Фасолины войны

Итак, Судный день настал — и, похоже, это понедельник. (Привет, Гарфилд!)

По крайней мере, можно сказать, что настал он для одного конкретного места на планете: агентство Reuters 21 сентября сообщило, что у Всемирного банка семян, который называют «хранилищем Судного дня» и который надежно спрятан от всех опасностей на заполярном архипелаге Шпицберген, впервые попросили вклад обратно.

Заявку подал Международный центр исследований сельского хозяйства в засушливых регионах. Ему понадобилась сразу треть запасов, которые он когда-то отправил на Север под землю. Причина — гражданская война в Сирии, из-за нее запасы семян в стране под угрозой: региональное хранилище в сирийском Алеппо больше не может нормально работать.

Всемирный банк семян расположен в 1300 километрах от Северного полюса и управляется международным фондом Global Crop Diversity Trust вместе с правительством Норвегии. Работа над проектом началась в 2006 году, и тогда СМИ наперебой пытались изобрести что-то пооригинальнее про «постапокалиптический холодильник». Все описания намекали, что хоть какую-то пользу хранилище принесет никак не раньше, чем наступит конец света.

Изменение климата, третья мировая война, смертельно опасный для растений вирус, вырвавшийся на свободу из лаборатории, — страховкой от всего этого должен был стать бункер злодея из бондианы в вечной мерзлоте на полярном острове, охраняемый белыми медведями. Автор идеи и тогдашний директор Global Crop Diversity Trust Кэри Фаулер сказал тогда газете Guardian: «Это Ноев ковчег для семян. Его можно будет использовать для перезапуска сельского хозяйства». Канадский эколог Пэт Муни заявил Washington Post, что Шпицберген — это «место, куда ты идешь, если больше некуда пойти. Это бэкап для всего мира».

60 лет назад эпидемия грибка уничтожила бананы, которые «крошили в икру» у Игоря Северянина или которые подразумевал Вертинский, когда пел про «бананово-лимонный Сингапур». Сегодняшние имеют с ними мало общего.

Почему вообще семена требуют «бэкапа»? Можно решить, что растения растут себе и растут и если бомбы и вирусы истребят их часть — наверняка в соседнем лесу найдется что выкопать и пересадить. Но каждый сорт сельскохозяйственной культуры, который мы воспринимаем как данность («растет себе и растет»), — это в прямом смысле столетия упорного человеческого труда. Не так давно соцсети обсуждали, как выглядели арбузы еще в XVII веке: вы вряд ли захотели бы купить такой в супермаркете. У дикой кукурузы вместо початка узловатый колосок, в диком банане до встречи с человеком и селекцией были крупные и твердые косточки. Самый популярный сорт бананов сейчас, кстати, под угрозой: он оказался уязвимым для новой разновидности (!) грибка, уничтожившего 60 лет назад те бананы, которые «крошили в икру» у Игоря Северянина или которые подразумевал Вертинский, когда пел про «бананово-лимонный Сингапур». Сегодняшние бананы из супермаркета имеют с тогдашними мало общего.

Продовольственная и сельскохозяйственная организация ООН считает, что в XX веке мы потеряли 75 процентов разнообразия сельскохозяйственных культур, и этот процесс продолжается. Кроме того, те надежные и урожайные сейчас культуры, что у нас остаются, в случае чего просто нечем будет заменить. Чтобы лучше представить масштабы потерь, о которых идет речь: по данным той же Global Crop Diversity Trust, в Испании в 1970 году выращивалось 400 разновидностей дыни, сейчас — 12. Китай с 1950 года потерял девять из десяти сортов риса, Индия — столько же, но с 1900 года. Мексика лишилась 80 процентов сортов кукурузы, США — 90 процентов всех сортов фруктов и овощей.

Вместе с сортами и естественными разновидностями навсегда исчезает генетическая информация об очень полезных свойствах, о которых человечество иногда даже не успело узнать — и которые могли бы сильно пригодиться в меняющемся климате, например. Скажем, в начале 1990-х ученые из Корнелльского университета скрестили съедобный перуанский картофель с диким несъедобным, который зато очень хорошо оборонялся от вредителей с помощью волосков на листьях и стебле: так, по-видимому, появились картофель Prince Hairy и его потомки. Неизвестно, сколько подобных «фишек» мы потеряли, не заметив.

Банки семян могут сохранить не только растения, важность которых мы еще не поняли, но и труд многих поколений. Когда в 1980—1990-х годах жители деревень в Перу — стране, где растет более 4 тысяч сортов картофеля, — спасались от террористов из «Сендеро Луминосо» в городах, им приходилось просто бросать свои дома и участки. Так едва не было утеряно множество уникальных разновидностей, которые росли на двух-трех полях. «Едва», потому что когда в конце 1990-х террористов разоружили и люди смогли вернуться домой, они получили от Международного центра картофеля в Лиме семена, которые когда-то туда приносили их родители.

И только совсем недавно бесценную картошку на всякий случай поместили и в хранилище на Шпицбергене.

Теперь ясно, что про «конец света» эксперты слегка лукавили. Через девять лет после своих слов про «Ноев ковчег» Кэри Фаулер в недавнем большом материале Guardian признался: по его замыслу, норвежский банк должен спасти нас не столько от грядущего апокалипсиса, сколько от мелких и «глупых» потерь семян из-за сокращений бюджетов, поломок оборудования и ошибок персонала в других местах. Не от одной глобальной катастрофы, а от тысячи бумажных порезов, как говорится в американской поговорке.

Хранилище на Шпицбергене — это, скорее, кредитор последней инстанции и последняя линия обороны для более 1,7 тысячи национальных, университетских и прочих банков семян по всей планете. С 2008 года они могли отправить туда часть семян из своих фондов на постоянное хранение, чтобы подстраховаться от предсказуемых и непредсказуемых проблем.

«Хранилище Судного дня» на Шпицбергене строили в расчете на Третью мировую или на смертельно опасный для растений вирус.

Из Алеппо, например, часть коллекции сотрудникам удалось спасти: люди, которые работают в таких местах, — обычно из тех, что без раздумий побежали бы за виноградными косточками в горящее здание. Но не в их силах предотвратить все то ненаучное, что может произойти с бесценным фондом: национальные банки семян в Ираке, Афганистане, Руанде, Камбодже были разрушены войнами. Банк на Филиппинах пострадал сначала от наводнения, а потом, через несколько лет, от пожара. А иногда, как было в случае с Павловской опытной станцией Всероссийского института растениеводства, коллекциям растений могут угрожать более прозаические обстоятельства вроде претендентов на их квадратные метры и солидарного с этими претендентами российского суда.

Обычный банк семян, как хороший бэкап рабочих файлов на внешнем диске, регулярно обновляется, а хранящиеся там семена периодически проверяют на всхожесть. На Шпицбергене этим особенно не займешься, да и сам замысел этого явно не предполагал: это такой диск в ящике стола, который стоит в подвале военной базы на другом конце соседней страны. И охраняется белым медведем.

Более того, «файлы на диске» — удобная, но неточная метафора. Много какие семена не «оцифрованы» — то есть мы не расшифровали их геном, не знаем, какими значимыми для сельского хозяйства особенностями они обладают, а коллекции не везде даже банально проиндексированы. Это как бы «супермаркет, где на банках с продуктами нет этикеток» (слова нынешнего директора Crop Trust Мари Хага, которая пытается эту проблему решить); вместо флэшки в столе может быть, скажем, стопка распечаток машинного кода, где даже не пронумерованы страницы.

В России коллекциям семян и растений угрожают претенденты на землю и недвижимость — а также солидарный с ними суд.

Международный банк на Шпицбергене — это как бы образцово-показательно организованный бэкап, при этом не рассчитанный на постоянное применение. Неудивительно, что есть люди, которым не очень нравится сама идея, как они выражаются, закапывания миллионов долларов в вечную мерзлоту — миллионов, которыми можно было бы поддержать малые фермерские хозяйства, чьими усилиями, по некоторым данным, сохраняется до 75 процентов всего разнообразия сортов сельскохозяйственных культур. (Если вспомнить, что большинство мелких фермеров, особенно в развивающихся странах, — женщины, то эпизоды с сумкой зерен и бобов из недавней «Дороги ярости» окажутся точнее, чем вы думали.)

Большой материал Guardian с подзаголовком, где спорили о том, что такое банк семян на Шпицбергене — «главная надежда на спасение человечества от голода после катастрофы или просто чрезмерно дорогая морозилка», вышел в конце мая этого года. То есть, по некоторой иронии, за несколько месяцев до того, как морозилку впервые открыли. Теперь достоверно известно, что есть обстоятельства, при которых и такой сложный бэкап с медведями не будет лишним, и они могут быть не связаны с глобальной катастрофой.

Официальный представитель Crop Trust сказал в интервью NPR, что никто не ожидал, что первая выдача материалов из хранилища на Шпицбергене произойдет так быстро, менее чем через 10 лет после запуска проекта. Однако в фонде уже в 2008 году подозревали, что «Сирию ждут интересные времена», и именно поэтому призывали коллег «как можно раньше передать нам материалы». По данным издания Huffington Post, «забэкапить» успели примерно 80 процентов коллекции.

Здесь хочется сказать, что исходные расчеты авторов идеи, в принципе, оправдались. Убежище было построено как будто бы для событий из «Послезавтра», «Интерстеллара» или того же «Безумного Макса», для противодействия глобальному катаклизму, но впервые понадобилось оно для противодействия куда более обыкновенному, незамысловатому злу.

Понравился материал? Помоги сайту!