О приключениях слова «либерал» в путинской России

Можно было бы написать повесть или даже роман «Невероятная жизнь и приключения слова “либерал” в России». Ближе всего это было бы к «Подпоручику Киже». Собственно, это слово тоже выросло из ошибки (в России «либерализм» означает не комплекс понятий, а, прежде всего, образ мыслей). Слово сделало стремительную карьеру за два-три года — как Киже, дослужившийся до «генерала». И его карьера продолжается. И, как всегда в России, слово это уже вмещает в себя сразу всё, вмещает космос.

Язык сильнее истории, утверждал Гадамер (это несколько вольный перевод его идей, но суть такая). Слово сильнее человека — тем более в России. Слово тут может сделать очень многое: как в хорошем смысле, так, разумеется, и в плохом. Например, «перестройка»: первые года два, с 1985-го по 1987-й, скажем, «перестройка», собственно, была словом, а не делом, но обладала при этом могучей материальной силой. Примерно такой же, но уже чуть меньшей силой обладало в начале 1990-х слово «реформы» — хотя оно уже не было новым для России (словосочетание «пореформенная Россия» было в советских учебниках истории).

Слово в России часто и дает толчок изменениям, люди цепляются за слово, оно служит своеобразным архимедовым рычагом. Однако слово «либерал» в России никогда не было не то что популярным, но даже и общеупотребительным. Даже в разгар перестройки, в 1980-е, вы не встретите его; ни в «Огоньке», ни в «Советской России», ни в журнале «Молодая гвардия». Нет такого слова. Было слово «демократ», но его популярность несравнима с нынешним «либералом». Даже в 1990-е, когда в соответствии с современной трактовкой истории либералы творили свой либеральный шабаш, это слово не было популярным — каким стало сейчас, особенно после 2012 года. Слово сугубо интеллигентского употребления: пришло из каких-то литературных полемик ХIХ века, от выражения «журнал либерального направления». Максимум, что осталось в быту, — выражение «Иван Иваныч у нас либерал», «Иван Иваныч слиберальничал»; слово всегда оставалось книжным и, что называется, вечно «устар.». В России оно всегда означало свободомыслие, некоторую вольность нравов, отклонение от официального курса. И все. Политической коннотации почти не имело. В официальном языке такого слова в отношении врагов тоже никогда не было: было — вор, отступник, враг народа, космополит, отщепенец; но либерал — извините. Это слишком мудрено, зачем усложнять?

Слово «либерал» стало синонимом слова «враг».

Собственно, то, что слово это не стало популярным в 1980-е или 1990-е, — очень важный факт сам по себе. Как раз тогда-то оно и должно было стать сверхпопулярным — потому что отражало суть происходящих перемен. Однако суть этих перемен так и не была ни обговорена в обществе, ни понята (грубо говоря, в 1990-е никто не объяснил людям, что вообще-то настал капитализм — и либерализм, соответственно, как своего рода надстройка). Между экономическими, политическими изменениями и изменениями сознания в России 1990-х была пропасть.

Не было счастья, да несчастье помогло: слово «либерал» воссияло благодаря нынешней пропаганде, в течение последних трех-четырех лет. Поначалу его роль была примерно как у слова «интеллигент», которое всю советскую власть тоже вот так эмоционально «скакало» — между адом и раем. И точно такую же мерцающую коннотацию имел поначалу и «либерал»: вроде свой, да не свой, какой-то получужой. Затем в слове появился оттенок подозрения — и так вплоть до конца 2000-х; а потом постепенно слово стало вмещать в себя все худшее сразу, в соответствии с законами соцреализма. Наконец оно стало синонимом слова «враг». Но либерал в современном пропагандистском значении — это, прежде всего, Чужой. Просто такова его природа. Он не может иначе. Собственно, квинтэссенцией могут служить лозунги на массовом митинге в поддержку Рамзана Кадырова. Либерал тут — вместилище всего худшего в такой дидактической манере: «Не грозен либерал за горами, а грозней за плечами»; «Либералы всех мастей ждут кризисов, протестов и смертей»; «Страну распять мечтает либерал, он все святое Западу продал»; «Умный в либералы не пойдет, умный либералов обойдет»; «Не хнычь, либерал, конец твой настал»; «Госдеп, заплати — и российский либерал сделает всю черную работу за тебя»; «Недолог век либералов страны, себя раньше всех продали они»; «В великой стране нет места либеральному мусору»; «Русский либерал — для России ненужный материал».

То есть (деконструируя) неприятие к либералу — это неприятие попросту к классическому Другому. То, что либерал теперь через запятую с «пятой колонной», — это сделано, думаю, сознательно: именно чтобы слову «либерал» было никогда не отмыться, для окончательной его дискредитации.

Пугающие начинают сами бояться того, чем пугали. Адорно описывал этот эффект в своей «Авторитарной личности»: пропаганда становится жертвой самовнушения.

Но все остальное произошло безо всякого плана, естественным путем. Вот, допустим, я сейчас, когда пишу этот текст, слушаю выступление экономиста Делягина на радио «Говорит Москва». И он на все вопросы (почему у нас так, почему падает рубль, почему воруют) отвечает примерно одно: «Дело в том, что либералы…» Чуть раньше Владимир Соловьев в эфире «Вестей FM» говорит с отчаянием: «Наши либералы живут по учебникам 1990-х, а на самом деле все совсем уже не так…» На радио «Комсомольская правда» ведущий выговаривает Улюкаеву, Силуанову, Набиуллиной — мол, либералы в правительстве довели страну, а президент не замечает (кстати, эта тема — чуть ли не единственный легальный повод в лоялистских СМИ «не согласиться с нашим президентом»).

И такое звучит сто раз на дню, 24 часа в сутки, 7 дней в неделю. Либералы, либералы, либералы. Либералы, не будем забывать, по другой версии (внушаемой одновременно) — «жалкая кучка». И вдруг — в результате этого бесконечного повторения — они превращаются в «мощную силу».

Пропаганда тут попала в собственную ловушку. Либералы давно являются универсальным объяснением всех бед русской истории, типичным козлом отпущения: а этот козел, как в песне Высоцкого, неожиданно приобретает авторитет. «Либералы и их друзья на Западе», либералы теперь «давят», либералы атакуют. Пугающие начинают сами бояться того, чем пугали. Адорно описывал этот эффект в своей «Авторитарной личности»: пропаганда становится жертвой самовнушения. Боится собственных же демонов. Болезнь протекает тут в соответствии с диагнозом: еще больше страха нагоняет, собственно, падение курса рубля (в котором косвенно также повинны либералы). «Либерал в правительстве — кризис в экономике!» — один из лозунгов кадыровского митинга.

Результат всего словоупотребления, точнее, бомбардирования массового сознания — совершенно парадоксальный и никем не ожидаемый.

1) Тем самым слово «либерал» легализовано, легитимизировано в России (возьмем хотя бы фразу из официального сообщения в новостях «Памфилова прокомментировала конфликт между либеральной оппозицией и Кадыровым»). Слово «либерал» укореняется — а вместе со словом неизбежно лезут и смыслы, оно тянет за собой весь пучок, собственно говоря, «свобод».
2) Слово «либерал» слишком сложно для массового употребления — но в результате постоянного повторения вошло в лексикон, заняло ключевое место в сознании, тем самым невольно усложняя общественный кругозор.
3) Слово стало подлинно народным. Неофициальные слова всегда живучее, чем казенные: «либерал», «оппозиция», «инсталляция», «перформанс», «арт-проект», «провокация» — все это теперь народные слова.

Если убрать отрицательную коннотацию «либерализма», останется одно: единственная альтернатива, констатация другого мира, другого типа существования.

В России так устроено, что коннотация со знака минус на плюс меняется почти мгновенно. То, что это слово вмещает сейчас в себя все «худшее», вовсе не есть что-то неизменное. Изменение знака с минуса на плюс происходит в самых неожиданных местах: вспомним, как шутили советские люди в 1970-е про «загнивающий капитализм», а это, между прочим, один из ключевых тезисов советской пропаганды. Если убрать отрицательную коннотацию «либерализма», останется одно: единственная альтернатива, констатация другого мира, другого типа существования. А слово для этого уже есть, его уже не убрать.

Тут приходит в голову только одно объяснение: эсхатологическое. Что крот истории роет, конечно, медленно, но добивается своего. То, чего не могла сделать история 80-х и 90-х, сделали, так сказать, антиподы истории. Будем честны: ни в 1990-е, ни в 2000-е никто либерализм в качестве альтернативной силы не рассматривал, он проигрывал как социализму, так и национализму. Теперь это слово прочно закрепилось в сознании — именно в качестве альтернативы. В качестве равной соперницы. Пропаганда вопреки своим усилиям произвела важную работу, за что ей, как говорится, спасибо.

Я пишу об этом не чтобы ерничать — а чтобы подчеркнуть существование некоего закона развития, согласно которому всякая попытка сопротивления прогрессу приближает его, а не отдаляет. Причем, если удариться в диалектику, можно сказать, что «сопротивление прогрессу» как бы входит в сам пакет прогресса.

Пропаганда сделала две важные вещи. Прежде всего, она, вопреки своим целям, популяризовала либерализм. Раньше человек и знать не знал о таком, а теперь знает. Затем она невольно сузила выбор. Вариантов консерватизма сейчас много, а либерализм — получается — один. Это странным образом облегчает выбор. Заставляет определяться между двумя вариантами будущего. Точнее, между прошлым и будущим.

Понравился материал? Помоги сайту!