«Дорогая, я перезвоню. Идем в психическую атаку»

Моя оборона

Часть «Бельбек» больше напоминает советский санаторий, чем стратегический военный объект. Дело не только в старых зданиях, шаговой доступности моря и расположении в пригороде Севастополя. Сами военнослужащие части — контрактники тридцати-сорока лет — походят скорее на рано вышедших на пенсию токарей и слесарей, но никак не на профессиональных убийц. Оружие они обычно берут в руки, только когда заступают в караулы. Основная функция части — поддержание в готовности самолетов и взлетных полос. В личных беседах они не пользуются званиями и в обращении друг к другу используют слово «мужчины».

Старые автоматы с потертыми пластиковыми прикладами и примотанными синим скотчем один к одному рожками контрактники держат в руках непривычно, а укрепточку у главных ворот базы, наспех сделанную из мешков с песком и металлического козырька от песочницы-грибочка, стыдливо просят не фотографировать.

С оружием контингент части не расстается с 27 февраля, после того как неизвестные в новейшей российской пиксельной форме заняли летную полосу аэродрома. Через несколько дней молчаливого противостояния неизвестные люди в масках признаются, что служат в псковском десанте. После себя псковский десант оставил в виноградниках вокруг воинской части упаковки от российских сухпайков.

— Мы говорили с ними. У одного видели татуировку, а так это дети одни, срочники. Мы даже еду им организовали, не есть же им всухомятку, — рассказывает мне начальник тыла части.

Он проводит короткую экскурсию по территории, которую пока еще контролируют украинские военные, — показывает столовую, казармы, списанный самолет, стоящий на постаменте, футбольное поле. На нем в пыли гоняют мяч раздевшиеся по пояс профессионалы-контрактники. За полем на пригорке в семистах метрах стоит неработающая вышка, но если смотреть на нее в бинокль или сильную оптику на фотоаппарате, можно разглядеть пулеметный расчет. Это уже россияне. Если помахать им рукой, они это отчетливо увидят — у них тоже есть бинокли и оптика.

— Вы можете, конечно, пойти к ним, но я бы не советовал. Не знаю, что у них на уме, — предостерегает тыловик.

За его спиной догорает костер, куда украинцы в выцветшем камуфляже тащат пачки каких-то документов. До истечения сроков первого ультиматума, который выдвинул части представитель Черноморского флота, оставался один час. Мужчины внутри и снаружи штаба нервничали. Cпокоен был только сотрудник пресс-службы Минобороны Леша. Пока в части журналисты, тем более российские, штурмовать ее не будут, прагматично рассуждал он.

Всех родных и друзей, которые звонят ему из России и Украины (на звонке телефона стоит музыкальная тема «Пиратов Карибского моря»), Леша успокаивает, потом он поднимает на меня глаза и говорит:

— Наши передали, что часть сдалась.

Красным флагом утерев густые слезы

Проходы в казармы и другие здания военные заложили баррикадами из мебели. Автоматы в части явно достались не всем. Кое-кто наматывает на полые металлические трубки черный скотч — это от «титушек». Или, как их называют местные жители, — от самообороны Крыма. Именно эти отряды самообороны, согласно официальной версии, и захватили аэропорт. Откуда у стихийно возникшей парамилитарной структуры оказались сотые «калаши», винторезы, пулеметы — эта версия не раскрывает. Однако ее оказалось достаточно, чтобы жители села Любимовка, у которого базируется часть, с флагами движения «Русский блок» пришли поддержать требования «самообороны».

— Вы уж простите, я флаг России забыла, выскочила с чем есть, но мы за Россию, — говорит полная, широколицая, коротко стриженная темноволосая женщина лет 30.

— Не слушайте их, никакого ультиматума нет, самооборона хочет охранять оружие, — вторит ей другая.

Третья проверяет мои документы, пикет сторонниц мирного разоружения севастопольских авиаторов превращается в базар. Одни голосят про независимость, другие — про злых «бандер». Так тут называют всех сторонников майдана.

— Они нас защищают! От «Правого сектора», от «бандеры», дают нам говорить по-русски! — чуть ли не плюется одна из пикетчиц. Женщины рассказывают мне про защитника-Путина, референдум и защиту коренного населения Крыма от крымских татар, которые не вышли прошлым и религией.

Военные в штабе части не понимают, почему их земляки сошли с ума — ведь столько лет жили мирно и с украинцами, и с татарами, и с Россией. Да и с языком в Севастополе если и есть у кого проблемы, то разве что у украинцев — там всего две украиноязычные школы.

Военные в ожидании штурма лежат на столах и сидят за партами одного из кабинетов. Рядом стоят «калашниковы». Тут они третий день и «уже вконец за*бались».

«Мы русские, мы живем на Украине, мы знаем два языка. Все приказы тут на украинском, общение на русском», — говорит усатый военный в выцветшем камуфляже.

До истечения срока ультиматума остался один час. Мужчины отрешенно следят за временем. В недрах штабного здания хлопочет гостеприимный военный, решивший напоить нас чаем. Мне рассказывают уже порядком надоевшую историю про браки украинцев и русских. У части любовная история приобретает военный колорит — многие контрактники взяли себе в жены россиянок, работающих на российских военных базах. Что с этим делать теперь — непонятно.

В 16:00 понедельника базу штурмовать так никто и не взялся. Военные поснимали бронежилеты и каски и с облегчением закурили. Командир части Юлий Мамчур объявил о новом ультиматуме, назначенном на 5 утра вторника. Позже информация об этом начала поступать в информагентства. Сначала со ссылкой на источники, а затем со ссылкой на главкома Витко. Пока военные материли Витко и Минобороны обоих государств, из Москвы журналистам звонили редакции.

— Ни х** не понятно, — расстроенно протянул часовой у части, выразив общее настроение.

Вы уж простите, я флаг России забыла, выскочила с чем есть.

В ожидании штурма украинской части российскими войсками журналисты-россияне пошли сидеть в штаб. Военные захлопотали, начали накрывать стол. Узнав, что за столом будет девушка-фотограф, раздобыли тортик и постоянно виновато приговаривали: «Чем богаты, тем и рады». Вместе с бутербродами на столе появились водка и самогон — ukrainian whisky, как представили его западным журналистам, которые тоже пришли в штаб ждать штурма. К утру военная постройка напоминала международный корпункт. Журналисты заряжали фотоаппараты и ноутбуки. Военные пили и откровенничали.

«Думаешь, мне эта политика новая нравится? Думаешь я тут против русских стою? Да я присягу давал, бл***, украинскому, на х**, народу! Я не предатель, понимаешь. Там, в Киеве, народ с армией лбами не сталкивали, зачем это тут делать?» — расстроенно говорил один военный.

Те же мысли, но более сдержанно выразил командир Мамчур. Ночь в штабе он провел с супругой и честно признался, что все свое оружие отдал ей — чтобы не вестись на провокации спецназа. В один из вечеров его закидали светошумовыми гранатами в ответ на стрельбу в воздух, которой Мамчур пытался прогнать неизвестных людей от склада с оружием.

«Мы тут не за майдан стоим. Мы понимаем, что тут сложная ситуация, но мы не фашисты, мы русские, местные. Мы все тут живем. Если хотят референдум — пусть проведут референдум. Зачем аэродром-то захватывать?» — вздыхает Мамчур.

От рассуждений его отрывает разговор по мобильному с матерью. Суровый мужчина за сорок успокаивает пожилую женщину, постоянно приговаривая «да, мамулечка», и обещает не лезть в неприятности.

Военные действительно поддерживают не все требования киевских революционеров, но в отличие от крымской власти события в столице «вооруженным переворотом» не называют. «В стране все сложно», — говорят они.

Свято место не бывает без врагов

— Я в Латвии учился, в Риге. Я видел, что случилось с рижским ОМОНом. Я приносил им еду, когда их обложили. Потом им сделали коридор и дали уйти. Только Россия сдала их и теперь выдает. То же с «Беркутом», их бросил Киев, их жгут и унижают... Или вот мы. Тоже коридор предлагают сделать, чтобы мы «убрались с крымской земли», но это и наша земля тоже! — переживает авиатор.

Ночь на базе выдалась нервной. Вокруг заборов постоянно колесили военные грузовики без номеров. Военные на усиленных постах жгли костры. Их жены стояли у заборов и пели срывающимися голосами гимн Украины.

— Назад впустите? — спросил я у часового, когда выходил с базы посмотреть, что происходит за забором.

— Если не побоюсь, — виновато улыбнулся он.

В 5 утра базу штурмовать так и не начали. Украинских военных это, похоже, уже начало злить. Всю ночь они не отлипали от прямых эфиров, на части каналов стоял логотип «Единая страна». На одном из каналов показали голову Януковича, который просил Путина ввести в страну войска.

— П*дорас! — раздалось из комнаты, где смотрели телик военные.

На том же этаже, где находился штаб, висела фотография гидроплана, парящего над севастопольской бухтой. «Братьям-славянам от качинцев», — гласила подпись к фото, подаренному украинской части «Бельбек» служащими российской базы «Кача», которая тоже базируется в Севастополе.

«Какие вы нам, на х**, братья», — подметил кто-то обиженный на клетчатом листке бумаги, засунутом за деревянную рамку фотографии.

С российскими военными тут особые отношения. На 9 мая украинцы и русские идут одной колонной. После мартовского бряцания оружием это вряд ли будет возможно. Та тактика общения, которую выбрали российские военные, украинцам непонятна, и маршировать они с россиянами больше не хотят.

Нервная ночь перешла в холодное утро. После завтрака солдаты пошли на построение. Все формальное общение в украинской армии идет на державной мове, поэтому понять, что говорил Мамчур на построении, было сложно. Куда яснее выразился майор Бабий, брутальный широкоплечий военный с низким голосом, говоривший по-русски.

Роль военного оркестра исполнял мобильный телефон с полифонией.

«Я долго говорить не буду. Кратко и по существу. Вчера пришли к нам на землю, отбирая наше понятие независимости. Сегодня пришли к нам в часть, отобрав наше оружие и технику, делая из нас, солдат, толпу. Что, мы ждем, когда придет завтрашний день и придут к нам в дома, отбирая наших жен? Я — нет. Кто мы на сегодняшний момент? Солдаты? Посмотрите на себя! Мы прячемся за спины наших жен. Сможете вы жить так дальше? Я не смогу. Если пришел брат... брат к брату в гости так не ходит. Брат о брата ноги не вытирает. И вот сейчас мы посмотрим. Пришел это брат, чтобы помочь и которому нужно прикрыть его спину, или это враг, подлый и коварный, который пришел делать из брата раба. Я иду на склад за своим оружием, а дальше по объектам. Там, где мне место. Кто останется — осуждать не буду», — сказал Бабий.

Остались только вооруженные контрактники. Те, кто должен охранять периметр. Остальные, без автоматов и даже без брони, согласились идти на занятый войсками аэродром и занимать места боевого дежурства.

«Вы только, пожалуйста, сейчас это прям не пишите, не надо, чтобы русские знали», — суетился минобороновец Алексей, обегая журналистов. Военные строились за украинским и советским знаменами. Многие нервно курили. Когда им приказали маршировать в сторону аэродрома, я врубил в плеере песню «Гражданской обороны» «Солдатами не рождаются» и пошел вместе с украинскими военными на российские позиции. Впереди шли знаменосцы с флагом Украины и советским знаменем части.

Бравой песней заглушили злое горе

Колонна военных любила другие песни. Они пели «Смуглянку-молдаванку», «Священную войну» и «Первым делом, первым делом самолеты». Роль военного оркестра исполнял мобильный телефон с полифонией.

— Миха, давай «День победы»! — скомандовал кто-то в колонне.

— Так не победили же ни х**! — резонно ответил Миха.

Аэродром находится на возвышенности. Один из грузных военных начал спотыкаться, ему не хватало дыхания. Пот лился за шиворот летной куртки. Сослуживцы по-доброму над ним посмеивались.

— Дорогая, я перезвоню. Ну не могу сейчас говорить, идем в психическую атаку, — уговаривал жену повесить трубку один из военных.

На перекресток, от которого отходила дорога, ведущая на аэродром, выехала новейшая бронемашина «Тигр» с российскими номерами. Слева и справа от дороги показались вооруженные россияне. Пулеметчики залегли. Нацелился на колонну и гранатометчик. Колонна продолжала движение в сторону оснащенной крупнокалиберным пулеметом бронемашины, но пение стало нестройным, срывающимся. Его оборвала автоматная очередь в воздух.

«Стой, стрелять буду!» — закричал мужчина с замотанным лицом и дал вторую очередь в небо.

«Мы хозяева здесь! Давай, стреляй, сука», — в ответ кричали контрактники.

«Еще не вмерла Украина!» — затянули военные и продолжили марш.

Третья очередь — журналисты попадали на землю. Над ними посмеивались марширующие мимо украинские контрактники, правда, как-то нервно.

«Бл*, ссыкатно, сука, ссыкатно», — приговаривал коммерсант Миша, который помогал киевским журналистам писать про блокаду баз. Он не выпускал из рук смартфон, поэтому героический марш сорокалетних мужиков на дула росийских автоматов показали по всем киевским каналам. Раздалась четвертая очередь. Колонна продолжала идти.

— Америка с нами, с нами весь мир! — надрывался один из военных.

— Тише ты! — цыкнул на него офицер.

Впереди шли знаменосцы, Бабий, Мамчур и остальные офицеры. Остановились они в метре от автоматчика. «Калашников» почти упирался дулом в живот одного из знаменосцев.

— Согласно приказу, я вынужден… — начал говорить автоматчик, но его оборвал военный в российской форме.

— Будем разговаривать, — сказал россиянину Мамчур.

Весело стучали храбрые сердца

— Я буду стрелять во всех, по ногам, даже по журналистам. Не провоцируйте! — зарычал из-под маски мужчина с севастопольским акцентом и милицейскими нотками в голосе, — вы на майдане меня провоцировали, а сейчас я не дам!

Пока Мамчур и Бабий разговаривали с захватчиками аэродрома, журналисты окружили человека в маске и нескольких его товарищей, одетых в разномастный камуфляж. Просили представиться, назвать часть и не стрелять по прессе.

— Вы российский военный, а я российский журналист. Наверное, вы должны защищать меня, — сделал я фантастическое предположение.

— Я не гражданин России, я севастополец, и я буду стрелять по ногам, — открыл странную причинно-следственную связь военный.

«Наши, местные, “Беркут”», — зашептали военные. Их оппоненты гордо именовали себя самообороной Крыма. В руках они держали автоматы Калашникова сотой серии, у одного был гранатомет.

Кровавой бойни у аэродрома Бельбек не вышло. А вышли утомительные переговоры — десяток военных запустили на аэродром почти сразу, но украинцы настаивали на присутствии всего личного состава. Пока русские что-то решали, украиские военные сбегали за желтым футбольным мячом и начали играть в футбол. Теперь футболисты были уверены, что пулеметчики действительно наблюдают за ними через прицелы своих смертоносных орудий. Они лежат в паре десятков метров от аута.

Твиттеры сторонников майдана запестрели сообщениями — безоружные патриоты Украины без единого выстрела заняли аэродром. Пришлось названивать коллегам в Киев и опровергать.

Пока военные гоняли мяч, подходы к ним оцепили бойцы самообороны с милицейскими замашками и георгиевскими ленточками. Они не пускали к Бельбеку журналистов, отбирали у них камеры и задирали. У пары человек на поясе болтались пистолеты Макарова.

— Че те, сука, непонятно? Бл*, отдай планшет, — схватил меня за грудки молодой человек в балаклаве и с длинным металлическим фонариком. Такие удобно использовать как дубинки.

Я начал орать на него, самоотверженно ссылаясь на международное право, но почему-то на Женевские конвенции. Он отошел и даже показал мне украинский паспорт. Пока самообороновцы, или, как их в шутку называли израильские журналисты, «Хагана», задирали прессу, в Москве Путин давал пресс-конференцию. Оказалось, что российских частей в Крыму нет, а «Тигр» с номерами просто привиделся нескольким десяткам журналистов.

К вечеру солдаты, так и не дождавшись ответа от русских, вернулись в часть. Жены встречали их как героев, а оставшиеся в охранении контрактники ворчали на офицеров, «поднявших личный состав на марш смерти».

— Им теперь героев дадут, а мы что?

К концу вторника ясности в положении военных на Бельбеке не появилось. Ночью им раздали дубье в ожидании провокаций от «титушек». Но спали контрактники спокойно. Что решили россияне по поводу совместного патрулирования аэродрома, пока неизвестно.

Понравился материал? Помоги сайту!