Провал операции «Сочи»

Лишение российских спортсменов олимпийских медалей Сочи и запрет на участие национальной команды в Олимпиаде в Пхёнчхане стали крупнейшим фиаско российской внешней политики последних лет. Именно внешней политики — победа в Сочи была одним из главных внешнеполитических достижений, личным триумфом Владимира Путина, символическим призом, который оставался даже после того, как в 2014 году Россия порвала с современным миропорядком и превратилась в реваншистскую державу.

Теперь нет ни медалей, ни победы в общекомандном зачете. Это по-своему даже логично: медали Сочи были последним наследием той старой, докрымской, России, которая с гордостью показывала миру свою историю и шедевры русского авангарда на впечатляющей церемонии открытия, побеждала на снежных аренах, а не в закоулках гибридных войн, была частью глобального мира. Отныне все встало на свои места, порвалась последняя связь с минувшей эпохой. Оказалось, что и Олимпиада была допинговым фейком, спецоперацией ФСБ, частью гибридной войны с Западом.

Допинг как метафора

Самым банальным и тупиковым ответом было бы винить во всем Запад, чем сейчас и занимается государственная пропаганда, вынимая из рукава полный набор обывательских штампов об антирусском заговоре: «жрут все, а ловят русских», «это нам ответ за Крым» (или даже за 1945-й, как недавно предположили в Госдуме), «без допинга спорт высших достижений невозможен», «норвежцы все принимают препараты от астмы» и т.д. Можно сколько угодно утешаться мифами об антирусском заговоре в МОКе и ВАДА и слать проклятия «предателю» Родченкову, но все это не отменяет главного неудобного вопроса: имели ли место все те факты, о которых стало известно из доклада Макларена, фильмов ARD и дневников Родченкова. Ответом на него служат красноречивое молчание и примирительные заявления нашей обычно столь воинственной власти, которые де-факто означают признание изложенных фактов. Более того, доказательства столь убедительны, что Кремль предпочитает смириться с вынесенным сравнительно мягким вердиктом МОКа, чтобы не подвергать опасности чемпионат мира по футболу.

В самом факте применения допинга нет ничего нового. Допинг в России — системное явление, смазка в ресурсной машине советского и российского спорта, где сверху вниз спускаются медальные планы и нормативы, а снизу вверх поставляются медали и результаты. Каждый тренер ДЮСШ отвечает головой и зарплатой за бесперебойное выращивание кандидатов и мастеров спорта, каждая федерация по виду спорта — за подготовку олимпийских чемпионов, а Олимпийский комитет — за победу в медальном зачете. Вершиной этой пирамиды является раздача олимпийским чемпионам и призерам «Мерседесов» и «Ауди» на Васильевском спуске у Кремля, к которой добавляются квартиры и многомиллионные подачки от губернаторов и олигархов. В этой административно-бюрократической машине, заточенной только на демонстрацию превосходства отечественного спорта, тела спортсменов превращаются в биологический ресурс, а допинг — в необходимое условие для решения государственных стратегических задач. Эта машина работала десятилетиями, от детского спорта до олимпийского, в условиях дарвиновского отбора отбраковывая сотни тысяч человек, не прошедших селекцию, — так что человек, выполнивший к 16—17 годам норматив МС и не попавший в олимпийский резерв, как правило, отбрасывался на обочину с надорванным здоровьем и устойчивым отвращением к спорту.

И все бы работало в этой машине с регулярными вкраплениями отдельных допинговых скандалов, но тут случилась Олимпиада в Сочи как главная имиджевая кампания десятилетия и личный проект Владимира Путина — после провального выступления российской команды на предыдущей зимней Олимпиаде в Ванкувере на домашней территории нужна была только победа. И здесь, как представляется, к спортивно-медицинской машине подключилась ФСБ, превратившая Олимпиаду в спецоперацию с приемами, будто списанными из шпионских романов: дырка в стене антидопинговой лаборатории, замаскированная шкафом, сотрудники ФСБ под маской водопроводчиков, вскрытие и подмена проб и тому подобные шпионские страсти. Как теперь становится ясно, все было сделано топорно, с фирменным российским раздолбайством: чего стоят в дневниках Родченкова одни только переживания и проклятия по поводу перепутанных пробирок и проб — такое и нарочно не придумаешь!

В режиме спецоперации

В итоге бездарной и проваленной операции скандал вокруг российского допинга стал политическим фиаско, сопоставимым по негативному медийному фону (но, конечно, не по масштабу человеческой трагедии) со сбитым малайзийским «Боингом». И это обозначает пределы «гибридной войны» и спецопераций, которые в путинскую эпоху стали заменять в России дипломатию, спорт, массмедиа, административные процедуры и регламенты. Иными словами, проблема гораздо шире, чем допинг, — она в политической системе, где власть узурпировали спецслужбы, ввергшие государство и общество в состояние перманентной угрозы и гибридной войны: не только внутренняя политика (отъем ЮКОСа и дело Улюкаева, выборы президента и ротация губернаторов, репрессии против оппозиции), но и внешняя были переведены в режим спецоперации, при котором отменяются нормальные политические и бюрократические процедуры согласования, экспертизы и принятия решений, механизмы прозрачности, публичности и аудита. Силовики, в сущности, подменили все сложные механизмы публичной политики, да и вообще политики как таковой, режимом спецопераций.

Спецоперацией, в сущности, была вся Олимпиада, от лоббирования кандидатуры Сочи в МОКе до строительства олимпийских объектов, ради которых целые территории были переведены в режим чрезвычайного положения с ограничением конституционных прав граждан, таких, как право собственности и свободы передвижения. Спецоперацией была задолго готовившаяся аннексия Крыма с многослойной системой прикрытия и вранья; спецоперацией была война на Украине; кампания в Сирии также разворачивалась по законам спецоперации с дезинформацией по поводу масштабов и целей военного присутствия и замалчиванием российских жертв. Самой скандальной спецоперацией стало российское вмешательство в выборы и внутриполитическую дискуссию в странах Запада через создание разветвленной системы государственной пропаганды, фейковых новостей и троллинга в соцсетях, кульминацией которого стала попытка повлиять на выборы в США в 2016 году.

Со спецоперациями, заменившими нам политику, есть три проблемы. Прежде всего, они неэффективны. Сочинский допинговый триллер не только лишил Россию олимпийских медалей и командного участия в Пхёнчхане, но и подорвал ее позиции в мировом спорте на много лет вперед. Аннексия Крыма оставила Россию с токсичным активом в руках, за который она подвергается санкциям, но использовать толком не может — к известным проблемам с банками и энергоснабжением (скандал с турбинами «Сименс») добавляются провал туристической отрасли и криминализация всех уровней власти на полуострове. Точно так же итогом гибридной войны на востоке Украины стало окончательное отделение от России важнейшей части бывшей империи, точь-в-точь по заветам покойного Бжезинского, между тем как Россия осталась с еще одним токсичным активом — пиратскими республиками Донецка и Луганска, живущими исключительно за счет российских вливаний и экономики насилия.

И, наконец, все российские спецоперации по поддержке антисистемных сил в странах Запада — от правопопулистских и протофашистских партий типа «Национального фронта» во Франции и «Альтернативы для Германии» в ФРГ до бывшей надежды Кремля популиста Дональда Трампа — в итоге провалились: системные партии оказались устойчивее, чем предполагалось, а Трамп стал головной болью всего человечества, включая Россию. По большому счету, Кремль оказался с большим количеством токсичных активов на руках: допинговые медали, Крым, Донбасс, людоедский режим Асада в Сирии, леворадикалы, сепаратисты и протофашисты в Европе, а теперь еще и Трамп в Белом доме — все это плоды спецопераций и гибридных войн, в которых Россия в итоге сама себя высекла.

Токсичная Россия

И здесь вторая проблема политики спецопераций: они высокотоксичны. Даже там, где вмешательство России было незначительным и символическим, ее политика и ее представители теперь все «фонят»: Запад ищет след полония там, где его, может быть, и нет. Хороший пример — вмешательство России в американские выборы: по всей видимости, оно было не столь масштабным, чтобы оказать решающее влияние (на продвижение фейковых аккаунтов в Facebook было потрачено около 50 тысяч долларов, что в избирательной кампании ориентировочной стоимостью 2,5 млрд долларов — сущие пустяки), но сам факт вмешательства сторонней силы в святая святых американской политики — выборы — настолько взбесил американский истеблишмент, что там была открыта охота на ведьм в духе маккартизма, и руководители интернет-гигантов от Google до Twitter выстраиваются в очередь на слушания в конгрессе, чтобы засвидетельствовать свою лояльность и предъявить следы русских агентов. Что касается пропагандистских рупоров Russia Today и «Спутник», откровенно говоря, их влияние в Америке не настолько значительно, чтобы ограничивать их деятельность в США и тем ставить под ответный удар западные СМИ в России, — но канал заслуженно пожинает бурю, которую сам упорно сеял. Токсичность русского влияния так велика, что зачищается малейшее присутствие, любое упоминание даже невинных контактов с россиянами ведет к скандалу, и «российская зараза» может в итоге уничтожить и без того уже ослабленного и озлобленного, совершающего ошибку за ошибкой Дональда Трампа.

Тот же эффект токсичности ощущают на себе сейчас российские спортсмены, даже те, кто не назван в докладе Макларена и непричастен к сочинской допинговой афере: любой российский атлет теперь априори попадает под подозрение, возникла презумпция допинга в отношении российских спортсменов, на которых переложено бремя доказательства собственной чистоты. Это несправедливо и обидно, но это та самая радиоактивность спецопераций, тот чекистский полоний, который загрязнил одежду всех. Российские вклады, капиталы, инвестиции, бизнесмены, проекты, недвижимость — все теперь под подозрением, как видно из ареста Сулеймана Керимова и подготовки нового санкционного списка Вашингтона, который появится в феврале 2018 г. В мире царит паранойя по поводу российских хакеров, «читеров», троллей, агентов влияния, русских ищут под кроватью, и эту стигму, этот радиоактивный фон мы будем нести на себе еще долгие годы, даже когда Путина уже не будет у власти.

Что характерно, провалы спецопераций совпадают по времени: в одни и те же месяцы разворачиваются «рашагейт» в Вашингтоне, российский допинговый скандал в ВАДА и МОКе, а на подходе еще суд по делу «Боинга», в котором появляются все новые свидетельства причастности России — журналисты-расследователи только что назвали имя генерал-полковника Николая Ткачева под позывным «Дельфин», предположительно причастного к катастрофе малайзийского самолета. Возможно, что отстранение России от Олимпиады — лишь первый звонок и нас ждет обрушение всей системы российских гибридных завоеваний: от Крыма до Трампа, от Донбасса до Асада.

Прозрачный мир

И здесь проявляется третья фундаментальная слабость спецопераций: они неадекватны современному миру. Да, он сложен, взаимозависим и уязвим, это «общество риска» (по Ульриху Беку), на которое легко навести гибридный «туман войны». Но это также общество радикальной прозрачности, «паноптии» (по Мишелю Фуко), мир сетей, видеорегистраторов и анонимных активистов от WikiLeaks до Bellingcat, где отслеживается каждый шаг, телефонный звонок и банковский перевод, где не утаишь ни счета в офшоре, ни пробирки в сейфе, ни «Бука» на трейлере и где спецслужбы точно так же уязвимы, прозрачны и старомодны, как государства, которым они служат. Наши рыцари плаща и кинжала действуют по старинке: планирование, оперативная разработка, вербовка, запугивание, дезинформация — но в обществе сетей и гражданского контроля они мгновенно вычисляются по следам полония, допинговой мочи и ольгинских IP-адресов, по перехвату сеансов связи и селфи солдат «ВКонтакте», и глобальные институты, сколь бы несовершенны они ни были, накладывают санкции, как убеждаются сейчас наши спортсмены и бизнесмены.

Точно таким же образом — из-за вмешательства спецслужб — полвека назад, в конце 1960-х, Советский Союз потерял свое место в зарождающейся информационной революции. Именно тогда, при Брежневе, было принято фатальное решение передать от ученых силовикам советскую компьютерную отрасль, которая на тот момент была на равных с США или даже чуть впереди: у нас имелись и передовые языки программирования («Алгол»), и конкурентоспособные машины (БЭСМ-1). А силовики, стремясь минимизировать риски в стратегической индустрии, перевели ее в режим спецоперации: кража технологий на Западе, реверс-инжиниринг американских образцов (прежде всего, IBM) и воспроизводство их на советских предприятиях. Но то, что раньше удалось сделать с ракетными технологиями и ядерным оружием, частично заимствованными на Западе, не сработало с компьютерами, которые были на порядок сложнее и требовали не закрытых КБ, а открытого кода, собственных разработок, кооперации науки и промышленности, тестирования в производстве и на рынке. Известный социолог и по совместительству историк советской компьютерной отрасли Мануэль Кастельс приводит анекдотические примеры: поскольку в США размеры транзисторов и ширина линий на микросхеме измерялись в имперской системе мер (доли дюйма), а в СССР — в метрической, американские размеры у нас решили округлять до определенного знака, и в итоге контрабандно привезенные чипы не подходили под советские разъемы. В результате этой многолетней спецоперации, признает Кастельс, к моменту распада СССР советская компьютерная отрасль отставала от США примерно на двадцать лет.

Сегодня спецоперации «гибридных войн» опять отбрасывают нас на десятилетия назад в отношениях с внешним миром — то ли в начало 1980-х, то ли в начало 1950-х: Россию снова боятся и изолируют, но этот страх уже невозможно капитализировать, и его последствия все больнее бьют по нам самим — как сейчас они ударили по российским спортсменам и болельщикам. Урок из всего происшедшего прост и банален: спортсменов должны готовить тренеры, а не представители спецслужб, отношения с соседними странами должны выстраивать дипломаты и бизнесмены, а не «вежливые люди» и «отпускники», одетые из Военторга, «мягкую силу» России должны нести художники, артисты и атлеты, а не хакеры, тролли и пропагандисты, а представители спецслужб должны заниматься своим прямым делом — ловить террористов, а не подменять спецоперациями все существующие институты и процедуры.

Впрочем, в стране, готовящейся праздновать столетие ВЧК и в четвертый раз избрать президентом чекиста, об этом остается лишь только мечтать.

Понравился материал? Помоги сайту!