28 февраля 2015Общество
204

Слишком живой

Андрей Архангельский об убийстве Бориса Немцова

текст: Андрей Архангельский
Detailed_picture© Александр Вайнштейн/Коммерсантъ

К ощущению «этого не может быть» примешивается другое, неожиданное: кошмар растет экспонентно, он берет новые высоты, и к этому — к тому, чего «не может быть, но случается» — у нас тоже была оказывается возможность привыкнуть. Кошмар своими планами не делится, но за этот год мы разучили сам ритм кошмара, его такт.

Мы знаем, что каждое новое произведение этого «года», начавшегося как раз в феврале 2014-го, — оно не похоже на предыдущие, и оно выглядит качественно иначе, чем предыдущее. В новейшей России еще не убивали фигуру подобного масштаба — тут просится аналогия разве что со Столыпиным, и мы знаем, какие глобальные исторические последствия это имело. Аналогии с Кировым тоже возможны — и последствия тоже известны; разница в том, что оба предыдущих раза речь шла о фигуре официальной, действующем представителе истеблишмента. Немцов официальных постов давно не занимал, был депутатом областной думы, а считался «одним из лидеров оппозиции» — с той разницей, что ничего существенного, институционального это слово в наших условиях не означает, это чисто символическое поименование: никаких гарантий, привилегий не дает, а только является прелюдией к какому-то очередному ерничеству или в лучшем случае снисходительному тону.

За этот год мы разучили сам ритм кошмара, его такт.

Сейчас в прогосударственных СМИ о Немцове говорят те, кто как раз и является официальной властью — например, Франц Клинцевич говорит о нем очень уважительно, и называет «достойным гражданином своей страны» — именно так, он «очень любил свою страну», повторяет Клинцевич, и это звучит настолько неожиданно в официозном СМИ в отношении Немцова, что сам факт заслуживает особого упоминания. Президент Порошенко называет его «мостиком между Украиной и Россией», и тут чисто с филологической точки зрения обращает на себя внимание уменьшительный суффикс — мостик. Есть целая наука об ассоциативных словах, но нам необязательно все эти тома читать, чтобы почувствовать, что «мостик» ассоциируется в первую очередь с прилагательным «последний». И вот в этой фразе невольно прочитывается именно это слово — был мостик, да и того теперь нет; и какая-то бурная река скоро освоит опоры моста, разнесет щепки и доски по обеим краям реки, утащит на дно какие-то болты и гайки, в общем, произведет ту работу, которую производит природа, когда человек бессилен или не видит смысла.

Между тем мостиком Немцов был не только для Украины. Он был мостиком, собственно, и для самой России, мостиком между условными 85 процентами и остальными; а также мостиком между властью и оппозицией, и самые умные по обе стороны хорошо теперь осознают это. Поэтому сочувствие искреннее, и сожаление искреннее, это не подделать, и даже провластные политологи сегодня говорят не вполне привычные вещи не вполне привычными голосами.

Немцов ответил, очень честно: к смерти за свои политические убеждения я не готов. Ко всему остальному — готов.

Политик невозможен без личного — это личное всегда влияет, это имеет важное, а иногда вообще важнейшее значение для политики.

Немцов был...

жизнелюбивым человеком, и даже слишком; он был любвеобильным человеком. Это вообще крайне редкий случай для России, потому что власть тут такого тотального свойства, она так ревнива, что требует выбирать, на раннем этапе — либо одно, либо другое. Тут множество поводов для спекулятивных размышлений — что естественные проявления жизни и власть в России несовместимы; достаточно сказать, что среди советских лидеров только Горбачев, условно говоря, любил свою жену больше, чем власть — достаточно недолгого общения с Горбачевым, чтобы увидеть, как дороги ему воспоминания о Раисе Максимовне, дороже других; как больно ему, что она ушла. И неизбежно возникает мысль, что именно такой человек только и мог изменить мир к лучшему: и именно благодаря этому человеку мы обрели глобальный мир, в прямом смысле этого слова, настоящую ценность которого понимаем только сейчас. И как могло быть иначе, если он по-настоящему любил хотя бы одного — другого - человека?... И это в своем роде логично и симптоматично, что человек, способный любить кого-то индивидуально, а не только абстрактно «родину», до власти в России, как правило, не добирается, просто в силу каких-то естественных фильтров; а если добирается, то на каком-то этапе обязательно происходит замещение, внутренние импульсы подавляются в пользу внешних.

Это можно назвать «человеческим фильтром» — имеющим важнейшее значение для политики в России.

Он был консенсусной фигурой и для тех, кто хотел бы перемен, но не желал бы потрясений.

Немцов оставался мостиком между той Россией и «этой» — именно благодаря своим врожденным личным уникальным человеческим качествам. Он был прекрасным объектом для обобщенной ненависти к «девяностым»; он идеально аккумулировал в себе все «зло 1990-х», с точки зрения тех, кто считает девяностые «злом». И был таким ответчиком за 1990-е не только потому, что занимал тогда какие-то должности, а потому что в представлении этих людей он выглядел вызывающе нетипично для классического образа власти: он был слишком живой, он не потерял связи с жизнью, что отражается, конечно, в лице и жестах. Он был консенсусной фигурой и для тех, кто хотел бы перемен, но не желал бы потрясений. Он был идеальным лидером колонны — не пятой, конечно, а собственной, небольшой, вовсе не желающей зла своей стране, но не желающей и маршировать в ногу с большинством. Он способен был говорить жестко, но удивительно точно подбирая слова и выбирая тон, и этот тон никогда не выходил за рамки приличий, и все его многочисленные оппоненты знали это, они могли быть спокойны за себя, споря с ним. У него было потрясающее чутье на «норму» — на норму допустимого в политическом оппонировании — это абсолютно какое-то идеальное поведение для оппозиционного политика любой европейской и даже не самой демократичной страны; он был ровно тем, чем был — идеальным политиком, оппозиционным политиком, в чьем распоряжении только слова и жесты — но который при этом уважал «политическую игру», строго следовал этим труднообъяснимым с точки зрения обывателя «правилам», обладал этим талантом, и даже чутьем, вкусом. Он способен был при этом еще и улыбаться. В общем, он был последним, кто мог говорить с властью на равных — но именно разговаривать, и вот теперь такой возможности больше нет. Эта возможность закрыта с треском, с громким хлопком, резко, отвратительно и мерзко, как только возможно — это именно убийство возможности говорить, переговариваться, убийство возможности находить слова, убийство способности находить хотя бы что-то общее.

У всех сейчас личные воспоминания, об этом пишет каждый третий в Фейсбуке, и показательно, насколько много людей знали его лично, а еще какая-то часть была его друзьями в соцсетях. Я как-то брал у него интервью, это было во время «Антиселигера-2», и тогда тоже обсуждался вопрос, как далеко он готов идти, и я помню прекрасно, что Немцов ответил, очень честно: к смерти за свои политические убеждения я не готов. Ко всему остальному — готов.

Что-то принципиально изменилось с тех пор — в обществе, в жизни — настолько существенно, что понадобилась и его смерть.

Последнюю фразу можно сократить до простого обобщения — понадобилась смерть.

Этой жизни понадобилась смерть.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Разговор c оставшимсяВ разлуке
Разговор c оставшимся 

Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен

28 ноября 20244955
Столицы новой диаспоры: ТбилисиВ разлуке
Столицы новой диаспоры: Тбилиси 

Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым

22 ноября 20246509
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 202413093
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202419575
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202423647
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202428950
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202429606