Надежда в безнадежном положении

Почему в России нет антивоенного движения? Почему сегодня так мало тех, кто готов выйти на улицы, чтобы публично бросить в лицо государству обвинение в продолжении войны на востоке Украины? Эти вопросы продолжают задавать друг другу те, кто еще несколько месяцев назад поддержал «Марш мира» 15 марта в центре Москвы. Круг этих людей постоянно сужается, но главное — даже у тех, кто еще поддерживает в себе дух протеста, уже нет уверенности в том, что протест может хоть что-либо изменить.

Если у нового военного (или предвоенного) состояния, в которое все глубже погружается российское общество, и есть точка консенсуса, объединяющая социальные и культурные страты, то она заключается именно в этом обволакивающем и жутковатом осознании своего полного бессилия перед стихией межгосударственного конфликта. И без того непрочная система координат каждого отдельного гражданина подавляется потоком новостей. Психика не выдерживает напряжения и капитулирует перед непознаваемой, непрозрачной логикой событий, которая, как нам кажется, все меньше способна подчиняться чьей-либо конкретной воле. «Не сознание управляет войной, а война управляет сознанием» — как писал Лев Троцкий о той войне, столетие начала которой несколько боязливо отмечают сегодня.

На переднем крае столкновения с разрушительной стихией войны в эти минуты находятся несчастные жители Луганска и Донецка. Их свидетельства в социальных сетях — обмен скупыми сведениями о погибших, фотографии разрушений после артиллерийских обстрелов, просьбы и предложения элементарной взаимопомощи — это голоса жертв, голоса тех, кто уже проиграл. Здесь не делят друг друга на сторонников «Новороссии» и «Единой Украины», не ждут победы «своих» — но только мира: неважно откуда, на любых условиях, от любой власти. Вместе с домами, инфраструктурой, школами и больницами на востоке Украины практически до основания разрушено общество. А это значит, что победитель, способный принести стабильность даже на дымящихся руинах, получает такую степень покорности и повиновения, о которой не могло бы мечтать ни одно государство в мирное время.

Консенсус, объединяющий страты, — это жутковатое осознание своего бессилия перед стихией межгосударственного конфликта.

Волны от этого варварского разрушения накрывают и население по обе стороны границы. Уже общим местом стало утверждение о том, что с марта этого года в России как будто исчезла внутренняя политика. Больше того: используя определение философа Жака Рансьера, можно утверждать, что стремительно исчезла политика как «форма человеческого действия, основанного на разногласии» — и, напротив, государственная политика как «искусство управлять сообществами» достигла совершенства. Все, что отклоняется хоть на миллиметр вправо или влево от линии президента, мгновенно девальвируется, теряя хоть какой-либо самостоятельный смысл. Те, кто пытается аплодировать государству громче остальных, оказываются так же политически незаметны и беспомощны, как и те, кто себя ему противопоставляет. Патриоты, поддерживающие свое государство, мгновенно превращаются в его послушный инструмент. Либералы, критикующие свое государство, вольно или невольно начинают выступать в качестве адвокатов чужого.

Логика войны неизбежно ведет к тождеству правительства и народа, их полному слиянию друг с другом, беспощадному уничтожению любых намеков на «разногласие». Это тождество основано, вопреки распространенному мнению, не только на шовинизме, быстро пропитавшем коллективное сознание. Военное «единство нации», к которому мы сегодня приближаемся, черпает свою силу в страхе перед нестабильностью, в ожидании защиты сверху, в переживании того, что подданные и правители, в конечном счете, находятся «в одной лодке». Сложно представить, какую невероятную свободу рук по отношению к гражданам получает государство в подобной ситуации. Эта победа правящей элиты над собственным обществом — по крайней мере, в ближайшей перспективе — перевешивает и потери от санкций, и позор международной изоляции.

Сегодня нельзя предсказать, насколько продолжительным окажется это состояние — во всяком случае, предшествующие успешные истории «военного единства» часто были способны удержать большинство в абсолютном подчинении на годы.

Логика войны неизбежно ведет к тождеству правительства и народа, их полному слиянию друг с другом.

Так почему нам необходимо сегодня антивоенное движение? Надо честно сказать — почти никогда гражданским антивоенным движениям, сколь угодно массовым, не удавалось предотвратить или остановить войну. С начала Первой мировой понадобилось больше трех лет колоссальных жертв и разрушений, пока сторонники «мира без аннексий и контрибуций» из маргинального меньшинства в своих странах не смогли превратиться в силу, способную менять ход событий. Хрестоматийное движение против американской интервенции во Вьетнаме на протяжении почти десятилетия пыталось повлиять на общественное мнение Запада, прежде чем заставить нового президента перед лицом серьезных военных потерь начать вывод войск. Наконец, самая массовая за всю историю Лондона антивоенная демонстрация (более миллиона участников) против вторжения в Ирак в феврале 2003 года была просто проигнорирована правительством Тони Блэра.

Но антивоенное движение даже тогда, когда очевидно идет против течения, обладает одной невероятно важной функцией — говорить правду. Государственная пропаганда, продемонстрировавшая в последние месяцы свои колоссальные возможности, лжет не просто ради лжи — в состоянии «военного единства» ложь становится прямым продолжением военных действий и выступает в качестве ключевого средства для укрепления «внутреннего фронта». А доверие к этой лжи и соучастие в ее распространении превращаются в гражданскую добродетель, в ответственное понимание «государственного интереса», агентом которого начинает чувствовать себя каждый гражданин. В последние месяцы многие из нас обнаружили, что добраться до истины можно лишь с помощью сопоставления военного вранья, идущего с обеих сторон конфликта. Этот во многом безальтернативный сегодня метод, однако, таит в себе огромную опасность — в какой-то момент одна из сторон начинает казаться более убедительной.

Ложь выступает в качестве ключевого средства для укрепления «внутреннего фронта».

Антивоенное движение — если оно действительно стремится вернуть несогласие в общество — должно всегда придерживаться «третьей позиции». Жертвы, проигравшие и запуганные, все, кого «военное единство» лишает своего собственного голоса, должны обрести этот голос в антивоенном движении. Такое движение принципиально не должно определять большую или меньшую меру ответственности каждой из сторон, оно не должно «входить в положение» тех, кто никогда не войдет в наше собственное положение. Именно поэтому в сегодняшней ситуации антивоенное движение в России, выступающее против своего правительства, может быть до конца честным и действенным, если оно будет идти вместе с таким же движением на Украине. И в Москве, и в Киеве мы должны снова и снова ставить под сомнение право государства на монопольное представление «нации».

Эта «третья позиция» — едва слышная, почти незаметная — может легко потеряться в гуманистическом пафосе вольных или невольных носителей лжи «государственного интереса». Если в одном случае из сколь угодно разнообразного анализа ситуации на Донбассе полностью исчезает фактор прямого вмешательства России и происходящее описывается исключительно как «гражданская война», в которой киевское правительство олигархов воюет против своего народа, а во втором, наоборот, все сводится к скрытой интервенции России, а любые элементы внутреннего конфликта последовательно игнорируются, — перед нами лишь очередная разновидность «военной хитрости».

Говорить правду означает не только разоблачать пропаганду, но и указывать на причины, стоящие за военным конфликтом: борьбу за военные бюджеты, передел рынков и собственности, стремление установить полный контроль над низами в интересах элит. Ровно сто лет назад такое послание, казавшееся радикальным, утопичным и наивным, смогло в конце концов изменить мир. И этот факт, кажется, способен внушить надежду в нашем безнадежном положении.

Понравился материал? Помоги сайту!