26 октября 2015Общество
166

Ненависть к группе «работники Министерства культуры»

Как в России проходят проверки на экстремизм?

текст: Роман Дорофеев, Дмитрий Сидоров
Detailed_picture© Colta.ru

Борьба с экстремизмом в России ужесточается из года в год. По данным судебного департамента Верховного суда, только по одной антиэкстремистской 282-й статье УК за последние четыре года были осуждены 839 человек. Причем если в 2011 году суды вынесли 137 обвинительных приговоров, то в 2014-м, когда в статью были внесены последние поправки, их число подскочило до 307. Как рассказали в информационно-аналитическом центре «Сова», от общего числа судебных решений по 282-й статье в период с 2011-го по 2014 год количество неправомерных приговоров составило примерно 6,8%. «Изначально-то хотели, конечно, бороться с экстремистскими проявлениями, а в итоге все, что неугодно, проходит по 282-й», — рассказал нам адвокат Сергей Бадамшин.

О противодействии экстремистской деятельности говорится не только в 282-й статье УК. Составы экстремистских преступлений прописаны сразу в нескольких законах, в том числе в законе «О противодействии экстремистской деятельности» от 2002 года. В цепочке ведомств по пресечению экстремистской деятельности состоят МВД, ФСБ, Следственный комитет и прокуратура. В МВД сформирован специальный центр «Э», у которого борьба с экстремизмом входит в прямые обязанности. При этом сотрудникам правопорядка активно помогают «бдительные граждане». «Они пишут очень много заявлений, что такой-то материал, возможно, является экстремистским», — утверждает директор информационно-аналитического центра «Сова» Александр Верховский, который много лет занимается проблемами экстремизма в РФ.

Некоторые борцы с экстремизмом предпочитают не действовать в одиночку, направляя жалобы в органы от своего имени, а объединяться в специальные организации. Одна из таких организаций — Лига безопасного интернета. В ней состоят обученные «кибердружинники», которые находят «опасные материалы» в сети и обращаются в Экспертный центр лиги, куда «входят социологи, лингвисты и представители правоохранительных органов», рассказал Кольте председатель правления лиги Денис Давыдов.

По словам Александра Верховского, если заявление поступает от рядового гражданина, то силовики могут «мельком посмотреть» жалобу и отписать, что «признаков экстремизма не обнаружено», но ситуация в корне меняется, когда запрос поступает от государственного служащего или общественного деятеля. В этом случае «проверка неизбежна». Так, например, 10 октября внимание сотрудников управления СК по Москве привлек текст известного блогера Антона Носика. Заявления на медиаменеджера написали сразу два человека — член Общественной палаты РФ Георгий Федоров и юрист Илья Ремесло.

Федоров рассказал, что «следит за деятельностью видных оппозиционеров», поскольку считает их «своими оппонентами». Листая «Живой журнал» Носика, он обнаружил пост «Стереть Сирию с лица Земли». Этот текст он сравнил с «высказываниями лидеров Третьего рейха» и написал жалобу на блогера. «Я хочу, чтобы правоохранительные органы дали правовую оценку словам Носика», — объяснил Кольте смысл своих действий Федоров.

«Я понятия не имею, кто такой этот Федоров, — говорит Носик. — Он может что угодно про меня утверждать. Практика по 282-й статье за последние 13 лет накоплена обширная, по ней проверяли Бхагавад-Гиту, Кицур Шулхан Арух, завещание аятоллы Хомейни, 29 книг Л. Рона Хаббарда, посты в ЖЖ Максима Каца. Я считаю эту практику дикостью, но она прописана в ФЗ 2002 года и не нуждается в моем одобрении».

Эксперт дает отрицательное заключение, заказали второму — и дальше начинают гнать, пока следователь не найдет того, кто даст «нужный ответ».

Впрочем, обращения граждан — лишь подспорье для правоохранительных органов. У того же центра «Э» существует множество методов. «Они могут внедрять агентов, работать через информаторов, мониторить социальные сети», — рассказал глава правозащитной ассоциации «Агора» Павел Чиков. Выявив состав преступления, «эшник» готовит материалы и направляет их в Следственный комитет.

Дальше проводится стандартная процедура. «Поступает материал, следователь его регистрирует. Потом проводится доследственная проверка, а затем принимается решение о возбуждении или нет уголовного дела. Если начинается расследование, то собираются доказательства, которые потом будут представлены суду», — пояснил Кольте адвокат Павел Ясман, который раньше работал следователем в петербургском управлении СК. По его словам, помимо прочих доказательств на суд необходимо представить специальное экспертное заключение. В случае, когда речь идет о тексте, как, например, с постом Носика, этим заключением является лингвистическая экспертиза. «Сложилась практика, что любые дела об экстремизме судьи не принимают, если там нет экспертизы», — утверждает Верховский.

Необходимость специального исследования в памятке «Как провести лингвистическую экспертизу спорного текста?» под редакцией профессора Михаила Горбаневского описывается так: «В современной России на всех уровнях социальной жизни общества сегодня крепнет понимание, что за слова надо отвечать не в меньшей мере, чем за дела. Текст, речевые произведения все шире используются как corpus delicti, так как в них содержатся признаки состава — объективной стороны преступления, совершенного посредством Слова».

Работу с текстами, которые показались подозрительными правоохранительным органам, проводят специальные эксперты. На сайте РФЦСЭ — Российского федерального центра судебной экспертизы при Минюсте — говорится, что «базовым для экспертов является филологическое образование». «Эксперт — это специалист в своей области. Он действует в рамках только своей компетенции, поэтому специальная аттестация здесь не обязательна», — говорит научный руководитель лаборатории юрислингвистики и документоведения Кемеровского государственного университета Николай Голев.

По словам Чикова, материалы на экспертизу могут направлять, к примеру, в Институт русского языка РАН. Но в последнее время, утверждает Голев, правоохранительные органы редко отдают материалы для анализа независимым экспертам. По этим причинам ассоциация лингвистов-экспертов «Лексис», в которой председательствовал Голев, была вынуждена закрыться. Чаще силовики прибегают к помощи подведомственных центров. Главный из них — РФЦСЭ. Там экспертизы для силовиков проводятся в ежедневном режиме.

Результаты экспертизы во многом зависят от того, какие вопросы были поставлены перед лингвистами. Сотрудникам правоохранительных органов в памятке под редакцией Горбаневского даже советуют предварительно проконсультироваться с лингвистом «по всем формулировкам вопросов». К примеру, вопрос «Имеются ли в тексте экстремистские высказывания?» задавать некорректно, поскольку в этом случае происходит подмена описания содержания текста его юридической оценкой, поясняется в «Теоретических и методических основах судебной психолого-лингвистической экспертизы текстов по делам, связанным с противодействием экстремизму».

Если вопрос будет сформулирован некорректно, велика вероятность получить следующее заключение: «Данный вопрос выходит за пределы компетенции экспертов-лингвистов». Но иногда правоохранители не удовлетворяются таким ответом и заказывают новую экспертизу. «Одному экспертному учреждению заказали — эксперт дает отрицательное заключение, второму — и дальше начинают гнать, пока следователь не найдет эксперта, который даст ему “нужный ответ”», — говорит адвокат Бадамшин.

Одним из примеров такого «нужного ответа» может служить история c лингвистической экспертизой преподавателя Орловского государственного университета Людмилы Власовой на стихотворение Александра Бывшева, работавшего до недавнего времени учителем немецкого языка в поселке Кромы Орловской области. Cвой поэтический текст Бывшев посвятил гражданам Украины после аннексии Крыма. Название стихотворения здесь привести нельзя, поскольку в октябре 2014 года его внесли в список экстремистских материалов.

От общего числа решений по 282-й статье с 2011-го по 2014 год количество неправомерных приговоров составило 6,8%.

«Я написал стихотворение в основном на украинском языке. Затем его перевели и судили не по тексту оригинала, а по переводу», — вспоминает Бывшев. По его словам, на суде «все крутилось вокруг слова “москаль”». «Логика у суда была такая: мы, русские, так понимаем, что “москаль” — это русский. То есть в суде категорически отходили от того, как понимают это слово украинцы. Я предоставлял им самый новый украинско-русский словарь, в котором первое значение слова “москаль” — это солдат, вооруженный человек. То есть москальская банда — это не банда русских, а банда вооруженных людей вообще, — поясняет Бывшев. — Там еще была фраза про оккупантов. “Это вы про русских говорите?” — спрашивали меня. Я отвечаю: “Оккупанты — это военные преступники, неважно, какой они национальности”. Потом я уже не выдержал и сказал: ну хотите вы считать себя оккупантами — пожалуйста. Я, допустим, так не считаю».

В экспертизе Власовой утверждалось: «Враждебный характер высказываний по отношению к россиянам в стихотворении проявляется в высказываниях относительно государственных органов России и президента Путина». До самого автора исследования нам дозвониться не удалось. Помимо экспертизы Власовой в рамках гражданского дела Бывшева суду представили еще одну лингвистическую экспертизу и одно экспертное заключение. Затем была проведена повторная лингвистическая экспертиза и сделано еще одно экспертное заключение, причем выводы специалиста из киевского Института языкознания имени А.А. Потебни суд отказался приобщить к делу. В итоге 13 июля 2015 года Бывшева приговорили по 282-й статье к 300 часам обязательных работ, запретили ему в течение двух лет заниматься преподавательской деятельностью, ноутбук конфисковали, а все счета в банке заблокировали.

У 282-й статьи, как говорят правозащитники, есть проблема с составом преступления по части социальной группы, к которой возбуждается ненависть или вражда. В случае Бывшева такой группой были «русские», но в российской судебной практике есть и гораздо более экзотические случаи. К примеру, в 2006 году за ненависть к группе «работники Министерства культуры» к 120 часам исправительных работ был приговорен язычник из Марий Эл Виталий Танаков по делу о книге «Жрец говорит», в которой подвергались критике различные религии, в том числе христианство. Другой известный пример из числа абсурдных: в 2008 году блогер из Сыктывкара Савва Терентьев получил год условно за призыв сжигать на Стефановской площади города представителей такой социальной группы, как «неверные менты».

В правозащитной среде уже давно призывали внести поправки в антиэкстремистское законодательство, но ситуация начала меняться только ранней осенью 2015 года, правда, не в части «социальных групп». 7 сентября Южно-Сахалинский городской суд признал экстремистской книгу «Мольба к Богу: ее назначение и место в Исламе», содержащую краткие пояснения к аятам Корана. Приговор был вынесен на основании лингвистического исследования экспертно-криминалистического центра УМВД по Сахалинской области, в котором говорилось, что в книге имеются высказывания «в форме утверждения» о превосходстве «группы лиц перед другими людьми на основании их принадлежности и отношения к исламу». Постановление Южно-Сахалинского суда вызвало большой резонанс. «Те, кто вынесли данное решение [судья Перченко и прокурор Билобровец], — это национальные предатели и шайтаны», — прокомментировал в Instagram судебный вердикт глава Чечни Рамзан Кадыров, а затем обжаловал решение суда.

В Госдуме было зарегистрировано два законопроекта, запрещающих признавать священные тексты экстремистскими. Первый законопроект в нижнюю палату парламента внес депутат от Чеченской Республики Шамсаил Саралиев, а второй — президент России Владимир Путин. Как нетрудно догадаться, пожелание президента было Госдумой в первом чтении немедленно удовлетворено.

«Но самое разумное предложение поступало уже 150 раз до этой истории, хотя никогда не оформлялось в виде законопроекта. Суть его в том, чтобы перенести подсудность этих дел на уровень судов субъектов Федерации — верховных судов республик и областей. Это не исключает диких решений, и в целом это полумера, но она уменьшит факты хаотического правоприменения», — уверен Верховский.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 20246811
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202413379
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202418036
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202423254
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202424897