«До момента поражения партии Путина может случиться все что угодно»

Глеб Морев: Я следил за онлайн-трансляцией прямой линии Путина и параллельно смотрел ленту Фейсбука. И парадоксальным образом обе эти ленты состояли в значительной части из, что называется, шуток и юмора. С одной стороны, шутил Путин, с другой — шутили над ним в Фейсбуке. И итогом этой пресс-конференции стало, пусть временно, шутливо-ироническое отношение ко всему происходящему, что, прямо скажем, несколько контрастирует с реальным положением дел. Путин в очередной раз выступил в роли, что называется, тормоза процесса. Он сбавил градус и опять предстал пресловутым «единственным европейцем», которого уже почти все окончательно похоронили, но вот он живой — особенно на фоне антиевропейских идейных упражнений Минкульта и на пальцах демонстрирующего угрозу НАТО невыездного Киселева.

Станислав Белковский: Мне кажется, Путину вообще свойственен такой тип поведения, потому что он человек ироничный и самоироничный. Он теряет чувство иронии только при ощущении опасности, когда он ощущает себя загнанным в угол, как та самая крыса из его «Разговора от первого лица», или когда он чувствует, что сейчас он может проиграть. Ясно, что по поводу Беслана или «Норд-Оста» он не стал бы иронизировать, там его власть висела на волоске.

Очередное ощущение фатальной опасности у него, как мне представляется, возникло после скоропостижного падения Виктора Януковича в феврале 2014-го. Он не просто понял, что моральные основания его власти расползаются. Он вдруг ощутил, что завтра база НАТО может оказаться прямо в Крыму. А это значит, что при современном уровне развития американских вооружений и их превосходстве над российскими можно нанести смертельный удар по России, невзирая ни на какое ядерное оружие. Потому что Крым очень близко, и застарелые российские системы ПВО и ПРО просто не успеют среагировать. Потому аннексия Крыма уже была для него счастливым спасением от свержения, которое после киевского «кидняка» казалось ему весьма вероятным.

Так что на этой прямой линии, мне кажется, он впервые почувствовал себя по-настоящему счастливым, он расслабился. Он много лет был застегнут на все пуговицы, потому что он никогда не стремился к власти. Все стремились, а он нет. Наверное, он лучше других понимал и понимает, и он сегодня об этом говорил тоже, явно и неявно, что власть — это гигантская ответственность. Не распил бабла, как у нас принято считать. Наступает момент, когда захватили заложников в школе номер 1 в городе Беслан, и ты должен принимать решение, согласно которому многие из них погибнут, и нести всю полноту ответственности за эти решения. Причем ты даже не знаешь, приведет ли это решение к спасению людей.

И я, например, прекрасно понимаю сбежавшего Януковича. Другое дело, что он сам виноват в том, что такая ситуация возникла, это другой вопрос. Можно было вести себя на президентском посту гораздо умнее, и тогда он не был бы поставлен перед таким роковым выбором. Но когда этот выбор возник, у него нервы не выдержали, и он сбежал.

Морев: Путин сегодня, кстати, очень обтекаемо ответил на вопрос, как бы он поступил на месте Януковича.

Белковский: Путин, безусловно, имел в виду, что он бы на месте бывшего коллеги так не поступил. Он не мог откровенно по-хамски ответить, сравнив себя с Януковичем, который сделал то, что он сделал. Кроме того, сегодняшняя прямая линия показала, что вопрос и ответ представляют единое целое. То есть вопрос на сегодняшнем мероприятии представлял первую часть ответа. То есть это сам Путин хотел сказать, что Янукович — слабак, но он просто не мог это сделать по понятным причинам. Поэтому это поручение выполнил формальный автор вопроса, командир крымского «Беркута». Там было несколько таких вопросов. Вот о друзьях его, которые попали под санкции. Самое неприятное, что он хотел бы сообщить своим друзьям, в духе «любишь кататься — люби и саночки возить», сказал в вопросе журналист Клейменов. Успокоительную часть взял на себя Владимир Владимирович.

Владимир Владимирович чувствует себя королем ситуации, потому что сейчас он активно водит Запад за нос, владеет инициативой, он не отвечает на вызовы, а генерирует их, это совершенно новая для него реальность. Как консерватор по психотипу, он привык действовать в реактивном режиме, а не в активном, а сейчас наоборот, сейчас он генерирует какую-то реальность, а Запад запаздывает на два шага с реакцией на нее. Не говоря уже об Украине, которая вообще не всегда понимает, что происходит. И это, конечно, его вштыривает нипадеццки. Это его вштыривает настолько, что, мне кажется, он может не только сильно выиграть тактически на этом, но и очень серьезно стратегически проиграть. Потому что всегда, когда человек оказывается в неорганичном для него психологическом модусе, психологической среде, он может насовершать роковых ошибок в совершенно непредсказуемый момент. Путин-консерватор не достигал больших созидательных свершений, но он совершал очень мало невынужденных ошибок. Путин-агрессор, Путин, диктующий повестку дня впервые в жизни, может уже серьезно обломаться, причем в режиме невынужденной ошибки, когда ничто не будет предвещать беды. При этом я по-прежнему опираюсь на уникальный прогностический опыт Партии блондинок и брюнеток, которая состоит из различных дам, имеющих очень мало отношения к политике, но очень редко дающих неправильные политические прогнозы. Партия блондинок и брюнеток подавляющим большинством своего актива считает, что этот путинский триумф, равно как и поздний взлет путинской системы власти, долго не продлится. Без объяснения, потому что объяснить это невозможно. Рационально я могу объяснить это только тем, что все-таки историю движут вперед пассионарные сообщества, не важно, с каким знаком, и те люди, которых мы видим сегодня как носителей процессов…

Морев: Пассионарным обществом является как раз Украина.

Белковский: Да. Но даже если брать Россию внутри, то люди — носители этой новой идеологии, нового изоляционизма, отказа от доллара, что мы еще недавно считали бредом, а сейчас уже так не считаем, — такие люди не выигрывают в истории. Они выигрывают только тактически. Людовик XVIII может прийти после Наполеона, но героем все равно остается Наполеон, а Людовик XVIII скоро сковыривается окончательно.

Морев: Любопытна, кстати, репрезентативность задававшей вопросы публики. Очевидно, что в последнее время в публичном поле возникли люди, давно списанные в своего рода клоунский отдел, типа Дугина, Кургиняна, Проханова, Жириновского и прочих. Они стали теле- и радиоспикерами, выражающими мейстримную точку зрения. И эта группа почти не была представлена в рядах вопрошающих. Между тем там были Прохорова, Хакамада, Ремчуков, то есть представители слоя, который в реальном медийном поле сегодня отсутствует, его за редкими исключениями нет на центральных каналах. То есть слово было дано тем людям, которых в последнее время в медийном поле не слышно. И то, что все кончилось — правда, за сценой — амнистией телеканала «Дождь», тоже довольно любопытно.

Белковский: Это связано только с одним, и это легко объяснимо. Аудиторией этого зрелища был не русский народ, а Запад и Украина. Если бы это было мероприятие для русской аудитории, то там были бы и Проханов, и Дугин, и Кургинян, и черт лысый. Но поскольку это было мероприятие для внешнего мира, совершенно очевидно, что Путин говорил в основном о вопросах, которые интересуют внешний мир, а о вопросах внутреннего пользования говорил мало.

Морев: Путин и его окружение, чьи имена широкой публике стали известны впервые из знаменитого предвыборного письма Ивана Рыбкина, читай — Березовского, в 2004 году, — Тимченко, Ковальчуки, Ротенберги — вся эта публика вышла из околоспецслужбистских ленинградских кругов, которые очень быстро в начале 90-х годов конвертировали свои социальные связи в бизнес-капиталы, все 90-е годы с завистью смотрели на московских бизнесменов первого эшелона, а придя к власти, быстро вытеснили их и подмяли под себя рынок с помощью административного рычага. В 2000 году, после Бориса Николаевича Ельцина, который, как известно, не знал, что такое кредитная карточка и как ею пользоваться, впервые в российской истории во главе страны оказался бизнесмен, который на всех пресс-конференциях сыплет цифрами, зажигаясь, подробно рассказывает про операции «Газпрома», дебет-кредит и так далее. Видно, что это глубоко близкие ему материи. Понятно, что основа жизнедеятельности этого человека и ближайших к нему фигурантов — это бизнес. Но бизнес очень далек от всяких историософских материй и в том числе от патриотизма. Бизнес интернационален и циничен и, как рыба, ищет, где глубже. Поэтому логика последних действий Путина, логика безоглядного патриотического реваншизма, входит в противоречие с логикой всей его предыдущей жизни. Но даже если он лично вошел в противоречие со своей жизненной логикой, то насколько его бизнес-окружение согласится последовать за ним?

Белковский: Я сказал бы, что и ельцинские олигархи не сильно пострадали. Тот же Абрамович остался ближайшим к Путину человеком, и у него все хорошо, и все люди от Фридмана до Потанина, от Алекперова до Вексельберга стали при Путине богаче и влиятельнее, чем были при Ельцине. Просто произошло расширение группы игроков, но не за счет удаления всех старых. Удалили только трех игроков — Березовского, Гусинского, причем еще фактически при Ельцине, а Ходорковского уже при Путине, все остальные уцелели.

Морев: И отжали «Газпром» у Черномырдина—Вяхирева.

Белковский: Ну, да, как только Черномырдин перестал быть системообразующей фигурой. Я думаю, что сегодня окружение Путина находится в шоке и панике, настал момент истины. Путин долгие годы был гарантом интересов своего окружения.

Морев: Насколько я понимаю, невозможность окончательной передачи власти Медведеву, постепенного ухода от власти связана именно с отсутствием гарантий этому окружению?

Белковский: В какой-то момент Путин пришел к выводу, что его старая жизненная концепция неверна, так бывает. Это случилось под влиянием, на мой взгляд, нескольких последовательных событий. Первым из них была уже далекая ныне «оранжевая революция» 2004 года, когда Путин получил от Джорджа Буша-младшего гарантии невмешательства в проведение и исход президентских выборов на Украине. На мой взгляд, этого вмешательства и не было, и я как человек, который сидел внутри этой революции тогда, знаю, что не Америка ее организовала. Америка признала результаты революции, когда их уже нельзя было не признавать. Но Путин так не считает, он чрезвычайно мнительный человек параноидального склада ума, и он представил, что это — приход к власти Виктора Ющенко и Ко — сценарий США. Все это время Путин продолжал идти Западу навстречу. Тот же вывод войск из Грузии в 2003 году был, и он был незадолго до прихода совершенно антироссийского Саакашвили, которого в США оказались неспособны обуздать. На самом деле я считаю, что в 2004 году, когда Саакашвили пришел к власти, Россия и Грузия соотносились примерно как США и Куба времен прихода к власти Фиделя Кастро. Как США могли тогда технично сыграть и завербовать Фиделя на свою сторону, так же мог сделать и Путин с новым, молодым грузинским лидером. Первый свой визит Саакашвили, как потом и Ющенко, нанес в Москву, очень хотел понравиться Путину, но не сложилось. Потому что они — люди полярных психотипов и эмоциональных приоритетов. Саакашвили — весь экстравертный и обожающий публичность и публичную политику, павлин, влюбленный в собственный голос и произносимый этим голосом текст. А Путин — совершенная противоположность, человек скрытный, мнительный, застегнутый на все пуговицы, взвешивающий и выверяющий каждое слово, понимающий, что базар надо фильтровать и за него отвечать, чего у Саакашвили нет вообще. Поэтому они не сошлись. Я давно уже пришел к выводу, что ничто не сплачивает людей так, как близость психотипов, и не отдаляет, как разность, несмотря на их возможные общие прагматические интересы.

Морев: Получается, что Путину очень близок психотип Берлускони, дружбу с которым он постоянно подчеркивает?

Белковский: Берлускони близок Путину как «анфан терибль», то есть как человек…

Морев: Плюющий на европейское общественное мнение, которое Путину кажется…

Белковский: Да, конечно, лицемерным, хамским, переполненным двойными стандартами. То есть для Путина личное важнее политического, и из-за этого он сам сильно страдает. На Путина, я думаю, еще повлияла «арабская весна», которая побудила, на мой взгляд, вообще Путина вернуться на президентский пост. Многие люди, гораздо более информированные, чем я, были уверены, что Дмитрий Медведев останется на второй срок.

Морев: Да, это было общее мнение.

Белковский: Потому что выгодно держать прозападного, либерального президента, де-факто контролируя все эти рычаги, которые тебе нужны.

Морев: Говорили, что Путин устал, он ленится, не исполняет свои обязанности премьер-министра, не ходит на работу и так далее.

Белковский: Да, так и было. И сегодня он подтвердил это, про «арабскую весну», что окончательно он решил вернуться после Ливии.

Морев: Тогда у них, помнится, разошлись с Медведевым взгляды на Ливию.

Белковский: Да, Россия не стала накладывать вето на резолюцию Совбеза ООН.

Морев: Против желания Путина?

Белковский: Да, скорее всего. Путин наложил бы вето, но по-пацански он решил не вмешиваться в действия президента. Расхожее представление о том, что Медведев ничего не решал, с которым я боролся все время, как мы видим, оказалось ложным, Медведев многое решал сам. Начиная от реформы милиции-полиции и заканчивая летним временем.

Морев: А также отставками Лесина, Лужкова, Кудрина…

Белковский: Да. Все это решал Дмитрий Анатольевич. И он решил не голосовать против ливийской резолюции, после чего мы получили свержение режима с особым цинизмом. Путин исходит из предположения, и оно вполне обоснованно, что это никакая не народная революция против Каддафи, а британский и французский спецназ, против которого силы Каддафи, естественно, были совершенно недееспособны.

Морев: Насколько у него это работает как прямая проекция персональных рисков?

Белковский: Конечно, именно так.

Морев: Но где он видит в России внутренние силы, на помощь которым может прийти британский спецназ?

Белковский: Сейчас он их уже не видит. Особенно после аннексии Крыма, когда стало ясно, что ударных сил НАТО на столь близком к Москве расстоянии не будет. Но у страха глаза велики. Были Болотная площадь, проспект Сахарова. Он вернулся на президентский пост потому, что не верил в способность Медведева удержать ситуацию в случае резкой дестабилизации. Но он-то думает, что все организует Америка, и была бы Америка, а силы найдутся. Если недостаточно контролировать ситуацию, если допускать в ней щели и зазоры, через которые дует ледяной ветер истории, то можно серьезно вляпаться. Поэтому он убрал Медведева и вернулся сам. Потом он управился с Болотной и Сахарова. Кстати, возвращаясь хронологически назад, и Михаила Касьянова он убрал, потому что думал, что Касьянов хочет его подсидеть, в 2004 году. Это было после одного из европейских вояжей Касьянова, когда Касьянов получил много комплиментов от западных лидеров и было доложено Путину его друзьями и помощниками, что, мол, состоялись уже смотрины Касьянова на пост российского президента и даже разработан фантастический сценарий срыва президентских выборов 2004 года, в результате которых Касьянов мог стать и.о. президента со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Проблема для него состоит не в том, чтоб не уйти, а проблема — уйти с позором или приобрести этот позор вскоре после ухода. Если бы он был уверен, что он может уйти с тотальными гарантиями не только безопасности, но и величия и оценки его позитивного вклада в историю, тогда бы он ушел. Вопрос в том, кто и как может дать эти гарантии, с каждым днем все меньшие.

Морев: Возможно, сейчас уже никто. А в 2012 году, наверное, многие давали такие гарантии, в том числе и за границей.

Белковский: Просто он не верил в эти гарантии, он разуверился в западных партнерах. Потому что он считал «арабскую весну» неправым делом, которое организовала Америка непонятно зачем. Создав проблемы себе и всему миру, и особенно тем странам, в которых она это организовала.

Морев: То есть он воспринял события на Майдане как «арабскую весну», подступившую уже к Кремлю.

Белковский: Да. И потом был Сноуден, тоже очень важный элемент. Сноуден не является большой исторической фигурой, но он раскрыл Путину глаза на то, насколько цинично Америка влезает в частную жизнь самых великих людей. Сегодня на пресс-конференции Путин возвращался к этому неоднократно, говоря про то, как его записал Андрес Фог Расмуссен… И что западные, европейские лидеры вынуждены дома говорить шепотом, потому что их прослушивают американцы, и так далее. Эта тема для него оказалась очень болезненной, что американцы, оказывается, его прослушивают и знают его личные секреты, а значит, могут использовать это.

Морев: Так они, скорее, это используют, если он окажется в статусе врага, а не партнера.

Белковский: Я думаю, что он думает обратное, что если как раз он избавится от всех зависимостей от Америки, то ему уже будет все равно. Он, например, уже давно не покидает Москву.

Морев: Вообще ситуация очень напоминает ситуацию позднего Сталина, когда в роли Поскребышева у нас выступает Дмитрий Песков, Путин безвылазно сидит в Ново-Огареве. Появляются какие-то странно организованные пресс-конференции типа украинской, когда журналистов позвали в Ново-Огарево, или сегодняшней… То есть это как бы совершенно не конвенциональное функционирование лидера по нынешним стандартам, близкое, скорее, к стандартам глубоко советским.

Навальный, во-первых, воспринимается Путиным относительно серьезно. По сути дела, это один из двух оппозиционеров, о существовании которых Путин думает. Второй — Ходорковский. Вернее, первый — Ходорковский, второй — Навальный.

Белковский: Да, Путин перестал ездить в поездки, по стране и тем более за рубеж. По стране он перестал, потому что его не интересует внутренняя политика больше, ему по фигу. Он уверен, что сможет с помощь внешней политики консолидировать нацию гораздо более эффективно, невзирая ни на какие экономические проблемы. И в нем есть, я думаю, страх быть сбитым американской ракетой. Не случайно любимые руководители Ким Ир Сен и Ким Чен Ир ездили на поездах исключительно. То есть он считает, видимо, что пока он сидит в Ново-Огареве, московский округ ПВО прикрывает его надежно от любых эксцессов. А вот когда он поднимается в воздух, на недосягаемую высоту, тут может произойти всякое. Особенно когда он оказывается в воздушном пространстве другой страны. Мы же помним, как украинская ракета случайно сбила самолет авиакомпании «Сибирь». Почему какая-то ракета не может случайно сбить президентский борт? Ведь было бы вполне логично поехать в Крым и триумфально отметить это событие, но он послал туда Медведева всего лишь, который, конечно, фигура значимая, но не такая значимая, особенно в контексте Крыма.

Морев: Скорее, поездка была нужна не Крыму, а Медведеву.

Белковский: Да, чтобы напомнить о том, что он еще существует.

Морев: Все-таки к вопросу о степени решительности и бесповоротности, если так можно выразиться, поворота — от бизнес-модели государственной к этой историософской модели особого пути, разрыва с Западом, позиции силы, которая, в принципе, упирается в наличие ядерной бомбы.

Белковский: Да, конечно.

Морев: Потому что если бы не было ядерной бомбы, давно бы…

Белковский: …американский спецназ мог бы оказаться здесь, да.

Морев: И Россия была бы, так сказать, принуждена к миру. Насколько далеко эта политика будет простираться? И насколько обоснованы параллели с Ираном, которые проводила Латынина в своей недавней статье, говоря, что до 1979 года Иран был замечательно веселой, европейски ориентированной страной, где шах шутил над муллами и исламом, а что теперь. Насколько эта модель приложима к нынешней России?

Белковский: Нет, иранская модель, я думаю, нет. Потому что все-таки Иран — это религиозное государство, там есть фактор ислама, которого у нас нет. У нас нет ни доминирующей религии, ни господствующей идеологии ни в одном глазу.

Морев: В России, в общем-то, никакого реального массового православия нет. Православными являются несколько процентов людей, все остальные тысячи, стоящие в очереди к ХХС к какой-нибудь привезенной туда святыне, исповедуют банальную бытовую магию.

Белковский: Конечно. Поэтому у нас вообще формируется не идеократия, а персоналистское правление одного человека, которым оно не было до недавнего времени, построенное на культивировании самых отрицательных черт русского народа вместо культивирования положительных, то есть на ресентименте и на неумении работать, нежелании работать. И не востребована позитивная черта русского народа — его креативность, его воздушность. Вообще мотив Путина — месть. Нынче он делает государство ресентимента.

Морев: Удивительно при этом, что он всей своей карьерой и жизнью обязан распаду Советского Союза, и он должен быть этому событию благодарен страшно.

Белковский: Он и был благодарен, но, конечно, то, что строится, это не Советский Союз, а это антисоветское государство.

Морев: Да, надо заметить, что в своем выступлении он дважды пнул сталинские репрессии. Ни к сталинскому СССР, ни к коммунистам, большевикам у него нет симпатий, и это всегда проскальзывает и выглядит даже некоторым диссонансом на фоне той советофилии, которую транслируют российские государственные медиа последние годы.

Белковский: Да, но российские медиа транслируют этот продукт для народа, а для народа и для элит у нас всегда есть совершенно разные продукты. Еще раз повторяю, что сегодняшнее мероприятие было на экспорт, поэтому оно не касается русского народа вообще. И это идея мести, а месть — это очень мощное чувство, которое владеет миллиардами людей по всему миру. Особенно объектом мести, конечно, является Америка как глобальный жандарм и самая успешная страна в мире. Поэтому вокруг Путина не только русский народ консолидируется, вокруг государства ресентимента, но и многие страны и народы мира. Путин не случайно говорит, что он обращается поверх элит к народу. Та же Латинская Америка на две трети объята ресентиментом, в Азии полно таких, в Африке. В этом смысле Путин становится лидером глобального ресентимента, при том что само российское государство становится все более антисоветским. Советское государство держалось на идеологии, низком уровне коррупции и государственной собственности, эта Россия держится на всем прямо противоположном — отсутствии идеологии, очень высоком уровне коррупции, нарастающей во времени, и частной собственности де-факто. Даже если многие активы находятся в госсобственности, то управляются они в сугубо частных интересах, а не как в Советском Союзе. У него двойной ресентимент — к Западу и к собственным элитам. Он считает, что собственные элиты его предавали всегда, они хотели быть хорошими на Западе и плохими здесь, поэтому теперь пусть они отработают за все эти годы «раба на галерах». А Запад, конечно, его обманул, кинул его мордой об стол, не оценил его благородных порывов, не оценил его любви и страсти к нему, и теперь это должно быть отомщено. Но это сам по себе антихристианский посыл, потому что ключевое высказывание по этому поводу в Евангелии: «У Меня отмщение, и Я воздам». Никакой стратегически успешный проект не может быть построен на мести. И, разделяя мнение Партии блондинок и брюнеток, это долго не протянется по непонятным нам причинам. Но сейчас, по крайней мере, это будет идти по нарастающей.

Морев: При этом панические настроения в среде интеллигенции относительно шельмования, цензуры Путин старался погасить.

Белковский: Что полностью отражает экспортный характер мероприятия.

Морев: Как вы думаете, это останется декларациями или действительно будет дано какое-то указание, например, отстать от «Дождя», продолжать поддерживать ситуацию, когда маргинальные общественные слои, меньшинство, как сказал Путин, будут иметь возможность высказать свою точку зрения?

Белковский: В информационной резервации — да. Как всегда и было при Путине. Просто само пространство резервации будет так или иначе сокращаться, ибо такова логика процесса, не всегда зависящая от Путина.

Морев: Как соотнести с этой логикой закрытие сайтов «ЕЖ», «Грани.ру» и «Каспаров.ру», совершенно маргинальных, мало кем посещаемых?

Белковский: Это издержки бюрократической реакции. Надо кого-то замочить, чтобы показать свою полезность, на среднем уровне.

Морев: А решение заблокировать связанные с Навальным аккаунты?

Белковский: Ну, Навальный — это отдельная песня. Навальный, во-первых, воспринимается Путиным относительно серьезно. Это один из немногих оппозиционеров, о существовании которых Путин знает и думает. По сути дела, это один из двух оппозиционеров, о существовании которых Путин думает. Второй — Ходорковский. Вернее, первый — Ходорковский, второй — Навальный. Других оппозиционеров для него вообще не существует. В этом смысле это большое достижение Алексея Анатольевича.

Морев: В принципе, это отражает довольно адекватное восприятие Путина.

Белковский: Да. То есть он Навального не боится, иначе бы он его посадил, как Ходорковского, но имеет в виду. Вот что-то примечательное на горизонте.

Морев: То есть если Навальный сядет в результате суда над ним, который начинается 24 апреля, это будет признаком того, что Путин все-таки решил его бояться?

Белковский: Да. Но я думаю, что он не сядет. Сейчас страх Путина перед ним не нарастает, а снижается. Путин преодолел все главные внутренние барьеры, и он начинает действовать по принципу: враги человеку домашние его. Он больше не смотрит на друзей, он сделал для них слишком много. Единственное, чего он не понимает искренне и почему он не подлинный христианин, конечно, на мой взгляд, потому что он не следует принципу «У Меня отмщение, и Я воздам», и он совершенно проигнорировал позицию РПЦ во всей этой истории. А РПЦ сейчас в украинском контексте страшно уязвима, страшно.

Морев: Известно, что патриарха не было на оглашении послания по поводу Крыма.

Белковский: Конечно. Все происходящее по инициативе Путина — это прямой толчок к тому, чтобы Украинская церковь Московского патриархата окончательно объявила себя автокефальной и слилась в объятиях с Киевским патриархатом, легализовав его и создав самую крупную поместную церковь в Европе.

Морев: Насколько вероятно такое развитие событий?

Белковский: Если агрессия России продолжится, то это случится. Вся Центральная и Западная Украина этого хотят, и уже позиция пребывания в лоне Московского патриархата выглядит абсолютно морально неоправданной. Если до всех этих событий все балансировало на грани автокефалии, то сейчас… При том что украинская церковь, в отличие от московской, пассионарна реально. Я прекрасно помню момент, когда я почувствовал, что Майдан побеждает. Пришло сообщение, что начался штурм Майдана, на Майдане шел молебен 10 тысяч человек, и следом приходит сообщение, что киевские монастыри бьют в набат. Не говоря уже о том, что монастыри открывали ворота беглецам от «Беркута», раненым. Это невозможно представить себе в сегодняшней России. Православная вера на Украине жива…

Морев: Вообще одним из главных отличий Майдана от Болотной и Сахарова было постоянное органическое присутствие религиозной компоненты, ксендзов, батюшек, постоянные моления, песнопения, которые раздавались на Майдане, чего совершенно невозможно себе представить в секулярном протесте Москвы.

Белковский: Да, невозможно себе представить ни с точки зрения аудитории, ни с точки зрения официальных московских церковников, которые не решились бы на это.

Морев: В общем, несмотря на шуточки-прибауточки, которыми сопровождалась сегодняшняя пресс-конференция Путина, перспективы у нас печальные. Хотя лично нас, меньшинство, о котором говорил Владимир Владимирович, физически ограничивать, может быть, не будут.

Если каждый день про нас с вами рассказывают по телевизору, что мы сволочи, предатели и пятая колонна, то это как минимум повышает риск, что нас побьют на улице, и побьют достаточно жестоко.

Белковский: Это уже зависит от логики процесса. Логика постоянных побед требует воспроизводства. Остановиться нельзя. А по мере того, как продолжается внешняя экспансия, продолжается и закручивание гаек внутри страны, другой логики быть не может. Да, сегодня нам ничего с вами не угрожает, но давайте не будем забывать, что кроме угроз официальных есть еще угрозы неофициальные. Условно говоря, если каждый день про нас с вами рассказывают по телевизору, что мы сволочи, предатели и пятая колонна, то это как минимум повышает риск, что нас побьют на улице, и побьют достаточно жестоко. То есть это риски, которые не связаны напрямую с властной машиной, тем более лично с Путиным. Кроме того, есть самодеятельность бюрократов, в России каждый бюрократ — это маленький феодал. Не винтик рациональной бюрократии, как на Западе, а маленький феодал, который в пределах своих номинальных полномочий действует по принципу: что хочу, то и ворочу. Чтобы посадить меня, например, совершенно не нужно решения Кремля, достаточно решения начальника отделения милиции, которому покажется, что это хороший, правильный, прогрессивный акт. Потом меня, может, кто-то и вынет, но я успею еще горя хлебнуть с момента моего ареста. Поэтому в любом случае наше положение становится все более угрожающим, независимо от того, хочет того Путин или нет, потому что это не путинского уровня вопросы. Это вопрос общей логики развития системы.

Я возлагаю надежды на то, что пассионарии в истории побеждают. И пассионарии сейчас на Украине. И второе — это Партия блондинок и брюнеток, которая по справедливости должна прийти к власти, если и когда путинская система рухнет, потому что только она предсказывает сегодня поражение этого режима. Я убежден, что везде, где человек или система мотивированы темными энергиями, это дело обречено. А месть — это темная энергия в чистом виде, она без примесей. Взять коммунизм или нацизм — в них есть какая-то светлая черта, связанная с идеализмом, с мессианством, со зримым будущим. В мести этого нет, месть — это просто месть. И ясно, что Россия в рамках этой модели превращается просто в медвежий угол мира.

Когда Геннадий Тимченко говорит каналу «Россия-1», что скоро нам надо задуматься о том, чтобы вести расчеты в юанях, еще год назад я бы считал, что это чистейший троллинг, на который не надо обращать внимание, сейчас я так не считаю. Логика процесса такова, что Россия становится полностью зависимой от криминальных капиталов, потому что только они устремятся в Россию в условиях самоизоляции, блокады и санкций. Но эти капиталы нельзя держать в долларах, потому что доллар — это Америка, а значит, она костлявой рукой держит эту ситуацию за горло. Значит, надо перевести в другую валюту страны, которая не будет нам угрожать… Ну, там в фунтах или швейцарских франках тоже держать нельзя, потому что это враждебные валюты, рубль слишком слаб, и остается юань методом исключения.

Морев: Но кто гарантирует, что другая рука желтого цвета так же не схватит Россию за горло, даже, быть может, и посильнее, чем Америка?

Белковский: Вот это может стать крупнейшей системной ошибкой. Мне кажется, что Китай гораздо ближе к Америке, чем к России на сегодняшний день.

Морев: У Путина не было двухдневной неформальной встречи с председателем Си, которая была прошлым летом у Обамы. Поэтому мне кажется, что намеки на страшную близость и страшно высокий уровень российско-китайских отношений, которые сегодня он усиленно делал, нейтрализуются тем же уровнем отношений, а может быть, и гораздо более доверительным, между Китаем и Америкой сегодня.

Белковский: Просто ясно, что Америка для Китая является идеалом, это то, к чему Китай стремится. Россия же для Китая — это задний двор мира и источник ресурсов. Если у вас есть великий учитель, философ, скульптор или композитор, которым вы восхищаетесь, пусть даже с очень вредным характером, который много вас обижал, держал в прихожей и так далее, то все равно это не тот уровень отношений, чем с каким-нибудь бомжем с Курского вокзала, любящим вам подхамливать, когда вы проходите мимо него.

Морев: Дети китайских руководителей учатся в Гарварде.

Белковский: Да. А не в МГУ. Поэтому сегодня Китай, будучи номинальным противником Америки, смотрит в рот Америке, а не России, и он едва ли предаст Америку ради России. Путин думает, что в Китае тоже есть ресентимент, но это недооценка, во-первых, китайской психологии. Да, китайцы любят мстить, но надо мстить с позиции силы, а не слабости. А это разные вещи. Китайцы — победители, а не побежденные. А сегодня глобальная партия Путина — это партия побежденных и обиженных, которые решили восстать — такой глобальный веймарский синдром — и как бы спеть свою лебединую песню. Это, с одной стороны, обречено на поражение, как мне представляется, стратегически, но это очень опасно в краткосрочной перспективе. Потому что до момента поражения может случиться что угодно.

Морев: И эту вот краткосрочную перспективу нам предстоит проживать.

Понравился материал? Помоги сайту!