«Геи? Еще не хватало их защищать»

Недавнее убийство петербургского журналиста Дмитрия Циликина, в котором признался 21-летний петербургский студент Сергей Косырев, поклонник Брейвика и, видимо, сторонник праворадикальных взглядов, напоминает о насилии в отношении ЛГБТ, которое часто остается безнаказанным из-за страха жертв и узаконенной гомофобии, в том числе внутри правоохранительных органов. Али Феруз поговорил об этом с правозащитником, жертвами и рядовым московским полицейским.

Мария Козловская

юрист петербургской правозащитной организации «Российская ЛГБТ-сеть»

В Петербурге волна насилия началась где-то с 2012 года, до этого ситуация была лучше. Нападений было существенно меньше, и даже когда нападали, в этом не было заметно неприкрытой гомофобии. Нападающие не говорили: «Я бью тебя, потому что ты гей». Зато теперь они «защищают» закон о пропаганде, и связь между законом и ростом насилия в отношении ЛГБТ очевидна. Закон стал знаком, что такое насилие допустимо.

Часто это налаженный криминальный бизнес, вымогательство. Нередко схема, по которой действуют преступники, такая же, как раньше была у «движения» «Оккупай педофиляй». На сайтах знакомств (последний случай, которым мы занимались, был через Grindr), иногда в соцсетях вроде ВК создают подставную страницу парня, в основном лет 18—20, и приглашают на свидание жертв, при этом настаивают, чтобы человек приехал в гости. Заводят в квартиру. Спустя некоторое время заходит группа молодых людей, иногда с камерой, начинают оскорблять, вымогать деньги, отбирают телефон, запугивают, угрожают сообщить родне, коллегам, применяют физическое насилие. Часто забирают вещи: сумку, телефон, паспорт, гаджеты. Если есть карточка, человека с сопровождением отвозят к банкомату. Были случаи, когда забирали паспорт и требовали потом за него выкуп. Есть и радикальная практика, когда такие встречи организуются только для прямого насилия, избиения.

Это налаженный криминальный бизнес. В 2015 году мы задокументировали 284 случая насилия. Всего за последние полгода к нам обратилось 107 человек.

В большинстве случаев жертвы не хотят обращаться в полицию. Они запуганы, боятся раскрывать свою ориентацию, поэтому обращаются к нам. Я лично сопровождала человека, у которого забрали паспорт, мы пришли в полицию писать заявление. Следователь сидел и уточнял какие-то дополнительные моменты, предлагал позвонить преступнику, который, конечно, не брал трубку. Его коллега вышел из кабинета, и я слышала, как он в коридоре громко смеялся и говорил кому-то: «Пришли к нам п***ы, еще не хватало их защищать…» Человек, который подвергался издевательствам и шантажу, все это слышал. Полиция часто не только не хочет принимать заявления по поводам, которые она считает «надуманными», но еще и оскорбляет жертв. Из всех поданных нами заявлений ни одно не было расследовано должным образом. В 2015 году наша организация «Российская ЛГБТ-сеть» задокументировала 284 случая насилия и дискриминации. Всего за последние полгода за юридической помощью к нам обратились 107 человек.

Александр Смирнов

бывший помощник пресс-секретаря заместителя мэра Москвы по вопросам градостроительной политики и строительства 

Впервые я близко столкнулся с убийством гея еще в Благовещенске. Это был 2003 год. Виктору было 39 лет. Он возглавлял крупное агентство по продаже недвижимости. Тогда меня волновало, что следователи начнут проверять всех, с кем убитый созванивался накануне. Я боялся не того, что буду подозреваемым, а что рассекретят мою ориентацию.

Потом была серия убийств журналистов в Москве. Отдельные столичные СМИ уже открыто писали о гомосексуальности жертв с Первого канала, НТВ, «ТВ-Центра», «Эксперт-ТВ». Некоторых убитых я знал лично, и складывалось ощущение, что идет прицельная охота. На самом деле это чувство возникало только потому, что убийство журналиста «интереснее» средствам массовой информации, чем убийство продавца или бухгалтера. Количество убитых журналистов-геев ужасает еще и оттого, что заставляет задуматься о том, каковы реальные цифры жертв гомофобии.

У моей подруги тоже убили друга, это было летом 2010-го, парню было 26 лет, Дмитрий Оккерт, телевизионщик. Через два дня после того, как он пропал, она пришла к нему, дверь была открыта, друг мертв, умер от ножевых ранений. Помню, она сказала мне тогда: «Не надо водить случайных знакомых». Но сколько раз нужно пересечься с человеком, прежде чем пригласить его к себе домой? В моем случае нападение произошло уже после того, как человек был однажды у меня.

Два человека, вооружены, никуда не выбежать, никак. У меня страшно пересохло в горле. Успел подумать, что, блин, я не боюсь умереть, но такой смертью не готов.

В 2012 году мы познакомились на нейтральной территории в Москве, потом поехали ко мне, был секс. Через какое-то время этот парень позвонил и сказал, что хочет встретиться еще раз. Я жил тогда в Королеве, на электричке поехали ко мне. В это время его сообщник ехал где-то рядом. Открыли дверь, все нормально, я что-то готовил, накрывал на стол, громко работал телевизор. Следующее, что я помню, — это удар по голове, но я не потерял сознания и понял по запаху, что били бутылкой пива. Я обернулся и увидел, что в руке у парня горлышко бутылки, «розочка». Рядом стоял другой, которого он незаметно впустил. Парни как парни, славянской внешности, ничего примечательного. Один держал «розочку» у моего горла, второй приставил нож.

Я был разут, наступил на стекло, порезал ногу, но боли не чувствовал. Из головы шла кровь. Было безумно страшно. Я в эти секунды понял, что это все. Сделать ничего нельзя. Два человека, вооружены, никуда не выбежать, никак. У меня страшно пересохло в горле. Успел подумать, что, блин, я не боюсь умереть, но такой смертью не готов. Первое, что я сказал: «Берите все, компьютер, деньги, только не убивайте». Унизительно, но так и было. Около часа меня пытали. При этом парень, с которым я уже встречался, сказал буквально, что «из-за таких, как ты, мой брат и стал геем». То есть себя геем он не считал.

Потом они требовали доказательств, что я никому не расскажу. У меня была крутая работа, и я объяснил, что меня уволят, если узнают, в чем дело, поэтому я не пойду в полицию. В итоге они заставили меня раздеться, сделали порнографические снимки, взяли ноутбук, телефон, наличные, хотели, чтобы я снял деньги с карточки при них, но потом, наверно, подумали, что это небезопасно, перерыли всю квартиру и ушли. На прощание сказали, что подождут в подъезде, чтобы удостовериться, что я не буду звать на помощь.

После всего я сел на диван и просто попытался привести в норму дыхание. Потом нашел старый ноутбук, написал другу, чтобы он позвонил моей начальнице, заместителю мэра Москвы, и предупредил, что я не выйду на работу, что на меня напали на улице и я лежу в больнице. Коллеги хотели приехать, но я отказался. Я не мог никого видеть.

Когда я связался с той моей подругой, реакция была — «я тебя предупреждала». Но мне нужны были другие слова, слова поддержки, я сильно тогда обиделся. Теперь понимаю, что ей было бы тяжело похоронить еще одного друга.

В общем, никому не пожелаю пережить то, что со мной потом было. Мне было морально трудно оставаться в этой квартире, в метро я тоже боялся спускаться, без конца думал, что снова встречу этих парней.

Многие удивляются, что я никуда не обратился, даже за психологической поддержкой, понял, что жить буду, и ладно. Но российские гомосексуалы должны справляться с такими нападениями сами. Потому что после физического насилия ты переживаешь еще и психологическое изнасилование в скорой, в полиции. Но стыдно должно быть не жертве нападения, а преступнику. Наш ложный стыд плодит безнаказанность.

Сейчас уже 15 месяцев как я в Америке, работаю грузчиком. Хожу к психологу… Ну, наверно, я в норме… Тринадцатичасовой рабочий день. Но я ни разу не пожалел, что уехал из России.

Алексей Левашев

экономист

Нападение произошло в Сучковом переулке на Васильевском острове в Петербурге 22 ноября 2015 года в районе девяти часов вечера. Рядом с метро «Спортивная». Я вышел из здания, где проходил фестиваль ЛГБТ «Бок о бок», и пошел в сторону станции. Я был один и тут же оказался окружен какими-то людьми. Спереди мне перекрыл дорогу здоровый детина, усатый. Это был уже не мальчик, а такой спортивный боец. Сзади были, вроде как, знаете, когда щенков выводят на охоту, волчата. Их берут, чтобы они подучились, как надо нападать. Может быть, даже несовершеннолетние.

Это были люди славянского типажа, ничего кавказского я не увидел. Было ощущение как на войне: убивают, потому что ты солдат. То есть никто со мной не разговаривал. Человек, перекрывший мне путь, сказал то ли «привет, п***р», то ли «получи, п***р». Дальше я закрывал лицо и поэтому ничего не видел.

Мне сломали два ребра и отбили почки. Побои длились больше семи минут. Количество людей точно не помню. Когда смог вырваться, повернулся — там минимум десять человек скандировали: «Хороший п***р — мертвый п***р». Оторвался от них, выбежал на набережную и сразу позвонил в полицию.

Спереди мне перекрыл дорогу здоровый детина, такой спортивный боец. Сзади были, вроде как, знаете, когда щенков выводят на охоту, волчата. Их берут, чтобы они подучились, как надо нападать.

Позже, как мне рассказывали, полиция приехала на место, но никого не нашла, а видимо, и не хотела. Скорая встретила на улице и довезла до Мариинки. И врачам, и полиции я объяснил, что нападения произошли на почве гомофобии. Хотя в день нападения с полицейскими я общался только по телефону. Лично с дознавателем смог встретиться лишь через неделю. Ее звали Ольга. Вот ей при своем адвокате я и дал развернутые письменные показания.

Когда зашел в полицию, обстановка была тяжелой. Я был весь в ранах, опухший, мне самому было некомфортно. Я вообще всегда чувствую дискомфорт, когда общаюсь с полицией. Поскольку человек я советский, мне 50, я прекрасно знаю, как они относятся к ЛГБТ. Полицейские настороженно, а потом даже враждебно посмотрели на меня. Ольга со мной общалась недолго, дала три листа бумаги, где я описал случившееся. Они приняли у меня заявление, но нападавших практически не искали. Даже уголовное дело открыли только по ходатайству адвоката по статье «легкие телесные повреждения», не указав отягчающих обстоятельств, что нападение произошло на почве ненависти. Через некоторое время его прекратили, поскольку личность нападавших «так и не смогли установить». Адвокат обжаловала это решение в прокуратуре, они опять возобновили дело по той же статье, но позже закрыли и его. В советское время милиция относилась к гомосексуалам враждебно, это считалось преступлением, в девяностые было какое-то потепление, но в нулевые все вернулось на круги своя.

Младший лейтенант полиции, участковый в Северо-Восточном округе Москвы (пожелал остаться анонимным)

За мою практику не было моментов, чтобы геи обращались за помощью. Но такого, чтобы закрывать глаза на их жалобы, я не слышал. И от своих коллег, и по телевизору не слышал. У нас есть своя работа, и мы просто ее выполняем, не важно, какой веры человек придерживается или каких жизненных принципов, какой ориентации, это, в принципе, без разницы.

Если придут два гея, которых избили, — я приму у них жалобу. Они ведь те же самые граждане. Я свое мнение буду держать в голове, но работу выполню. Над нами ведь тоже есть инстанции, которые за нами смотрят.

А вообще у меня своя позиция на этот счет. Я гомосексуальность не приемлю, но не с той целью, как говорят: убивать их надо и прочее. Знаю, что они существуют, есть у них свой узкий круг. Ну пусть будут, живут как хотят. Главное, чтобы это в массы не выносили. Если будут со мной вести себя так же, как обычные люди, будут позволять себе не более того, чем обычные, — мне все равно. А если при мне всякие нежности, чтобы они трогали друг друга, — не позволю им это делать. Когда они целуются — это очень некрасиво и неприлично, я против этого, считаю развращением, и надо за это какую-нибудь статью придумать. Закон о гомопропаганде абсолютно поддерживаю.

Если бы два гея защищались и подрались с кем-то, я бы это рассматривал с точки зрения закона. Но внутренне, естественно, я был бы на стороне обычного человека, а не гея. Подсказал бы ему, что нужно сделать, чтобы выйти победителем.

Если честно, я с ними за 26 лет жизни никогда не встречался. Ни разу их не видел, ну как бы слышал, что такое есть. Видел только в Ютьюбе, как они там парады устраивают, а так не сталкивался. Если бы у меня друг, скажем, был таким и я бы узнал, то у меня отношение к нему изменилось бы. Был бы поаккуратнее с ним. Не то что бить его там или что-то... Но контакт бы с ним реже был, я бы не ходил с ним по паркам и не ел мороженое. Общался бы только по нужде.

Я считаю себя русским человеком, наша русская культура всегда была против этого. И наша страна против. Другие сотрудники полиции — тоже люди и к этому относятся негативно. На такие темы, конечно, я не общаюсь с коллегами, тут не о чем общаться. Может, было слово за слово, смешок такой о них. Они есть — и есть, все их не любят, о чем тут говорить.

Если бы, например, два гея защищались и подрались с кем-то, я бы это рассматривал с точки зрения закона. Но внутренне, естественно, я был бы на стороне обычного человека, а не гея. Подсказал бы ему, что нужно сделать, не преступая закон. Ну, как грамотно сделать, чтобы выйти победителем в этой ситуации.

Понравился материал? Помоги сайту!