«Скучно бывает, подал заявление, настроение поднялось»

В прошлом году Россию захлестнула волна письменных и телефонных обращений в органы, в которых бдительные граждане сообщали о самых разных идеологически опасных явлениях: о неправильной выставке, гей-пропаганде в сериалах, об украинских шутках в маршрутке или о куклах-трансвеститах. Редакцию COLTA.RU давно занимал вопрос, что именно движет такими людьми. Роман Дорофеев расспросил двоих: профессионала жалоб в органы, юриста Ярослава Михайлова из Кирова, и любителя, разнорабочего из Владивостока, который прославился своим доносом на соседей, употребляющих санкционку. 

Ярослав Михайлов, юрист, Киров

Глава кировской юридической компании «Право-законЪ», адвокатской практикой начал заниматься в середине 2000-х. С тех пор на счету Михайлова несколько десятков жалоб в правоохранительные органы, которые широко освещались в СМИ.

В частности, в июле 2013 года Михайлов обратился в Генпрокуратуру в связи с преждевременным, с его точки зрения, освобождением Алексея Навального после приговора по делу «Кировлеса». В апреле 2015-го Михайлов просил Следственный комитет проверить, не оскорбляет ли чувства верующих фото Ксении Собчак в церковном облачении и накладной бороде, а в январе 2016-го он снова требовал проверить ее на экстремизм в связи с шуткой в адрес Всеволода Чаплина. Кроме того, Михайлова взволновала футболка Собчак с рекламой журнала SNC, где вокруг головы Ксении был нимб, оскорбляющий, как считает Михайлов, религиозные чувства (проверка по всем заявлениям еще не завершена).

Летом 2015-го Михайлов подал заявление на Земфиру, «оскорбившую» еще в 2013-м слушателей на концерте в Ростове-на-Дону. Тем же летом Михайлов обращался с жалобой на компанию Apple, которая в операционной системе iOS 8.3 выпустила стикеры с однополыми парами, и на радиостанцию «Серебряный дождь», юбилей которой якобы помешал богослужению в храме, расположенном примерно в километре от редакции.

— На кого вы в первый раз написали заявление?

— Первая жалоба была на начальника ГУ МВД по Кировской области, который был при власти в 2005—2006 годах. Если бы я тогда не написал на него, неизвестно, чем бы все для меня закончилось. Я был вынужден обратиться с жалобой в защиту своих прав, потому что сидеть по надуманным обвинениям ой как не хотелось.

— Вас в чем-то обвиняли?

— Да. У меня случайно оказались документы о нецелевом расходовании бюджетных средств в ГУ МВД по Кировской области. Там знали об этом, и у них возникло решение привлечь меня к уголовной ответственности. Мне пришлось защищаться. Началась микровойна компроматов. Я много времени на это потратил, но в итоге победил. Раз я победил, значит, я могу помочь и другим. Вот ко мне и обращаются люди.

— А как вообще началась ваша юридическая деятельность?

— В конце 1980-х меня забрали в армию, и я попал в военную прокуратуру Северо-Кавказского военного округа, был делопроизводителем. Все навыки я там получил, мне дали хорошие юридические знания.

— А после?

— После я был откомандирован в Набережночелнинский комитет государственной безопасности. Их только в 2002 году переподчинили ФСБ.

— То есть вы работали в КГБ?

— Да, и потом еще в МВД Татарстана.

Честно говоря, я бы хотел, чтобы Навального тогда закрыли.

— А потом вы создали «Право-законЪ» и с этого времени начали писать жалобы?

—Да.

— Это была какая-то стратегия?

— Нет, стратегии никакой не было. По Навальному, например, как получилось? Я списывался с Карнауховым (бывший вице-губернатор Кировской области, которого считают инициатором дела Навального по «Кировлесу». — Ред.), и он рассказал, что освободили Навального и что надо бы подать жалобу. Он написал, что не юрист и не понимает, «за что можно зацепиться, чтобы подать». Я ему ответил: «Давай я сам напишу, чтобы ты не напутал там. Подам от своего имени». Тут нарушены были все мыслимые и немыслимые законы. Например, до истечения срока обжалования приговора вопрос по мере пересечения Навальному был рассмотрен в областном суде, хотя это незаконно.

— А у вас самого к Навальному какое отношение?

— Раньше я, честно скажу, относился к нему более-менее нормально, пока мне мои друзья не сказали, что он пытался их кинуть с лесом в Кирове. Я стал анализировать ситуацию и поменял свои взгляды. Потом Карнаухов ознакомил меня с материалами по «Кировлесу». Я их посмотрел и поддержал его.

— Но почему материалы присылали именно вам?

— Видимо, у меня такая репутация. Но факт-то был, нарушение-то было. Честно говоря, я бы хотел, чтобы Навального тогда закрыли. Нужно было найти два нарушения, за которые его можно было закрыть. Два нарушения — отмена условного осуждения. Вопрос принципа тогда стоял.

— Понятно. А что не так с Земфирой?

— Ну, она мне не нравится как исполнитель. У меня просто предубеждение какое-то к ней было. Шли разговоры об употреблении ею наркотиков, о ее сексуальной ориентации. С Литвиновой она там… Ну, мне не нравится. Такое мнение.

— Но это же не повод, чтобы писать жалобу.

— Ну вот у моего клиента была какая-то причина. Он нашел повод подать на нее в суд…

— Клиента?

— Да, на меня вышел человек из Белгорода. Он не хотел действовать от своего лица. Он нашел меня по ранним публикациям в СМИ. Был заключен договор на оказание юридической помощи и подано заявление в полицию по поводу хулиганских действий Земфиры (20 октября 2013 года во время концерта в Ростове-на-Дону зрители потребовали от Земфиры исполнить старые песни, она в грубой форме отказалась и покинула сцену. — Ред.). Полиция ответила постановлением об отказе в возбуждении уголовного дела. Я написал в прокуратуру, что это постановление незаконно. Прокуратура дала ответ, что постановление вынесено обоснованно. Тогда я обратился в суд. Когда суд стал рассматривать дело, прокуратура вдруг прозрела и написала, что постановление было незаконным. А потом Земфира просто выплатила 306 000, и все. Вопрос был снят.

У меня даже мысль возникла, что этот процесс затеяла сама Земфира. Показать широту свою, вот деньги, я признаю. Это широкий жест, это сильный ход с ее стороны.

— А деньги-то вам клиент заплатил?

— Да, конечно.

— А насколько серьезные деньги были?

— Ну, серьезные деньги. У меня даже мысль возникла, что этот процесс затеяла сама Земфира.

— Почему?

— Такое предложение необычное. Возможно, с целью какого-то пиара, показать широту свою, вот деньги, я признаю, я виновата. Это широкий жест, это сильный ход с ее стороны.

— Значит, на Земфире вы хорошо заработали. А на Навальном, «Серебряном дожде» вы что-нибудь заработали?

— На Земфире заработал.

— А зачем тогда было писать на «Серебряный дождь» или Собчак? Какую вам это принесло пользу?

— Скажем так, сформировался определенный круг лиц, бизнесменов, на поддержку которых я могу рассчитывать, если возникнет такая необходимость. Но просто причины обратиться к ним пока не было, потому что все и так хорошо идет.

— То есть все эти истории принесли вам дивиденды в виде прочных знакомств с влиятельными людьми?

— Да. Я этих людей продвигаю, а они меня.

— А они-то как вас продвигают?

— Ну, скажем так, делами. Дела подкидывают. Такие хорошие дела. Плюс поддержка некоторых федеральных СМИ. Например, люди из этого круга говорят, что на твой процесс придет такой-то человек из федеральных СМИ. Вот по Навальному со мной связался Карнаухов, по Земфире из Белгорода связывался товарищ, по Собчак — Христианский правозащитный центр и Всеволод Чаплин.

— Расскажите про Собчак поподробнее.

— Кто-то из знакомых переслал сообщение из Казани, там есть подразделение Христианского правозащитного центра. Мне прислали фотографию Собчак в Инстаграме и попросили дать оценку. Дело еще вот в чем было: я защищал священнослужителей в то время. У меня было несколько процессов, они были все выиграны. И тут получается так, что я встречаю священнослужителей, а у меня перед глазами фотография Собчак встает (в церковном облачении и бороде. — Ред.). Меня покоробило это как-то. Я посмотрел, написал заявление в Следственный комитет. Пусть даст оценку Следственный комитет всему происходящему. И сейчас экспертиза еще проводится.

Я этих людей продвигаю, а они меня. Дела подкидывают. Такие хорошие дела.

— Вы сказали, у вас перед глазами вставало фото Собчак. Это как?

— Ну вот встречаешься с отцом Георгием — тут же вспоминаешь эту интернетовскую фотографию.

— Вы делились этой проблемой со священнослужителем?

— Ну, я говорил священнослужителю об этом. Говорил: подал заявление, потому что, как вспоминаю вас, постоянно эту фотографию вижу перед глазами. Это довольно-таки неприятно. Понимаете, дело не в том, что она одеяние какое-то надела. Весь смысл в церковных символах на этом одеянии. Я с Чаплиным еще общался по этому поводу.

— А он что сказал?

— Он поддержал эту идею. Сказал, что необходимо заострить вопрос не только на том, что Собчак надела священническое облачение, но и на символах, которые на нем нанесены. Если перейти к дальнейшей ситуации, когда было подано заявление о том, что она изобразила себя в виде иконы на футболке, я здесь тоже проконсультировался с Чаплиным, потому что он священник, он знает тонкости, он занимал определенное положение раньше в обществе. Он и сейчас остался священником. И он сказал, что действительно она изобразила себя в образе Богородицы. И здесь ничего такого не было бы, если бы не было нимба вокруг ее головы. Там весь вопрос в нимбе как в символе.

— И Собчак оскорбила вас этим лично?

— Естественно, и если дело дойдет до уголовного дела, нужно ходатайствовать о проведении психиатрической экспертизы. Я считаю, что у нее есть отклонения какие-то. Ведь это ненормально — так делать.

— То есть она оскорбила ваши чувства как верующего. Кстати, вы человек воцерковленный?

— Я не такой уж верующий. Вера ведь в сердце у тебя находится. Я регулярно хожу в церковь, регулярно жертвую. Но я не соблюдаю посты, у меня своя точка зрения на ряд вопросов, которые церковь то приветствовала, то не приветствовала. В частности, что касается астрологии. Церковь ведь обращалась к астрологам. Почему это вдруг стало неправильным?

— А вы верите в астрологию?

— Да, для начала дела должен быть удачный день. Я не буду им заниматься, если звезды лягут неблагоприятно. Я, может, им займусь, но потом. Кстати, еще не было случая, когда были допущены ошибки.

— А как вы пришли к астрологии?

— Чистая случайность: в 2010 году я познакомился с одним астрологом. Сейчас у меня есть полное собрание сочинений астролога Сергея Вронского. Также я пользуюсь услугами своего личного астролога, его астрологические расчеты я обычно смотрю с вечера.

— Кроме Чаплина вы упоминали о Христианском правозащитном центре. Как вы с ним начали сотрудничать?

— После подачи заявления на Собчак меня пригласили работать ведущим экспертом данного центра.

— И это вам помогло?

— Да, я стал использовать Христианский правозащитный центр для решения проблем, подписываться как его эксперт при подаче жалоб: например, в одной из последних известных жалоб по «Серебряному дождю», когда у радиостанции был юбилей, они включили громко музыку и в храме, в котором служил священник Димитрий Смирнов, было сорвано богослужение.

Потом еще было вмешательство по делу Энтео, когда он выставку разгромил (выставку художественного объединения «ЛеСС» в Манеже. — Ред.). Я обратился с заявлением о проведении экспертизы, оскорбляли ли представленные на выставке предметы чувства верующих. Не хотелось, чтобы на него всех собак повесили. Я не считаю его действия правильными, но раз такое произошло, надо проводить проверку в полном объеме. Если чувства верующих действительно были задеты, то у Энтео должно быть смягчение вины.

Пиара много не бывает. Меня сейчас загнали в такую ситуацию, что надо поддерживать имидж.

— Работа с Христианским правозащитным центром у вас происходит на безвозмездной основе?

— Ну, это так, будем говорить, уже больше похоже на хобби. Время выдалось свободное — обратился. Скучно бывает, взял, подал заявление, настроение поднялось.

— А вам вообще легко жаловаться на людей в правоохранительные органы?

— Ну, если это не будет противоречить моим убеждениям, я напишу. Но на друзей же я писать не буду.

— И слова «доносчик», «стукач» вы на себя никак не примеряете?

— Нет, доносчик — это когда кто-то тайно… Я же открыто все делаю. Я выражаю свою точку зрения, я этого не скрываю. Я просто оказываю помощь в пресечении преступлений. Полностью расписываю деяние, в чем суть правонарушения. Еще не было случаев, чтобы не было возбуждено административное или уголовное дело по моему заявлению (это утверждение не соответствует действительности: по многим заявлениям Михайлова дела не были возбуждены. — Ред.).

— На кого бы вы еще хотели подать жалобу? Есть какой-нибудь план?

— Нет. Обратится кто-нибудь — подадим. Но я от некоторых тем уклоняюсь.

— От каких, например?

— Например, мне как-то предложили защищать одного бывшего полковника. Он был помощником прокурора Пермского военного округа. Дело не в том, что он был осужден по статье «убийство». То, что это было убийство, еще вопрос спорный. Может, это была самооборона. Дело в другом. Он имитировал расстрел солдат, стреляя над головами. Показания так выбивал! А он юрист, он полковник! Я почитал дело и сказал: «Я подонка защищать не буду». Хотя там были зацепки. Те же решения Европейского суда в его пользу. Можно было заниматься, вытянуть какие-то статьи. Но я не стал. Мне такой пиар не нужен. Потому что, если бы занялся, об этом бы написали федеральные СМИ и я получил бы не совсем нужную славу.

— А пиар по жалобам вас устраивает?

— Не устраивает. Пиара много не бывает. Понимаете, меня сейчас загнали в такую ситуацию, что надо поддерживать имидж.

— Имидж кого?

— Имидж, который у меня есть.

— Это какой?

— Имидж скандального адвоката. Честно вам скажу, мне его обещали.

— Кто?

— Сергей Карнаухов. Когда я написал на Навального, он мне позвонил и сказал: «Завтра во всех СМИ будешь». Я говорю: «Как это?» Он говорит: «Ну вот так. Теперь тебе будут звонить. Хочешь ты этого или не хочешь, а имидж у тебя будет скандального адвоката».

— Вас это обрадовало?

— Я бы не сказал, что меня это обрадовало. Это был первый выход в свет.

Николай Глебович, разнорабочий, Владивосток

Житель Владивостока разнорабочий Николай Глебович (фамилию он называть отказывается) 16 августа 2015 года пожаловался в полицию на своих соседей. Спустя несколько дней в сети оказался рапорт сотрудника местного отделения полиции следующего содержания: «Докладываю, что в 21:21 16.8.2015 на телефон “02” УВД по г. Владивостоку гражданин <…> 1964 г.р. <…> сообщил <…> о том, что по адр. Овчинникова, 16, со слов заявителя, соседка ест польских гусей, другие соседи курят голландский табак».

Николай Глебович признает, что именно он подал эту жалобу. До обращения он видел ролик на YouTube, как давят тушки санкционных гусей, и обратил внимание на этикетки, наклеенные на упаковку гусятины. Такую же этикетку он заметил в мусорном баке, когда выносил мусор. По запаху в подъезде он определил, кто из соседей ел гуся, а кто курил голландский табак. По закону попавшие под санкции продукты нельзя ввозить на территорию РФ, но есть их можно.

— Расскажите, как дело было. Почему вы решили донести на своих соседей?

— Сначала нет, подожди. Если хочешь понять, то сначала по интернету увидел, как давят тушки гусей. Видел это, нет? Прикол, да? С ума сойти — ну я не знаю, какой сленг сейчас у молодежи. Допустим, я хозяин магазина. Купил себе гусей этих, продать, да? А по концовке — манечка. Гусей забрали. Это же вообще какой-то беспредел, правильно я говорю? Я как бы в шоке, понимаешь, да?

— То есть этот ролик вас сильно впечатлил?

— Да, сильно впечатлил. Сегодня скажут, что там в джинсах нельзя ходить. И че, короче? Эти джинсы порвать надо будет? Какой-то придурок там говорит, что доллар надо запретить, и что теперь?

— Подождите: правительство запретило ввоз санкционных продуктов...

— Ну да, запретили. Я согласен, запретили. Но этот же хозяин магазина не виноват, что тушки гусей завозили. Ну не завозите их, он же не виноват. Ну посуди сам: завезли. Значит, кто-то где-то недосмотрел, но хозяин магазина же не виноват.

— Вы сейчас отстаиваете права тех, кто пытается торговать санкционной продукцией на территории РФ, хотя в августе 2015 года обратились с жалобой на соседей за то, что они ели эту продукцию. Вы пересмотрели свою позицию?

— Почему я пересмотрел? Я не пересмотрел.

— То есть правильно сделали, что раздавили?

— Ну да.

— У нас есть конкретный случай. Вы обнаружили в мусорном баке этикетку, такую же, как в ролике, где давили гусей. Верно?

— Да.

— И вы сделали вывод, что продукция санкционная и подлежит уничтожению. Верно?

— Да, правильно. То есть еще воняло от соседей. Запах. Еще запах был.

— То есть по запаху вы поняли, что это санкционная продукция?

— Догадался, так скажем. Проявил — эту, как ее, — сознательность, так скажем.

— А дальше что вы сделали? Позвонили или написали письмо?

— Позвонил.

Да, что-то здесь не так. Что-то не так за дверью. Едят санкционную продукцию.

— Позвонили по горячей линии или в 02?

— Нет, там есть номер 020.

— И что вы сказали полиции?

— Сказал про гусей. Еще — что голландский табак курят.

— Это в тот же вечер было?

— Да, в подъезд заходил — запах.

— То есть вы заходите в подъезд, понимаете, что запах специфичный.

— Да, что-то здесь не так. Что-то не так за дверью. Едят санкционную продукцию.

— А как вы поняли, что табак голландский?

— Ну, есть сигареты, которые сейчас продаются. Там Marlboro, Winston. Написано, что Winston, но на самом деле не Winston. Понимаешь, это? Нет? Ну то есть который раньше был Winston, продавался из-под полки, который стоил пять рублей, — еще тогда по молодости были — это один запах, понимаешь? А сейчас — это совсем другой запах. Если взять, допустим, тот же табак Cherry, ты его определишь, нет?

— И то же самое с голландским табаком?

— Ну да. Я просто всю жизнь курил. Я отличу запах сигарет, которые сейчас в ларьках продаются. Они не пахнут даже приблизительно табаком. Там нет его вообще. А если, допустим, запах табака нормального — его ни с чем не спутаешь.

— Понятно. А дальше как дело развивалось? С вами связывались из полиции?

— Да, связывались. Я объяснил, и все.

— К соседям полиция приходила?

— Даже без понятия.

— А какие у вас отношения с соседями?

— Смотря с какими соседями. Соседи разные бывают. Соседей не выбирают.

— Те, которые ели польских гусей и курили табак, — это одни и те же люди?

— Нет. Смотри: в подъезде двадцать человек живет. Со всеми разные отношения. С кем-то я как-то водку пил, а с кем-то я и не здороваюсь. Не, ну к тем, которым я руку подаю, я, может быть, как-то по-другому бы отнесся. Подошел бы, с ними поговорил: «Ты что, скотина, делаешь? Ешь гусей!» А тут разговор короткий — пошел, позвонил.

— И все-таки хочется понять: почему вы позвонили?

— Ты в армии служил — нет?

— В вузе военная кафедра была.

— Ну, давайте, чтобы — как это — не растягивать. Есть командир. Командир дал приказ. Командир сказал, допустим: вот так нужно делать. Если каждый начнет от себя пороть то, что он хочет, фигня какая-то получится. Тебе, может, не нравится этот командир, но приказ нужно выполнить.

— Приказ есть приказ.

— Ну да. Правильно это понимаешь.

— У нас есть командир — Владимир Владимирович, правильно я понимаю?

— Да, правильно.

— Но командир говорит: завозить нельзя, но есть можно. И как с этим-то быть?

— Ну, опять же, в магазин завезли же этих гусей, допустим, да. Но зачем их тогда давили?

— В магазин завозить нельзя, чтобы их люди не покупали. Но если ты привез из-за границы в небольшом количестве для себя, то ты можешь это использовать в еду.

— А, ну видишь, я точно знаю: они никуда за бугор не ездили.

Я когда выпью, одна ситуация. Когда не выпью — другая.

— А что родственники ваши сказали по этому поводу?

— У меня брат только, да и то на Украине. Я ему сам сказал.

— А если бы брат приехал с таким гусем, вы бы его в полицию не повели бы, наверное, да?

— Почему? Я бы с ним провел разъяснительную работу. Объяснил бы ему.

— Но в полицию не стали бы звонить?

— Почему? Я бы отвел его туда, в полицию, сдал бы. Пусть они дальше с ним…

— Брата?

— Ну да, конечно.

— Если вернуться к тому вечеру, когда вы сообщили в полицию на соседей: у вас застолье какое-то было?

— Да нет, не застолье. Ну, то есть так как-то. Я не помню, что за день был.

— Вы выпили?

— Да, смелости набрался. Если бы был трезвый, может, по-другому бы себя повел.

— А как по-другому?

— Ну, не стал бы, постеснялся. Ну то есть, знаешь, когда выпьешь, храбрости набираешься. Я когда выпью, одна ситуация. Когда не выпью — другая.

— А вы не хотели бы все переиграть?

— Два раза в одну воду не войдешь.

— А вы вообще чем занимаетесь, как зарабатываете?

— Такими случайными заработками.

— Крышу, например, кроете?

— Да. Вы как раз в точку попали, крышу крою, да.

— Вы меня спросили про армию, а сами в каких войсках служили?

— А я такой залетчик был, в пяти местах служил, где только не был. Даже под КГБ служил, честно тебе скажу.

— В КГБ?

— Нет, не в КГБ, а под КГБ. Ну то есть, знаешь, там отдельная рота сопровождения воинских грузов. Ездили, с заводов получали снаряды.

— А почему под КГБ?

— А это под КГБ было тогда, то есть эта рота была под КГБ. В Киевском военном округе только две роты были такие.

— Вы родом с Украины?

— Да.

— А как во Владивосток попали?

— Судьба так сложилась. Еще к морю хотел. Тут природа хорошая. Из окна у меня видно море. Как бы мне нравится.

У меня впечатление такое от 91-го года. Свиньи жили в загоне, им плохо было, а потом загон открыли... А они всю картошку потоптали, помидоры. Не свобода виновата, а люди виноваты.

— А после армии чем занимались?

— Да что только не делал, на шахтах даже работал.

— Наверное, помните 91-й год, развал Союза…

— Да, помню. Свободы больше было, колбасы — меньше. У меня впечатление такое от 91-го года. Свиньи жили в загоне, а потом свиньям дали свободу, и свиньи выскочили и весь огород потоптали.

— То есть вы против того, что Союз развалился?

— Нет, не против. Я же тебе говорю: свиньи жили в загоне, им плохо было, а потом загон открыли... А они взяли, прибежали, всю картошку потоптали, помидоры и все, короче. Не свобода виновата, а люди виноваты.

— А вы информацию откуда черпаете? Из телевизора?

— Я телевизор лет пять, наверное, не смотрю или даже больше.

— Радио слушаете?

— Ну да. Допустим, «Эхо Москвы» мне нравится. Новостные сайты есть, LifeNews. Могу блокировки обходить — как же они — роскомнадзоровские всякие. Ну, я стараюсь все точки зрения услышать. Допустим, «ВКонтакте» я подписан на группы «Новороссии» и на украинские группы. Чтобы свое мнение появилось, нужно сто других мнений услышать.

— Если вы так внимательно следите за новостями, вы наверняка слышали из новостей, что недавно Кадыров развернул борьбу с «врагами народа». Вы что думаете по этому поводу?

— Знаешь, что скажу по Кадырову? Есть Уголовный кодекс, есть такие статьи, по которым нет срока давности. И вот смотри: Кадыров в 16 лет первого русского убил солдата, то есть я «лайк» не могу поставить. Когда он начинает говорить, у меня внутри что-то блокируется, вообще не могу его оценивать.

— Скажите, у вас раньше были такие случаи, когда вы понимали, что нарушается закон и нужно сообщить в полицию?

— Я же тебе говорю: живу на первом этаже. Раз человек бросил машину перед окном. Я ему: «Ты че бросил машину?» Если бы он со второго раза не понял, я бы обратился. Но он понял, и здесь, у меня под окном, никто не ставит машину. На моей фабрике забастовок нет, как говорится. Ну, если я увижу какое-нибудь нарушение, я обязательно сообщу. У меня пистолета нет.

— Чего нет?

— Ни пистолета, ни автомата, ни бомбы.

— А если бы было, что тогда?

— Ну, я не сторонник этой фигни. Ну то есть я выпиваю, на фиг дураку граната нужна.

— Скажите, после всех публикаций в интернете вас там никак не обзывали? Стукач, допустим.

— Ну, знаешь, кто меня знает, кем я дорожу, короче, ко мне нормально относится. Как тебе объяснить? Да мне по фигу, ну, вообще на них на всех, если разобраться. Кто что думает? Мне какая разница. Я че, красавица, чтобы всем нравиться? Ну, честно тебе говорю: я вот иду, у меня кроссовки, я в них лет пять, и нормально у меня все.

Понравился материал? Помоги сайту!