренса противодействие повстанческому движению смешивает гламурный голливудский героизм с колониальным сюжетом об уподоблении туземцам, то есть с принятием местной культуры для того, чтобы ее разрушить. Противодействие повстанцам постоянно смешивает свои актуальные требования с задачами из предыдущих эпох, обнаруживая генеалогию империализма и вызывая ощущение, что период осуществления противодействия повстанческому движению зятянулся. Временной сдвиг носит как общий, так и специальный характер. Он восходит к соглашению Сайкса—Пико 1916 года, в соответствии с которым появился современный Ирак и которое представляет Запад воссоздающим страну по своему образу и подобию. В более широком смысле он указывает на период Первой мировой войны как на «лабораторию, где проходили эксперименты по подгонке механизмов и функциональных диспозитивов чрезвычайного положения как управленческой парадигмы» (Agamben, 7). В этой связи Ирак, Афганистан и любые другие рискованные операции по противодействию повстанческому движению вроде тех, что велись в Иране, Палестине и Пакистане, представляют собой технические эксперименты по производству войны как культуры. Целью этих экспериментов была глобализация капитала, обеспеченная современными информационными и военными технологиями в рамках политической культуры «высокого империализма» ^[3].

Сама культура понимается противоречиво — как тотализирующая система, регулирующая все формы мысли и действия, в диапазоне от викторианской антропологии и вплоть до видеоигр-шутеров от первого лица. В своей книге «Первобытная культура» (1871) антрополог Эдуард Тайлор утверждал: «Культура, или цивилизация, в широком этнографическом смысле слагается в своем целом из знания, верований, искусства, нравственности, законов, обычаев и некоторых других способностей и привычек, усвоенных человеком как членом общества» (Young, 45). Сопротивление повстанческому движению трактует культуру похожим образом — как «сеть значений» или «операционный код, соответствующий определенной группе людей» и усвоенный всеми членами того или иного общества или группы в процессе их адаптации к культурным нормам (US Dept. of the Army, 3—37). В соответствии с руководством именно поэтому культура обусловливает то, как и почему люди совершают те или иные действия, проводят границу между правильным и неправильным и выстраивают систему приоритетов так, будто это свод правил (3—38). Метафоры, заимствованные из цифрового мира, наводят на мысль о полностью сконструированной трехмерной среде видеоигры, которая обязывает дизайнера предугадывать все возможные ходы игрока. В самом деле, на следующий день после начала вторжения в Ирак Sony зарегистрировала торговую марку «Шок и трепет» (одно из названий военной операции в Ираке. — Прим. ред.), чтобы использовать этот слоган в видеоигре на платформе PlayStation (Galloway, 70). Реальная военная игра разыгрывалась в соответствии с мантрой генерала Томми Фрэнкса «Скорость убивает» (Ricks, 127). Стремительная атака на Багдад в 2003 году должна была стать игрой, имеющей конец, задачами которой были поимка Саддама Хусейна, убийство Абу Мусаба аз-Заркауи или разгром «Аль-Каиды» в Месопотамии. Однако незадолго до этого генерал Уильям Скотт Уоллес, тогдашний командующий наземными силами США, пожаловался Washington Post, что «враг, с которым мы сражаемся, отличается от того, против которого мы сражались в воображаемой военной игре» (Noah).

Видеоигра Full Spectrum Warrior сейчас служит терапевтическим средством для солдат, страдающих от посттравматического стрессового расстройства.

Концепция теперь заключается в том, что не существует способа закончить игру иначе, как продолжая в нее играть, как и в случае с платформенной игрой, которая побуждает игрока не выходить из нее, а постоянно продолжать в ней участвовать. Очевидно непредвиденный характер развития войны частично связан с жесткой концепцией культуры, распространенной среди военных. Если «культура» диктует правила, тогда должен быть только один способ играть в игру. Тот факт, что культурные правила обладают гибкостью, разъясняется в антропологическом ключе: «Например, система родства, существующая в некоторых индейских племенах Амазонии, предполагает брак между двоюродными братом и сестрой. Однако определение двоюродного брата или сестры часто меняется для того, чтобы люди могли вступать в брак друг с другом» (US Dept. of the Army, 3—38). Это странный пример, потому что такой брак можно трактовать как инцест. В серии недавних эссе, опубликованных в National Review, гарвардский профессор антропологии Стэнли Куртц заявил, что параллельный брак между двоюродными родственниками существовал только в тех регионах, которые были частью современного исламского халифата. Затем он обвинил Эдварда Саида в том, что антропологи загадочным образом не заметили огромный культурный разрыв, существующий между людьми. Несмотря на тенденциозный характер, эта военизированная теория культуры, полагающая, что древний ислам представлял собой перманентное чрезвычайное положение по отношению к человечеству, подыскала себе готовое место среди радикально правых и сейчас подпитывает информацией стратегию противодействия повстанческому движению. Теперь программа Министерства обороны предполагает, что каждое боевое подразделение в Ираке или Афганистане получает в нагрузку антрополога, что вызвало серьезную дискуссию среди профессиональных антропологов (Amer. Anthropology Assn.). Эта роль была предусмотрена уже в руководстве по противодействию повстанцам, которое требует «главного специалиста по вопросам культуры и политики» для каждого подразделения — в духе аналогичной советской тактики. Трое ученых, специалистов по общественным наукам, — Майкл Бхатия, Николь Сувеж и Паула Лойд — были убиты в Афганистане и Ираке по состоянию на март 2009 года.

Практика пыток была инспирирована и оправдана телевизионным сериалом «24».

Визуализация — ключевая тактика управления, удерживающая вместе разрозненные элементы противодействия повстанческому движению. Эта терминология имеет свою характерную генеалогию в истории империализма, так как визуальная составляющая и визуализация были важны для «Героя» Томаса Карлейла (Mirzoeff). В серии лекций «О героях» 1840 года Карлейл, консервативный и крайне влиятельный историк XIX века, утверждал, что Герой может «увидеть» историю, как он называл это, в «ясно зримом образе». Народу Герой оставляет только одно верховное право — право быть ведомым (Carlyle, 79). Таким образом, визуальность была техникой индивидуального господства правителя и института суверенной власти, техникой, возникшей из умения современного генерала зрительно представлять все поле сражения целиком, превзойдя возможности биологического зрения. Принадлежа суверену, способность визуализировать предполагает взгляд на мир сверху вниз, при котором только ему доступно видение того, что следует делать. Принадлежа управленцу, способность визуализировать тренирует и коммодифицирует зрение, чтобы приспособить его к господствующему способу производства. Противодействие повстанческому движению настаивает на героическом лидерстве, проявляющемся в способности воспринимать визуальность как нарративную стратегию, в соответствии с которой приходится играть. В той части руководства по противодействию повстанцам, которая предназначена для тех, кто находится в полевых условиях, визуальность определена как обязательное знание карты наизусть и умение в любое время найти свое положение на ней. Такое картографирование имеет полностью когнитивный характер и включает «людей, топографию, экономику, историю и культуру территории, на которой проводятся операции» (US Dept. of the Army, A7—7). Из этого следует, что человек, который участвует в противодействии повстанцам, преобразует свой тактический недостаток в стратегическое преимущество, симулируя незнакомую территорию как «полностью сконструированное пространство действия» в трехмерной среде видеоигры (Galloway, 63). Когда военные действия напоминают солдатам видеоигру (что происходит нередко), игра перестает быть просто метафорой. Превращая различные аспекты чужеземной жизни в один сплошной нарратив, борец с повстанцами ощущает, что держит ситуацию под контролем так же, как и тот, кто играет в шутер от первого лица. Из-за этого командир операции чувствует себя встроенным внутрь карты точно так же, как игрок эмоционально погружен в игру. Вместе эти способности можно кратко описать как «зрительное воображение командира», выражаясь языком Карлейла. Руководство по противодействию повстанцам охотно использует способность суверена к визуализации: «Солдаты и моряки должны ощущать присутствие командира на территории проведения операций, в особенности в решающих точках. Все военные должны четко понимать цель операции и замысел командира» (7—18). Действительно, тот факт, что «визуальное представление [к]омандира служит основой для проведения… операции», является частью стратегии (A-20). Противодействие повстанцам легитимно, потому что оно может визуализировать различные культурные силы, господствующие на определенной территории, и разработать стратегию координации этих сил.

Командирская визуализация — это полевая версия того, что в 90-е годы в доктрине «Революция в военном деле» называлось «господством полного спектра», способность к визуализации нашего времени, основанная на преобладании «наступления, обороны, стабильности [и] содействия» (Ricks, 152). В одном Ираке было потрачено несколько сотен миллионов долларов на радиолокатор с синтезированной апертурой, инфракрасные сенсоры и другие средства видеонаблюдения, установленные на самолетах, но, по-видимому, без особого практического результата. Крайне популярная видеоигра Full Spectrum Warrior предполагает использование шлема виртуальной реальности и сейчас служит терапевтическим средством для солдат, страдающих от посттравматического стрессового расстройства. Растущая важность визуализации является не опровержением, а развитием «Революции в военном деле», в которой сейчас преобладает информационный контроль. Стратегия, известная как C4I, соединяет в себе «командование, контроль, коммуникацию и компьютерное обеспечение для разведки». Один из примеров применения стратегии C4I — компания Iraqi Media Network, созданная временной администрацией коалиционных сил в 2003 году. Перед началом вторжения первый 15-миллионный контракт на производство ТВ- и радиоконтента, а также газеты, которая должна была выходить шесть дней в неделю, был без проведения конкурса отдан подрядчику Science Applications International Corporation (SAIC). Несмотря на все трудности, компания, переименованная в Iraqi Public Service Broadcaster, все-таки вышла в эфир, открыв вещание стихом из Корана. Такой жест был сразу же аннулирован Вашингтоном, заставившим компанию вместо этого транслировать четырехчасовое шоу «К свободе», производством которого занималось британское правительство. Неудивительно, что спустя шесть месяцев после начала войны опрос Госдепартамента США показал, что 63% жителей Ирака смотрели «Аль-Джазиру» или «Аль-Арабию» и только 12% смотрели правительственный канал. Ответной реакцией стало заключение нового контракта на 95 млн долларов с производителем коммуникационного оборудования Harris Corporation, не имеющим никакого опыта в сфере производства телевизионных программ (Chandarasekaran, 133—36).

Показания от первого лица, данные рядовыми членами боевых отрядов, свидетельствуют об их замешательстве относительно того места, где они находились, и направления, в котором они двигались.

Такие промахи повторялись в Афганистане и Ираке и привели к форсированию применения насилия в качестве военной тактики. На слушаниях в Конгрессе и на других публичных мероприятиях официальные лица неоднократно называли пытки применением «техник». Несмотря на эту двусмысленность, противодействие повстанческому движению исходит из принципа градации применяемой силы как способа ее легитимации. Легитимным считаются пытки человека, который был признан повстанцем и оказывает сопротивление, потому что противодействие повстанческому движению и есть легитимация и повстанцам следует это осознать. Практика пыток была инспирирована и оправдана телевизионным сериалом «24». В нем показывается вымышленное контртеррористическое подразделение, разрешающее кризисные ситуации международного характера за 24 часа и добывающее информацию, без колебаний прибегая к пыткам. В одном печально известном эпизоде сериала даже тогда, когда герой Джек Бауэр (Кифер Сазерленд) находится в нерешительности, его коллега вонзает нож в колено жертвы и выпытывает признание, которое до этого казалось маловероятным. Среди тех пятнадцати миллионов зрителей, которые смотрят каждый выпуск сериала, видимо, были военные следователи, сразу же приспособившие увиденные методы для использования в Ираке (Mayer). Сериал «24» явно не допускает мысли о том, что использование пыток может быть на руку повстанцам, которым пытаются противостоять. Хотя очевидно, что задержание без следствия, пренебрежение законными правами, находящимися под защитой международного права, и использование пыток стали важнейшим элементом развития и поддержки повстанческого движения.

Чтобы понять это парадоксальное чередование военных действий и деятельности медиа, полезно вернуться к концепции картографирования. Агамбен показал, что в вопросах относительно границ чрезвычайное положение смешивает правовую норму с исключением, формируя «зону неразличимости, где внешнее и внутреннее не исключают, а просто никак не влияют друг на друга» (23). При «обычном» правлении полиция формирует кордон между видимым и невидимым, помеченный слоганом «не тормози, здесь не на что смотреть». Так, полиция не спрашивает нас ни как подозреваемых, ни как простых граждан, а просто настаивает на том, чтобы мы продолжали двигаться (Rancière, 176—77). Такое использование силы отвлекает наше внимание от того, что, как нам хорошо известно, происходит, но на что нам запрещено смотреть исключительной «силой закона» (Agamben, 39). Противодействие повстанцам разворачивается как визуализированное поле брани при помощи того, что некоторые называют «постперспективными» средствами репрезентации. Перспектива задает место репрезентации, в то время как чрезвычайное положение не является местом, как и мистическое восприятие карлейловского Героя. Составленное из цифровых изображений, фотографий со спутников, снимков, сделанных с помощью очков ночного видения, и карт вторжений, постперспективное пространство создает трехмерное изображение «Ирака», которое согласуется с опытом операций по противодействию повстанцам при помощи сетки, доступной только «командиру», Герою нашего времени. Поэтому жилища гражданского населения, разрушенные во время бомбежки, считаются «сопутствующими потерями», а не признаками тотальной войны.

Расистские плакаты швейцарских выборов, изображающие четырех белых овец, прогоняющих черную, возымели эффект именно потому, что метафорический образ черной овцы скрывает расистское содержание.

Многочисленные показания от первого лица, данные рядовыми членами боевых отрядов, свидетельствуют об их замешательстве относительно того места, где они находились, и направления, в котором они двигались во время военных походов. Это замешательство, вероятно, связано с высокими показателями самоубийств, депрессии и посттравматических расстройств у ветеранов. В этой смутной зоне новой визуальности противодействие повстанцам может случайно или намеренно сделать видимым то, что находится под запретом. Таким было умышленное «разоблачение» тактик принуждения, используемых в лагере Гуантанамо, которых никто не увидел бы, если бы их не решили обнаружить для того, чтобы внушить ужас существующим и потенциальным повстанцам, показав, что их ждет, если их поймают. С другой стороны, фотографии из тюрьмы «Абу-Грейб» явно всплыли случайным образом, даже если военные не предпринимали никаких мер предосторожности, чтобы этого не произошло. Так или иначе, во время президентских выборов 2004 года не только не было никаких упоминаний об «Абу-Грейб», но люди, которые на тот момент управляли тюрьмой, получили продвижение по службе. «Разоблачения» не помешали ни распространению пыток, ни расширению области противодействия повстанческому движению, хотя они и привели к ограничениям использования камер среди призывников. Подобное равнодушие по отношению к тому, что становится, а что не становится известным, стало одним из преимуществ стремления стратегии противодействия повстанцам к тотализирующему взгляду. Ни одна из стратегий по борьбе с визуализацией не могла бы поколебать ее притязания на тотальность.

Действительно, противодействие повстанцам теперь приводит в исполнение очевидно «парадоксальную» согласованную политическую и военную стратегию для того, чтобы справиться с хаосом с помощью военной интервенции. Те, кто поддерживал оккупацию Ирака, теперь видят будущий хаос, которые последует за выводом войск, и настоящий хаос, связанный с необходимостью их оставить. Учитывая, что Карлейл настойчиво указывал на угрозу хаоса как ситуации, альтернативной героическому лидерству, сегодня создание хаоса является делом техники и стратегии. Иракская женщина, блогер Riverbend, описала эту технику в декабре 2006 года: «Вы окружаете цель со всех сторон, то приближаете к себе, то отталкиваете. Медленно, но уверенно все начинает разваливаться… В прошлом году почти все были убеждены, что все это было запланировано с самого начала. Было допущено слишком много ошибок, слишком много для того, чтобы быть просто ошибками». Если это кажется чрезмерным, можно посмотреть на факты, задокументированные Oxfam и некоммерческой организацией «Координационный комитет в Ираке» в июле 2007 года: при населении около 27,5 млн (3) восемь миллионов человек нуждаются в неотложной помощи, в числе которых четыре миллиона находятся под угрозой голода, два миллиона являются внутренне перемещенными лицами, а два миллиона — беженцами, оказавшимися за пределами страны. 43% иракцев живут «в условиях абсолютной нищеты», в то время как 70% имеют недостаточный доступ к воде и 80% не имеют доступа к элементарным средствам санитарии («Rising», 3). Если уровень насилия снизился к 2009 году, то эти показатели оставались чрезвычайно плохими. В феврале 2009 года Брукингский институт скопировал статистические данные по Ираку, в соответствии с которыми 2,8 миллиона иракцев были перемещены внутри страны, а другие 2,3 миллиона жили за границей. 55% иракцев все еще испытывали трудности с питьевой водой, и только 50% имели «адекватные» жилищные условия («Iraq Index», 29—40). В «игровой среде», созданной стратегией по противодействию повстанческому движению, суть заключается в том, чтобы перейти на следующий уровень, а не завершить действие на текущей стадии игры. Это так, потому что цель противодействия повстанцам состоит не в том, чтобы обеспечить стабильность, а в том, чтобы сделать естественным «дисбаланс сил, выраженных в войне» (Foucault, 16) не в качестве политики, но в качестве «культуры», как сеть значений в определенном месте и в определенное время. Противодействие повстанческому движению пытается представить Ближний Восток как культуру слабых и несостоявшихся государств, требующих постоянной борьбы с повстанцами. Имеются признаки того, что это представление становится еще и парадигмой внутреннего управления. Например, директор школы в Южном Бронксе описал свою стратегию по возрождению школы как «противодействие повстанческому движению в учебниках» (Gootman, A14).

Расизм показывает, что в Новое время в районе Атлантики рабство, а не римское право, было основой авторитета режима чрезвычайного положения.

Если противодействие повстанцам использует визуальность в качестве стратегии, то можно ли сконструировать контрвизуальность? Здесь крайне важно понять, что визуальность уже представляет собой контрвизуальность, в ней присутствует визуализированное поле брани, на котором противник использует свою собственную визуальную стратегию. Также и чрезвычайное положение уже представляет собой противодействие повстанческому движению, поскольку оно требует для своей легитимации существования повстанцев и, если их нет, будет само их выискивать, вооружившись лозунгом «Пусть только сунутся!» ^[4] Однако визуальная составляющая войны, выступающей в качестве культуры, уязвима перед альтернативным культурным нарративом или нарративами, и это признает само руководство по противодействию повстанческому движению. Точно так же, как противодействие повстанцам превращает свою явную слабость, связанную с легитимностью, в силу, централизованный характер биовласти, противодействующей повстанцам, может превратиться в слабость. В стратегии противодействия повстанцам существует непреодолимое противоречие между ее культурным проектом и стремлением к контролю над жизнью. По Фуко, биовласть имеет две формы: одна дисциплинирует индивидуальное тело (вроде учений, в которых участвует каждый солдат для того, чтобы усвоить военную дисциплину), другая регулирует население в целом для того, чтобы гарантировать максимальную пользу (вроде пенсии или схем вакцинации). Если полиция является институтом, регулирующим взаимодействие между отдельными людьми и населением, то расизм создает разрывы «внутри биологического континуума, заданного биовластью» (Foucault, 255). Как утверждал Фуко, в современной форме расизм может в конечном итоге потребовать смерти того, кто занимает более низкое положение, как биологической угрозы, как уже было в случае с нацистской Германией и другими экстремистскими государствами XX века. Такие случаи показывают, что если политика — это война другими средствами, то значительная часть этих средств может относиться к расизму ^[5], включая гендерную и сексуальную дискриминацию.

Я не пытаюсь сказать, что раса является основополагающей или что сегодня вновь господствует расизм, направленный на массовое уничтожение, но раса сегодня переизобретается как область, в которой существует противоречие между индивидуальным телом и населением, и государство закрывает эту область силой как способом легитимации. Это противоречие проявляется в росте расизма как враждебного отношения к иммиграции, порождаемой постоянной борьбой с повстанцами, — отношения, символически представленного в фигуре Лу Доббса ^[6]. Так или иначе, биовласть вынужденно отрицает свой собственный расизм не только в качестве нелегитимного, но и в качестве имеющего делегитимизирующий характер. Расистские плакаты швейцарских выборов 2007 года, изображающие четырех белых овец, прогоняющих черную, возымели эффект именно потому, что метафорический образ черной овцы скрывает расистское содержание. В отличие от них, Найджел Хастилоу, кандидат от британской Консервативной партии, вынужден был уйти в отставку из-за упоминания известной речи о «реках крови», принадлежащей открытому расисту Эноху Пауэллу. Неприкрытый расизм делегитимизирует биовласть куда больше, чем нарушения закона в сфере сексуального поведения. Поэтому, чтобы противостоять противостоянию повстанцам, требуется вскрыть и прояснить расизм, представляющий первичную угрозу голой жизни в прошлом и настоящем. Этот расизм показывает, что в Новое время в районе Атлантики рабство, а не римское право, было основой авторитета режима чрезвычайного положения. Биовласть — это не только историко-политическое образование, порождающие расистские эффекты, но и теория, в которой эта власть имеет расистский характер.

Если все это кому-то кажется далеким от практической дискуссии о чрезвычайном положении, я позволю себе с этим не согласиться. Как писал нацистский теоретик Карл Шмитт, чрезвычайное положение в первую очередь характеризуется способностью принимать решение (Agamben, 30—31). Есть принципиальные случаи, в которых к решению и решительности как единственному основанию решения невозможно апеллировать, потому что в противном случае режим власти решения окажется расистским. Это противоречие наиболее часто наблюдается, когда требуемая реконструкция социальной ткани не может быть проведена из-за того, что ей препятствует предшествующий процесс формирования расистских установок. В Соединенных Штатах такое противоречие недавно получило имя «Катрина» (название урагана. — Прим. ред.).

Необходимо визуализировать то, как капитал стал природой, породив войну в качестве культуры.

«Катрина» показала, как в городском пространстве Нового Орлеана существуют остатки расизма времен рабства, расовой сегрегации и так называемого Нового Юга. Суверенное чрезвычайное положение нельзя было использовать от имени расово дискриминируемого Другого иначе, как уничтожив могущество силы закона. Кроме того, «Катрина» была одним из многих событий, которые ясно обозначили, что угроза голой жизни сегодня приобретает планетарный масштаб, охватывая животную и растительную жизнь так же, как и вопрос выживания человека. Изменение климата определенно является результатом использования человеком биополитики, но ответ на него требует революции в биополитическом деле, соответствующей и противостоящей революции в деле военном. Подумайте обо всех этих военных джипах, в которых в лучшем случае уходит один галлон топлива на восемь миль, не говоря уже о танках М-1, которым одного галлона хватает для того, чтобы проехать расстояние чуть больше мили, не говоря уже о кондиционированном дворце, где расположилось новое американское посольство в Ираке. В то же время визуализация планеты, которой требует эта биополитическая революция, оказывается адекватной антитезой визуализации, используемой в противостоянии повстанцам. Презентация, которую сделал Эл Гор-младший, вышедшая в виде фильма «Неудобная правда», с потрясающими, но простыми изображениями тающих ледников и высохших озер показала, что можно сделать. Эта контрвизуальность работает, потому что, будучи историчной и используя сравнительный подход, она тем не менее дает возможность зрителю самому решить, что он увидел, в то же время, конечно, наводя его на определенные мысли. Эти изображения «естественной» катастрофы, случившейся по вине человека, являются контрапунктом по отношению к войне как культуре. В мире генетически созданных продуктов питания, растений со встроенными пестицидами и клонированных овец не вызовет удивления, если кто-то скажет, что то, что когда-то было природой, стало культурой. Для того чтобы бросить вызов этому мнению, мы должны сделать еще один шаг. Чтобы вернуть себе глобальное в планетарном смысле, противоположном потокам капитала, и отказаться уравнивать культуру с войной, необходимо визуализировать то, как капитал стал природой, породив войну в качестве культуры.

---

^[1] Революция в военном деле — современная концепция, связанная c изменением характера военных операций в результате использования информационных технологий. Для ее обозначения в англоязычной литературе обычно используется аббревиатура RMA (revolution in military affairs).

^[2] Классический художественный перевод этой фразы звучит так: «Пусть лучше арабы сделают что-либо сносно, но зато сами».

^[3] В российском контексте более привычно использовать термин «неоимпериализм».

^[4] Имеется в виду «Bring 'em on!» — знаменитое предупреждение Джорджа Буша, сделанное им в адрес иракских повстанцев в 2003 году.

^[5] В данном случае автор имеет в виду социальный (или т.н. структурный) расизм, который может быть также связан с гендерной и сексуальной дискриминацией.

^[6] Лу Доббс — американский журналист и телеведущий, скандально известный своим негативным отношением к мигрантам.

Список литературы

• Agamben, Giorgio. State of Exception. Trans. Kevin Attell. Chicago: U of Chicago P, 2005. Print. (Русский перевод с итальянского М. Велижева, И. Левиной, О. Дубицкой, П. Соколова: Джорджо Агамбен. Homo Sacer. Чрезвычайное положение. Издательство «Европа», 2011.)

• American Anthropology Association. Public Affairs. Nov. 2007. Web. 15 June 2008.

• Arendt, Hannah. New York: Viking, 1963. Print. (Русский перевод с английского И. Косича: Ханна Арендт. О революции. Издательство «Европа», 2011.)

• Bacevich, Andrew. The Petraeus Doctrine. The Atlantic. Oct. 2008. Web. 22 March 2009.

• Brown, Malcolm. A Touch of Genius: The Life of T.E. Lawrence. New York: Paragon, 1989. Print.

• Carlyle, Thomas. On Heroes, Hero­Worship, and the Heroic in History. 1841. Notes and Introd. Michael K. Goldberg. Text established by Michael K. Goldberg, Joel J. Brattin, and Mark Engel. Berkeley: U of California P, 1993. Print. The Norman and Charlotte Strouse Ed. of the Writings of Thomas Carlyle.

• Chandarasekaran, Rajiv. Imperial Life in the Emerald City: Inside Iraq's Green Zone. New York: Knopf, 2006. Print.

• Foucault, Michel. Society Must Be Defended: Lectures at the Collège de France 1975—76. Trans. David Macey. New York: Picador, 2003. Print.

• Galloway, Alexander. Gaming: Essays on Algorithmic Culture. Minneapolis: U of Minnesota P, 2006. Print.

• Gootman, Elissa. In Bronx School, Culture Shock, Then Revival. New York Times, 8 Feb. 2008: A1. Print.

• In Memoriam. Human Terrain System. United States, Dept. of the Army. 14 Apr. 2009. Web. 19 March 2009.

• Iraq Index: Tracking Variables of Reconstruction and Security in Post-Saddam Iraq. Ed. Michael E. O'Hanlon and Jason H. Campbell. Saban Center for Middle East Policy, Brookings Inst. 26 Feb. 2009. Web. 8 Apr. 2009.

• Keesing, Roger. Rethinking Mana. Fortieth Anniversary Issue 1944—1984. Spec. Issue of Journal of Anthropological Research 40.1 (1984): 137—56. Print.

• Kurtz, Stanley. Assimilation Studies, Part II. National Review. 22 Mar. 2007. Web. 7 Oct. 2007.

• Marriage and the Terror War. National Review. 16 Feb. 2007. Web. 7 Oct. 2007.

• Lawrence, T.E. Secret Dispatches from Arabia. London: Golden Cockerel, 1939. Print.

• Mayer, Jane. Whatever It Takes. New Yorker, 19 Feb. 2007. Web. 16 June 2009.

• Mirzoeff, Nicholas. On Visuality. Journal of Visual Culture 5.1 (2006): 53—79. Print.

• Murphy, Cullen. Are We Rome? The Fall of an Empire and the Fate of America. New York: Houghton, 2007. Print.

• Noah, Timothy. Meet Mr. Shock and Awe. Slate. 1 Apr. 2003. Web. 20 Sept. 2007.

• Orwell, George. 1984. New York: Signet, 1990. Print. (Русский перевод с английского Голышева В.П.: Джордж Оруэлл. 1984.)

• Power, Samantha. Our War on Terror. New York Times Book Review. 29 July 2007. Web. 16 June 2009.

• Rancière, Jacques. Aux bords de la politique. Paris: La Fabrique, 1998. Print. (Русский перевод с французского Б.М. Скуратова: Жак Рансьер. На краю политического. Праксис, 2006.)

• Reid, Julian. The Biopolitics of the War on Terror: Life Struggles, Liberal Modernity, and the Defence of Logistical Societies. New York: Palgrave, 2006. Print.

• Retort. Afflicted Powers: Capital and Spectacle in a New Age of War. New York: Verso, 2005. Print.

• Ricks, Thomas. Fiasco: The American Military Adventure in Iraq. New York: Penguin, 2006. Print.

• Rising to the Humanitarian Challenge in Iraq. Briefing paper 105. N.p.: Oxfam and NGO Coordination Committee in Iraq, 2007. Print.

• Riverbend. Baghdad Burning. 29 Dec. 2006. Web. 5 July 2007.

• United States. Dept. of the Army. Counterinsurgency. Washington: Headquarters Dept. of the Army, 2006. Print. Field manual 3—24.

• The U.S. Army / Marine Corps Counterinsurgency Field Manual. Fwd. John Nagl. Introd. Sarah Sewall. Chicago: U of Chicago P, 2007. Print.

• Young, Robert. Colonial Desire: Hybridity in Theory, Culture and Race. London: Routledge, 1995. Print.

Понравился материал? Помоги сайту!