«Я хочу, чтобы российские мужчины почувствовали то же самое, что сейчас чувствуем мы»

Ему 40 лет, в мирной жизни он — владелец среднего бизнеса (нескольких магазинов). Мы встретились в штабе самообороны майдана, на интервью он согласился охотно, но свое имя не назвал. Договорились о встрече в баре гостиницы «Украина», которая выходит окнами на майдан. Он пришел очень озабоченный, выложил на столик три телефона и первые пять минут переговаривался по ним, раздавая поручения людям из своей сотни. Потом высказал мне претензии.

— Вы — русская пресса. Значит, это интервью не выйдет в чистом виде. В лучшем случае оно будет кусочками нарезано — как обычно делает русская пресса, изменяя весь смысл. Я знаю, что, находясь тут, вы мне скажете: да, я все сделаю честно. Но при всем желании писать правду ты не сможешь писать правду. Там, в России, тебе не разрешат писать правду. Какое издание в России разрешит тебе опубликовать то, что я скажу?

— Вам остается только поверить мне на слово.

— Не хотелось бы потом где-то оказаться, ну, в какой-то степени предателем своих взглядов. Вы можете их так перевернуть, что, дав это интервью, я сделаюсь врагом. Вы хотите вывернуть мой патриотизм наоборот.

— Откуда вы приехали?

— Я из Новой Каховки, это как раз граница с Крымом. Я тут с 27 ноября.

— Почему вы приехали?

— Ну, первое — это евроинтеграция. Я приехал сюда поддержать свой собственный выбор и выбор подавляющего большинства украинцев с востока и юга. Подавляющее большинство хочет евроинтеграции. Я жил два года в Европе — в Голландии, Италии, Испании, Германии, Польше.

— Чем там занимались?

— Бизнесом. Там бизнесом заниматься гораздо проще. Там, где люди платежеспособны, им легче заниматься. Чем меньше денег, тем сложнее. Ваш вопрос элементарно снят.

— Это стиль общения с российским журналистом или вы всегда так разговариваете?

— Это немножко внутреннее состояние, когда вам практически объявлена война. На нас нападают реально. Ваши военные части нападают на наши объекты. Вероломно. Приводя абсолютно абсурдные доводы. Вранье — сплошное. Но русские люди ни при чем. Я знаю, что они — нормальные. Но чтобы вот такие поступки делать в двадцать первом веке, надо быть полным идиотом. Я могу заявить со всей ответственностью, что ваш президент — полный идиот.

— Итак, вы приехали, чтобы отстаивать евроинтеграцию.

— Нет, давайте я вам скажу за коррупцию. Когда тебе надо для того, чтобы справку элементарную получить, дать взятку. Когда к тебе приходят с налоговой и трясут с тебя. Там, где нет коррупции, всегда работать проще. Я могу часами про это говорить. Люди очевидного видеть не хотят. Есть интернет, масса возможностей правильную информацию узнать. Как можно поддаваться на обман? Когда тебе рассказывают, что Россия — это хорошо, что Таежный союз…

— Таможенный?

— У нас его называют Таежным. А союз с Европой почему-то плохой. Таежный союз нужен был нашим президентам — так они могли играть в свои комбинации. А европейская интеграция — это кредиты оттуда, они подразумевали бы какие-то гарантии, что эти деньги пойдут на то, на что будут даны. А деньги, которые давались Россией, — они давались как взятка президенту. Это, можно сказать, было продажей Украины.

— Почему вы вернулись из Европы? У вас была возможность остаться?

— Я не гражданин Европы. Я гражданин Украины. Была, но я — патриот своей страны. Я — националист. Прошу не путать с нацистом. Я люблю свою Украину. Люблю свой дом. Все вокруг. Свою природу. Реки, озера. Небо. Я люблю наши традиции.

— Какие?

— Начиная от Рождества — и так далее и тому подобное. Мы с вами — славяне, у нас одни и те же корни. Мы с вами друг от друга абсолютно ничем не отличаемся. Но мне не нравится ваш режим. И не нравился режим, который был у нас, но на данный момент, надеюсь, он уже не вернется.

— Что вы думаете о назначении губернаторами Донецкой и Днепропетровской областей олигархов?

— А вы знаете, на каких условиях их назначили? Знаете? Они дали клятвенное обещание, что буквально кровью искупят свое назначение. И они будут вкладывать свои финансы, работать под очень четким контролем. Если они сделают шаг влево или шаг вправо, они как стали губернаторами, так и перестанут ими быть. Есть службы, которые будут за ними пристально наблюдать. И какие-то коррупционные схемы у них вряд ли получится реализовать.

Какое издание в России разрешит тебе опубликовать то, что я скажу?

— Почему вы думаете, что олигархи будут свои обещания выполнять?

— Я же не говорю, что кто-то верит их клятве. На данный момент эти губернаторы не особо интересны. Я знаю одно — на данный момент нужно создать вертикаль власти как можно быстрее, чтобы контролировать ситуацию и навести порядок в стране. А то, что губернаторы… Не забывайте, что через три месяца выборы.

— И все же. На майдане, боровшемся против коррупции, назначение олигархов с небезупречной репутацией воспринимают спокойно?

— Нет, это возмущает. Людям это не нравится. Но есть кабинет министров, они проводят какие-то назначения, они там — умные, грамотные люди. Пускай работают. Мы посмотрим, насколько это эффективно. Наверное, есть у этих людей какие-то заслуги, раз им губернаторство доверили.

— Чем занимается сотня?

— Контролирует внутренний периметр. Обеспечивает охрану сцены. Участвует во всех боях. В моей сотне есть и убитые, и пропавшие без вести, и получившие огнестрельные ранения.

— Как звали убитых?

— Я не хочу говорить их имена. Зачем их беспокоить?

— Расскажите, пожалуйста, про бои.

— Посмотрите, пожалуйста, в интернете. Куча вооруженных до зубов людей, пусть даже без огнестрельного оружия, которые просто расстреливают нас. Это резиновые пули, но, поверьте мне, с близкого расстояния, в лицо — это смерть. Чтобы вы понимали силу этого оружия. Зачем мне описывать бой?

— В интернете я увижу картинку, а вы находились внутри. Можете рассказать об этом?

— Так вот, чтоб ты понимала: это когда у тебя глаза гноятся, ты кашляешь, выкашливая просто… не будем вдаваться в подробности. Когда у тебя под ногами взрываются гранаты, от которых тебя подкидывает. И ты, оглушенный контузией, не понимаешь как минимум пять минут ничего. Туннельное видение действительно — видишь противника, но не видишь рядом стоящего. У меня был случай, когда они начали идти на нас, случилось так, что ребята начали отступать — закидывали гранатами, тяжело выдержать. Я хромал и остался. Видел противника. Видел, как они идут. А потом глянул по сторонам и понял, что рядом со мной всего несколько наших.

— Вы побежали?

— Отступили. Сражаться было бы глупо. Поставить свою голову на смерть? Они бьют ногами, руками, топчут, прыгают на тебе. Звери.

— А когда вы находили кого-нибудь из них?

— Когда это были вэвэшники (служащие внутренних войск. — Ред.), все, что мы делали, — это раздевали их, хотя многим хотелось их ударить. Мы отбирали щит, дубинку, бронежилет и просто отталкивали назад. А если попадался «Беркут»… Ну, тяжело было людям не дать. Поведение «Беркута» настолько людей озлобило. Когда на глазах у других они просто отрезают голову — как относиться к этим людям? Ставят на колени, берут нож и отрезают голову.

— Вы это видели?

— Нет, но есть же видеосъемки. Это есть на кадрах тех людей, которые своими глазами видели.

— Почему у «Беркута» была такая злость?

— Мне тяжело думать так, как думают они. Вы посмотрите, как они избивали детей. С чего мы начали до того, как вы меня в сторону увели? Я начал с того, что я просто приехал протестовать и как бы изъявить свое желание вступить в Евросоюз. Побыл здесь два дня и уехал. Но только я уехал, как сразу произошло избиение возле елки. Их там оставалось — 17—18-летних — человек пятьсот. Непонятно, зачем вообще их били. Если бы не били, они бы там еще день-два посидели и разошлись. Я тогда до избиения сам пришел, посмотрел на них, подумал — дети, что мне среди них делать? Поэтому ушел. И эти дети уж точно не способны вызвать у беркутовцев таких эмоций, чтобы так бить. Беркутовцы отобраны. Они четко отобраны для работы и заряжены своей пропагандой.

— Когда снайпер стрелял из этой гостиницы, где мы сейчас сидим…

— А-а-а, это когда ваш русский снайпер расстреливал и в одну, и в другую сторону?

— Национальность снайпера мне неизвестна.

— Это тебе она неизвестна, а мне известна.

— Хорошо. Когда снайпер стрелял — что держало людей на майдане?

— Исключительно человеческий дух и патриотизм. Желание быть свободным и независимым.

— Свободным или мертвым?

— Знаешь, в чем дело? Я готов отдать свою жизнь за свободу.

— Что для тебя значит — жизнь?

— Человеческая жизнь превыше всего. Вечная память погибшим и хвала. Видишь, сколько свечей и цветов вокруг? Когда гробы выносили… мне тяжело об этом говорить. Когда я начинаю об этом говорить, я начинаю злиться.

— Злиться или жалеть?

— Злиться, жалеть и сострадать. Злость — против тех, кто стрелял в безоружных. Против тех, кто давал указания и кто эту игру затеял. И, поверь, к «Беркуту» у меня двоякое отношение. Как сказать помягче? Это моральные уроды. Которых мама, папа с детства били, их обижали в школе, во дворе — везде. Мне тяжело понять, как человек может до такого докатиться.

— До майдана ты испытывал к кому-нибудь такие же чувства?

— Ну, может. В частности, к нашей власти, которая просто приезжала и отжимала внаглую собственность у людей. Отчего тут собрались украинцы, которые всегда спокойные? Ты же знаешь поговорку — «Моя хата с краю, ничего не знаю». Це про нас — про украинцев. А вот смотри, оказалось, что не с краю. Это как надо было нас допечь. Реально допечь. И сделал это дядя Витя Янукович.

— Свечи и цветы (в меньшем, конечно, количестве) я видела в Волгограде после терактов в конце декабря. Как показывает жизнь, люди довольно быстро забывают о жертвах.

— Ну, это ваша беда — российская.

— Думаю, это общая беда.

— Нет. До этих событий я действительно считал, что украинцы вряд ли уже встанут после майдана-2004. Но я ошибался, и я этому рад. Я горжусь своей нацией. О тех, кто просто ехал по своим делам и погиб у вас в Волгограде, у меня сожаления не меньше, чем о наших героях, погибших от пули негодяев, которые стреляли — два человека в левый глаз, два человека в правый глаз. Это же… вообще. Но сожаление одно и то же.

— Бывают ситуации, когда терроризм может быть оправдан?

— Вы должны быть готовы к тому, что тут будут возникать радикальные группы, которые будут так делать. Потому что вы на нас вероломно нападаете.

— То есть — кто-то с Украины может совершать теракты в России?

— Если вы не уйдете из Крыма. Если начнется война, будут убиты чьи-то родные и близкие. Люди будут мстить. Я полностью против этого. Я еще раз повторяю — для меня это неприемлемо. Я этого не желаю. Но это неизбежно. Как вы этого не поймете?

— Теракты совершают те, у кого нет армии для ведения войны. У Украины есть армия.

— Слышь… вот ты интересная какая… Чечня — вот такая маленькая. Какая у нее сила воевать против России? И такая же Украина — разодранная на куски вашими же технологиями. Технологиями Путина на данный момент.

— Почему майдан не расходится?

— Вообще-то у нас война, если ты не знала. Вы на нас напали.

— Но речь идет о Крыме, а мы — в Киеве.

— Я тебе объясню. Вот именно этого Путин от нас и ждет. Для того он и создает такую нервозную обстановку, чтобы мы поехали туда — и всем объявили бы: бандеровцы приехали. Скажи, я похож на бандеровца? Хотя я к Бандере хорошо отношусь.

— Почему?

— Я не вижу ничего плохого в человеке, который хотел для своей страны свободы. Но с детства нам вбивали в голову, что он — какой-то немецкий прихвостень. Я просто разобрался немножко. Тут не надо много копать. Разобрался, как ваши энкавэдисты заходили переодетыми в села и расстреливали. Об этом рассказывают очевидцы.

Если вы думаете, что вы — огромная страна и непобедимая, то вы заблуждаетесь.

— Свободы надо добиваться любой ценой?

— Всегда должен преобладать разум. И в наших действиях на майдане это было очевидно. Мы до последнего старались не допустить кровопролития. Самооборона всегда вставала живым щитом между людьми и «Беркутом». Мы постоянно старались не дать возникнуть конфликтам.

— Все столкновения происходили без оружия?

— Абсолютно. Нас расстреливали за нашими картонными щитами.

— Сейчас многие молодые ребята ходят по периметру майдана в камуфляжной одежде, масках. Это такая мальчиковская игра?

— Эту камуфляжную одежду нам выдали уже после боевых действий. То есть этой мальчиковской игры до того не было. Люди ходили кто в чем. Да, сотникам выдавали одежду.

— Ты легко откажешься от своей? От бронежилета?

— Поверь, с огромным удовольствием откажусь. Я ненавижу носить бронежилет. Зачем он мне? Я хочу мира. Я спокойный человек. Тут все в основном такие. Никто не хочет войны.

— Я видела, как люди из сотни вели по майдану человека, его называли «титушкой». Ты считаешь нормальным бить этих людей?

— Не считаю нормальным.

— А еще какого-то пойманного вора показательно водят по майдану.

— Ну а что делать, если милиция бездействует? Если ее практически нет?

— По-твоему, нормально унижать человека, виноват он или нет?

— А где там агрессия? Разве это агрессия — связать ему руки и провести, показать, что он — вор? Никто его не бил и никто не обижал.

— А если бы ты на его месте оказался?

— Ты хочешь, чтобы я себя представил на месте вора?!

— Вдруг тебя в чем-то обвинят. И выставят на всеобщее обозрение.

— Для того, кто ворует, то, что его проводят по майдану, — это просто счастье. За то, что он ворует, государство должно дать ему от трех до пяти лет. Спроси у любого вора, что предпочитает он. Я уверен, он выберет, чтобы его провели по майдану и отпустили. У нас здесь три месяца было государство. Здесь действует сухой закон. Мы боролись с режимом и продолжаем это делать. Непосредственно моя сотня все это время отвечала за безопасность. В нашей компетенции было заниматься пьяными и крадунами. Мы ловили тут и гопников.

— Гопники — это кто?

— Те, кто с нашими атрибутами нападал на людей под видом самообороны. Под видом, что они нападают на «титушку». Отбирали телефон, деньги. Мы их ловили и выводили на сцену, показывали всем людям. Чтобы они больше так не делали. А что нам делать? Мы не можем их бить, не можем посадить в тюрьму. Нам важно было показать — люди, здесь так не делайте, если хотите, идите за майдан и делайте там. А если ты говоришь о «титушках», которых кто-то не сдержался и ударил… Поверь, мы столько «титушек» отпустили. Меня спрашивали — зачем отпускаешь, почему? Они ведь, когда ловили наших, реально избивали, издевались так, что просто караул. Делали вещи такие, про которые даже вслух не хочется говорить. У нас поймали одного сотника, мне позвонили с его телефона и такое говорили, что невозможно было слушать. Они — отморозки. Бывшие уголовники. Те, которые вместе с этими «беркутами». Им раздавали травматическое оружие. Ты представить себе не можешь, какие это кошмарные люди. «Беркут» хоть что-то может оправдать — у них устав, у них приказ. А эти — чистые негодяи.

— Сложно руководить сотней?

— По-разному. Как людям объяснить, что, находясь здесь долгое время, надо держать себя в руках? Что здесь нельзя многих вещей, которые можно за майданом. Но обычно у людей высокое самосознание. Люди у нас — нереальные. 18—19 числа, когда у меня уже не было сил, я отдал свой бронежилет и каску, а сам отправлял группы. Я видел, как наши люди разливали чай, носили дрова, выбивали брусчатку, чтобы откидываться от «беркутов». Передавали ее цепочкой. Это надо было видеть.

Я Россию оскорблять не собираюсь. Но мне омерзителен ваш режим. Ну чем мы вам помешали?

— Какой был самый тяжелый день для тебя на майдане?

— Каждый день по-своему тяжел. Был морально тяжелый день, когда ваши войска зашли в Крым. Я хочу, чтобы российские мужчины почувствовали то же самое, что сейчас чувствуем мы. А почувствуют они это, только когда на их землю придут и скажут: «Она — наша». И флаг воткнут какой-нибудь китайский. Будет у вас такое, вот посмотрите. Жизнь — это бумеранг. Если вы думаете, что вы — огромная страна и непобедимая, то вы заблуждаетесь. Вы сейчас весь мир против себя озлобили. Я вам этого не желаю. Но так будет. И вот когда к вам придут и начнут ставить флаги китайские…

— Куда конкретно придут? В Москву, на Дальний Восток?

— До Москвы дойти тяжело. В Москве, я думаю, ваши люди когда-нибудь соберутся и воткнут Путину флаг в одно место. А куда в России… Да куда угодно. Если бы я был россиянином и китайцы зашли бы на Дальний Восток, для меня не имело бы значения — Москва это или не Москва. Когда приходят на твою землю и какой-то 25-летний русский из Москвы залазит в Харькове и ставит русский флаг — это оскорбительно. Это просто плевок в душу каждому украинскому мужчине, каждому патриоту Украины, каждому нормальному человеку, который хочет жить спокойно и разбираться в своих внутренних делах сам. Понимаете? Сейчас я свои чувства не могу передать. Они — омерзительны. При том что от вас — россиян, которые называли себя нашими старшими братьями… Оставьте нас в покое, а? Дайте нам жить! И не надо нам газа вашего! Я вам говорю — отстаньте! Я буду сухари есть. Отстаньте только. Потому что нам слишком дорого обходится ваша помощь.

— Как думаешь, когда здесь окончательно изменится отношение к русским?

— К русским? К русским тут отношение очень хорошее.

— Еще три месяца назад трудно было представить разговор в таком тоне.

— Это я не тебе говорю. А вашей России.

— Но я — гражданка России.

— И что, ты за войну в Крыму?

— Никто из нормальных людей не может быть за войну. Но я свою страну люблю не меньше, чем ты Украину.

— Оскорбления в адрес России я бы и не стал слушать. И я Россию оскорблять не собираюсь. Но мне омерзителен ваш режим. Чем мы вам помешали? Мы платили самую высокую цену за газ. Чего хотите? Что надо? Мы Путина трогали?! Че он нас трогает?! Все, что он хочет сделать в отношении Украины, у него не получится. Его планы читаются, это он думает, что он хитрее.

— Если бы на мое место сел Путин и сказал: «Я объясню, почему делал то-то и то-то» — мог бы ты изменить свое мнение о нем?

— Никогда! Это невозможно! Чего он мне будет рассказывать, когда правда — одна?! Я из Каховки, за мной начинается Крым. Я очень хорошо знаю крымчан и что внутри Крыма происходит. Крымчане ни за какие конфеты от Путина не станут втыкать российские флаги. Крым останется с Украиной.

— Майдан сейчас стоит в защиту Крыма от России?

— Да.

— Как стояние в Киеве влияет на ситуацию в Крыму?

— У нас есть армия. У нас через Каховку уже танки подтягиваются. Мы будем давать отпор. У нас происходит мобилизация — пока учебная. Поверь мне, если Россия сделает хоть один выстрел, люди из сотен и самообороны будут делать то же самое.

— Здесь или в Крыму?

— Покамест мы не собираемся поддаваться на ваши провокации. Мы надеемся, что разум возьмет верх. Мы не хотим войны. Мы хотим, чтобы нас услышали. Сейчас мы — стражи порядка. Во всем Киеве.

— Но в Киеве сейчас спокойно.

— Есть помещения министерств. Есть разные дома, в которые мы не даем залезть мародерам. Когда милиция слаба, у города есть нужда в нас.

— Когда майдан разойдется?

— Когда Путин уйдет из Крыма.

— Но он не расходился и до того, как Путин вошел в Крым.

— Мы собирались. Мы уже думали — что дальше делать? Но сейчас майдан стоит за Крым. Своим стоянием мы… Ну, тут все происходит — и координация внутренняя, и мобилизация. Это только тебе так кажется, что мы никак не влияем на ситуацию в Крыму.

Понравился материал? Помоги сайту!