Евгений Хавтан из «Браво»: «Мы были как битлы в Гамбурге»

10 ноября в Stadium Live группа «Браво» отмечает 30-летие большим концертом, как десятью годами ранее отмечала свое 20-летие. Накануне концерта бессменный лидер группы Евгений Хавтан встретился с COLTA.RU, чтобы рассказать о том, как для «Браво» все начиналось, и о том, как он беседовал с Дэймоном Албарном.

— Я заготовила комплимент: очень круто, что вы празднуете каждую круглую дату. Вы — профессиональные юбиляры.

— Да какие мы профессионалы. Другие вон из каждого юбилея выжимают все что возможно — с коммерческой точки зрения, — а мы делаем только Москву и Питер.

— Вообще 30 лет — это ужасно много. 1983-й… Знаете, я даже в школу еще тогда не ходила. А вы вообще помните тот момент, про который сейчас точно можно сказать: вот с него тридцать лет и отсчитываем?

— Да все будто вчера было. Вы вот помните себя тридцать лет назад? Скажите, быстро время прошло? Вот и у нас то же самое. И я все очень хорошо помню.

— Для меня было большим сюрпризом, что вы были знакомы с арт-группой «Мухоморы».

— Да, братья Мироненко и познакомили меня с Жанной. Где они сейчас, кстати, — не знаете?

— Сергей Мироненко стал большим архитектором, у него свое бюро Image Design Group. Он реставрировал кинотеатр «Пионер», к примеру.

— Вот лишний раз убеждаюсь, что поколение всех этих антисоветчиков очень закаленное. Их не свалили ни водка, ни наркотики, у них голова победила разум, и из них достойные люди получились. Только подумайте — архитектор. А тогда мы были в одной обойме. И я бывал у «Мухоморов» на квартире, что рядом с Архитектурным институтом. Там они писали свои тексты дикие. Мой папа, когда их прочитал…

— Какие именно тексты?

— Что-то вроде «Я Енисей в гробу видал…» Такой антисоветский стишок про Салехард и политзаключенных. У меня листок с ними на столе лежал, и когда папа его увидел, у него волосы дыбом встали. «Это что?» — спросил он. А я: «Да стихи, пап, наброски для песен». А там таких «набросков» листов двадцать. Им, видно, лень было переписывать, специально для меня что-то делать, и они мне просто сваливали в сумку ворох бумаг со стихотворениями. И все примерно одного и того же содержания. И однажды «Мухоморы» сказали, что есть у них девушка, которая вроде как хорошо поет: «Дадим ей твой телефон?» Девушкой оказалась Жанна.

Нам было по двадцать лет, когда мы стали звездами, — о нас вся страна знала.

— Мне почему было приятно узнать, что вы были с арт-тусовкой связаны? Потому что мне все время казалось, что в отличие от Питера в Москве рокеры и художники всегда были порознь.

— Да, разделение было жестким. И нас как группу, не принадлежащую ни к той тусовке, ни к этой, почему-то занесло именно к художникам.

— В книге Александра Кушнира «100 магнитоальбомов советского рока» рассказывается история про концерт в ДК «Мосэнерготехпром», после которого вас скрутила милиция.

— Задолго до этого концерта было понятно, что нами интересуются органы. И не только ОБХСС (частная предпринимательская деятельность, статья от трех до семи лет) — потому что мы, как и все, естественно, играли за деньги, — но и Лубянка. Я не помню точно, когда был этот концерт…

— 18 марта 1984 года.

— Так вот до 18 марта мы сыграли еще несколько концертов, после которых я и люди, руководившие ДК, где мы выступали, писали какие-то объяснительные записки. То есть уже тогда было понятно, что рано или поздно что-то должно произойти. Да что там. Меня прямым текстом об этом предупреждали — я не хочу называть имена этих людей, но поверьте, это все известные фамилии. Откуда они были так хорошо осведомлены, я не знаю и знать не хочу. Короче, нас предупредили, что концерт давать не надо, но мы, балбесы, все равно его дали. И получили по полной схеме.

— Ну не от трех же до семи.

— Нет. Но с работы всех поувольняли, и меня из института вытурили. И самое смешное, что я восстановился, но меня опять отчислили, и тоже из-за концерта. Мы сыграли на дне рождения Саши Липницкого на Николиной Горе, где были все — и Витя Цой, и Гребенщиков — и где всех повязали.

— Вы так рассказываете об этом, что зависть берет. И прямо жаль сегодняшних рокеров, у которых ничего этого нет и не будет.

— Будет, если они так и будут отмалчиваться, — все сполна получат.

— Что вы имеете в виду?

— Если у людей не будет четкой позиции, если они будут вариться, как мармелад, то все, о чем я только что так красиво рассказал, вернется. Я об этом, если честно, не хочу говорить — особенно в рамках беседы, посвященной нашему юбилею. Мне больше интересно про музыку.

— Да, хорошо, конечно. Просто это такая важная тема…

— Понимаю, тема горячая. Мы тоже ходили на площадь. И даже играли на концерте в поддержку политзаключенных («РокУзник». — Ред.), что тоже важно. А после на форуме я от поклонников получил за это по полной: 70% аудитории «ВКонтакте» нас не поддержало, можете себе это представить? А ведь там молодежь сидит. Вот это было неожиданно. Да что тут говорить? Страна не готова к изменениям.

— Так надо ее готовить.

— А это не моя участь, не моя задача. Если люди не хотят ничего вообще, если это абсолютно аморфная масса, которой все по барабану, — не надо. И мы будем уважать их выбор.

— И будете петь, как вы сами много раз повторяли, «веселые, солнечные песни», потому что вокруг и без того все взрывается и полыхает?

— Но кто-то же должен. Я считаю, это моя задача: внутренний голос подсказывает, что мне нужно делать вот так. Для обывателя «Браво» мало чем отличается от какой-нибудь мальчиковой поп-группы, но разница есть. И те, у кого есть голова и мозги, ее чувствуют. Я вообще не разделяю музыку на жанры, потому что знаю рок-н-ролльщиков, которые попсовее самых попсовых артистов…

Если они так и будут отмалчиваться — все сполна получат.

— Ладно, раз вы отказываетесь про политику беседовать, поговорим про то, как вы в середине 1980-х неожиданно для всех порвали с андеграундом и продались Москонцерту.

— Я миллион раз задавал себе этот вопрос — правильно ли мы сделали, согласившись на предложение работать в Московской областной филармонии?

— Как вообще это произошло? Тогда всем такие предложения делали? И Цою тоже?

— Цой тоже в филармонии работал — не в Московской областной, а в другой какой-то. Вы немножко идеализируете ситуацию. Тогда многие сотрудничали с разными концертными организациями. Так вот, я часто думаю, верно ли мы тогда поступили. И знаете, я считаю, что верно. Большинство рок-групп тогда были просто безработными. Мы сыграли концерт в ДК «Мосэнерготехпром» в 84-м, а в филармонию попали в 86-м. А что было в 85-м? На что мы жили, кем были, это ведь никого не интересует, да?

— Ну а что там может быть интересного: вы были совсем еще молодыми людьми, жили с родителями наверняка.

— Нам было по двадцать лет, когда мы стали звездами, — о нас вся страна знала. И именно поэтому вопрос выбора — оставаться в андеграунде или идти работать в филармонию — был для нас очень болезненным. Но, короче говоря, если бы мы не перешли тогда в филармонию, группа развалилась бы точно. Мы были в каких-то списках, нам запрещали выступать — то есть фактически пытались стереть.

За поддержку политзаключенных я получил от поклонников по полной.

— А при вступлении в филармонические ряды все это моментально отбеливалось, да?

— Там мы очень долго сдавали программу худсоветам, и это тоже была целая песня, но главное, Жанна тогда психанула и ушла. Сказала, что рано нам еще профессионалами становиться, рано в филармонию уходить. Но мы все равно начали работать — дали около сотни концертов в Московской области. Потом начали ездить по стране, по стадионам. И это была очень хорошая школа. Мы были как битлы в Гамбурге, которые в 1960-м играли по тамошним клубам, как таперы, по семь-восемь часов. Во всех биографиях The Beatles глава про Гамбург самая важная.

— Готовясь к интервью, я переслушала, по-моему, все, что только можно было найти в интернете. И нашла забытую мной песню на стихи Арсения Тарковского «Звездный каталог».

— Мы ее по понятной причине сейчас не играем — ее ведь Жанна пела. Прикасаться к святому надо очень осторожно. У Жанны был великий дар — она всегда хорошо чувствовала поэзию. Но это чувство врожденное, его невозможно воспитать.

«Браво» — «Звездный каталог»

— Я про «Звездный каталог» вспомнила в той связи, что слышала, будто вы к этому юбилею выпустите виниловую пластинку с редкими записями.

— Хотели. Но это оказалась очень сложная история. В свое время, когда музыкальная индустрия только начиналась в нашей стране, появилась куча компаний, которые ничего в этом не смыслили. Они просто брали западные контракты — вот такие толстые! — и подсовывали музыкантам. А я, поскольку был полным идиотом, их подписывал. Мы только сейчас принялись разгребать эту историю с авторскими правами, и ей конца и края пока не видно. И вообще вся эта история с винилом, конечно, не про деньги. Сами понимаете, виниловая пластинка — это же так, друзьям подарить и себе на память оставить.

Антон Чернин, пресс-атташе группы «Браво»: «Прошу прощения, что вмешиваюсь, но был такой загадочный винил 91-го года, весь тираж которого уничтожили».

Его Паша Кузин выпустил, наш барабанщик. Решил, умник, сделать подарок группе: пошел на фирму «Мелодия» и принес им наши самые первые записи, еще не обработанные. А «Мелодия» взяла и выпустила их. Я, признаться честно, с ними судился. Не с Пашей, естественно, а с фирмой «Мелодия». Самое главное, суд я выиграл, и были арестованы все их счета. Это был вообще уникальный случай для 1990-х, когда по авторским правам было принято хоть какое-то решение.

— Хоть один экземпляр из всего тиража сохранился?

— Пластинка как пластинка, да только сделанная особенно бездарно и плохо. Все же делалось наспех — пока не поймали. Думаю, тысяч пятьдесят экземпляров «Мелодия» продать все-таки успела под шумок.

«Браво» на «Музыкальном ринге» (1986): группу представляет Алла Пугачева

— Я где-то читала, что вам нравятся Motorama, On-The-Go и еще какие-то молодые группы.

— Они на старте пока. И если в потенциале они сделают какой-нибудь важный для себя самих шаг, то из них получатся очень мощные группы. Но если только они его сделают. Потому что в противном случае плохо их дело. Вообще таких вот песенных ударов, которые случались десять-двадцать лет назад, в последние годы что-то не наблюдается. Таких, чтобы — раз! — и песня убивает всех. Потому что нет личностей. Все-таки должны быть не просто группы мальчиков и девочек, желающих петь песни. Должна еще быть мотивация. Мальчики и девочки должны хотеть что-то сказать и сказать это так, чтобы все их поняли. Но я лично не понимаю, что Motorama хочет сказать, — хотя неплохо знаю английский язык. Тут еще такой нюанс: если уж ты на этом рынке работаешь, если здесь деньги зарабатываешь, пой на русском.

— Так, может, они хотят клубы Амстердама поднимать? Может, они и не на нас вовсе метят?

— Метят, еще как метят. Или вы думаете, что они на сцену выходят для сотни своих друзей? Вранье чистой воды — ни за что не поверю.

Я лично не понимаю, что Motorama хочет сказать, — хотя неплохо знаю английский язык.

— Вы в одном интервью подробно описывали, как правильно музыканты должны стареть.

— Да, примеры есть, но они все западные, извините. Что касается наших, если я сейчас кого-то одного назову, то обижу сразу всех. Ну кого же назвать? Дима Ревякин, Леша Романов. Но на самом деле я сужу по творчеству, а так, чтобы близко, то я ни с кем из наших музыкантов не знаком.

— А с западными?

— Что с западными? На вопрос: «С кем из зарубежных музыкантов вам хотелось бы выступить?» — я обычно отвечаю: «Мне бы хотелось с этими музыкантами выпить». Да какой там творческий обмен? Мы же с разных планет — мы не понимаем друг друга. Единственный, с кем я реально выпивал, — это Дэймон Албарн во время первого приезда группы The Blur, когда они в «Горбушке» выступали. Мы сидели, мило разговаривали, он стрелял у меня сигареты, и ему было совершенно до балды, кто я такой.

Понравился материал? Помоги сайту!