28 февраля 2019Театр
183

Предупреждение

«Рождение Сталина» Валерия Фокина в Александринке

текст: Елена Горфункель
Detailed_picture© Владимир Постнов

Режиссера ни в коем случае нельзя спрашивать, что он хотел сказать своим спектаклем. Такой вопрос выдает праздное любопытство, которому не место в отношениях мастера и серьезного зрителя: если спектакль получился, то ответ очевиден. В финале «Рождения Сталина» в постановке Валерия Фокина в Александринском театре из оркестровой ямы в гробовой тишине медленно поднимается серый, необъятных размеров монумент вождя. Поднимается, но не встает во весь рост. Тьма на мгновенье покрывает и статую, и зал. Загорается свет, и актеры выходят на поклоны, как будто никакого каменного истукана не было. Понятно, что для режиссера финал, а значит, и спектакль — не что иное, как предупреждение. В этом полуосуществленном подъеме из небытия того, кого уже и из Мавзолея вынесли, и множество раз прокляли и отвергли, — метафора возрождения зла, персонифицированного в одном человеке. Предупреждение и, возможно, пророчество Фокин сделал театральным высказыванием.

Язык его режиссуры — ясный и лаконичный (если спектакль получается). Про него, Фокина, можно сказать так, как говорили про одного знаменитого драматурга: «холодный, как рыба, и твердый, как гвоздь». Логика и рационализм делают сочинения Фокина иногда несколько прямолинейными, но, безусловно, прямыми. Спектакль о рождении Сталина — не сатира и не апология. Это исследование. Я бы сказала — исследование по-брехтовски, если бы отстранение от модели, от героя не было таким решительным и лишенным (почти) сарказма. Дистанция между Сталиным и автором имеет смысл. Когда слышатся слова внутреннего монолога Сталина, возникает ощущение, что в число очевидцев этих признаний входит и режиссер. Что он сам впервые прислушивается к тому, что «варилось» в этой голове, какие планы и какие выводы она делала.

Но кто такой Сталин в данном случае? Просто вождь народов, генералиссимус рождения 1878 года? Очевидно, что нет. Сталин — это один из. Аналогия отправляет сразу же к «Бесам» Достоевского. К тому, как пластична моральная природа человека, и к тому, как формируются благодаря этой пластике молекулы зла, образуя в итоге готовую взрывную массу, опасную для человечества. Достоевский изучил подобный феномен в русской истории, в ее непосредственном и виртуальном вариантах. Вспоминается один из лучших спектаклей Малого драматического театра — «Бесы» Льва Додина, в часовом измерении длившиеся целый день. Исследование Додина по роману Достоевского было скрупулезным, сценически ярким, щедрым в показе быта, в юморе, психологизме. Но Фокин «разговаривает» иначе. И его исследование обращено в относительно недавнюю русскую историю. Кроме того, аналогии по ходу истории множатся. Опыт студента Нечаева или кружка «наших» у Достоевского не удался, но опыт Артуро Уи (снова Бертольт Брехт!), опыт Сталина удались. Персонажи реальной истории и персонажи театральные становятся зеркальными отражениями — как это происходит у Фокина. Так что у Фокина рождается не Иосиф Джугашвили, а очередной монстр.

© Владимир Постнов

Название спектакля Александринки может породить впечатление, что театр в который раз берется разоблачать культ личности, что Фокин сколько-нибудь заинтересован в психологической и фактической реконструкции биографии Джугашвили-Сталина. Я в этом сомневаюсь. Название спектакля вызывающе. Оно одинаково должно раздражать и сталинистов, и антисталинистов. Наше общество слишком давно и очень демонстративно разделилось на эти части, и схождения в ближайшем будущем не видится. Потому-то «Рождение Сталина» кажется провокацией, направленной к обществу.

Не будучи сколько-нибудь политически завербованным гражданином, я отзываюсь на провокацию театра, ибо в ней есть главное — художественность послания. В ней есть театральная красота, поэтичность, убедительность.

Сталин, возглавлявший Советское государство на протяжении почти тридцати лет, неоднократно становился персонажем театра и кино. Сначала — исключительно положительным персонажем, последние десятилетия — то мудрым властителем и полководцем, то тираном и убийцей. В 1949 году молодой Товстоногов поставил с молодым Евгением Лебедевым в ленинградском Театре им. Ленинского комсомола спектакль о молодом Сталине — «Из искры». Спектакль едва не стоил Товстоногову и Лебедеву карьеры, но в результате удостоился Сталинской премии. С тех пор молодой Сталин не появлялся ни на сцене, ни на экране. Фокин начинает (да и продолжает) с того, что хорошо известно из биографии Сталина, — с отречения от Бога. Со сцены в приемной семинарии. Только толкование факта отречения совсем иное, чем в советских жизнеописаниях: все позволено, если Бога нет. Молодой семинарист меняет очередь в предложении о причине и следствиях, в том тезисе, который был знаком, прочувствован и выбран лозунгом поколениями радикалов-бунтарей конца ХIХ — начала ХХ века. Сосо ищет вседозволенности и находит ее в свободе от Бога, то есть от совести. Первая же сцена спектакля задает сквозную тему: первый шаг от совести, то есть от Бога, есть шаг к дьяволу. Никаких точных (сколько-нибудь визуальных, наглядных) указаний на этот счет режиссер не дает — и значение первого, казалось бы, свободолюбивого, в духе того времени, озадаченного потерей нравственных ориентиров, шага угадывается не сразу.

Спектакль Фокина — не сатира и не апология. Это исследование.

Тут необходимо сказать об исполнении роли Сталина Владимиром Кошевым. Если бы не этот актер с его неожиданно раскрывшимся сильным темпераментом — потому что его Раскольников в фильме Дмитрия Светозарова был более жертвой обстоятельств, чем их творцом, хотя связь между студентом-убийцей и семинаристом-раскольником есть — так вот, если бы не актер, многое в фигуре главного героя оставалось бы непонятным. Кошевой играет широко и внятно. Он, как и режиссер, не сочувствует Сталину и не уничтожает его. Он остается наедине с ним, вслушиваясь в его монологи, всматриваясь в его душу. Накопления к полной сталинской симптоматике происходят у Сталина-Кошевого постепенно. Например, он так грубо отталкивает от себя девушку, которая явно предпочитает его своему жениху, другу Сталина, что невольно вспоминаешь доступную всем историю взаимоотношений Сталина с женой. Или другая сцена: товарищи, вдохновленные Сосо на теракт, убийство десятков людей на площади Эриванского, чтобы достать необходимый для революционных дел капитал, идут на риск, на смерть, на преступление, а вождь в это время (как ни смешно, подобно стратегии В.И. Чапаева — командир должен быть в засаде до поры до времени) дожидается результатов акции, сидя в винной лавке.

Кошевой в роли внешне похож на своего героя. Актер, не форсируя это сходство (привлекательный черноволосый чувственный юноша), некоторыми штрихами доводит его до сгустка характера, который в любой момент может стать антипатичным. Молодой Сталин Кошевого — лидер, сначала совсем маленький, но поднимающийся в росте. Он удачно применяет лексикон романтического революционера, он — в меру фразер, в меру товарищ. Он умеет солгать без подлости и унизить почти незаметно. Он — авторитет, как принято называть главного в шайке бандитов. Факты уголовной деятельности Сталина-Джугашвили тоже давно обнародованы, но театр подает их в рамке несколько саркастической — во всяком случае, едва ощутимый сарказм присутствует в сценах застолья, собрания на лоне природы и т.д. Как ни поразительно, но сами по себе события из жизни молодого Сталина в пьесе «Из искры» и в пьесе «Рождение Сталина» схожи. Вся суть в истолковании, в тоне, в котором подается первая революционная удача. И дело не только в идеологии, на которой споткнулись авторы спектакля 1949 года. Дело не в оценках Сталина как революционера и вождя. Дело в дистанции, выбранной современным театром для вынесения объективного суждения. Театр отстраняется от прежних разнополярных оценок. Автор пьесы «Из искры» известен — это Шалва Дадиани (хотя в свое время это авторство с достаточным основанием оспаривалось). Авторов пьесы «Рождение Сталина» в программке называют чересчур расплывчато — тут и «Бесы» (Фокин мог бы вообще не называть Достоевского, вклад неоспорим), и Булгаков с «Батумом», и «тексты современных авторов». Глухота последних вызывает сожаление, потому что текст, не только режиссерский, но и литературный, вызывает интерес. Кто собрал композицию «Рождения Сталина» и как она складывалась — вопросы без ответов. Спектакль состоит из избранных сцен одной типической жизни (такой же мы могли бы назвать жизнь Нечаева, или Артуро Уи, или даже Нерона из трагедии Расина «Британик»: там он — «нарождающееся чудовище»). Отличная технология Александринки позволяет за пару минут на место одного действия выдвинуть другое. Ритм спектакля ровен (исключение — сцена на кладбище, несколько затянутая) — как будто перелистываются страницы хроники. Автор сценографии, главный режиссер Александринки Николай Рощин, не мудрствуя, меняет одну за другой фурки с интерьерами семинарии, лавки, скромного убежища революционеров или пленэрами. Кроме фурок Рощин один раз использовал большой занавес, выполненный в технике графики и изображающий урбанистический пейзаж Тифлиса — поднимающиеся по уступам гор дома со светящимися окнами. Этот единственный занавес сам по себе — зрелищная удача художника. На глазах зрителей рабочие сцены, ее слуги, ловко и беззвучно делают свое дело — и все-таки они обращают на себя внимание черной одеждой, похожей на костюмы кинто, танцоров на грузинской ярмарке. Конечно, в этом спектакле у них нет той поэтической нагрузки, которая была в грузинских спектаклях Г.А. Товстоногова («Ханума», «Мачеха Саманишвили»), оставаясь неким географическим знаком.

© Владимир Постнов

Среди поучительных и показательных историй из жизни молодого Сосо одна оказывается в центре, на пике биографии, в ее переломном пункте. Бандиты-революционеры пытаются «развести» купца Бархатова на большие деньги, а когда не удается, обещают повесить его одиннадцатилетнего сына. И выполнили бы обещание, если бы Сталину не пришла в голову мысль о шансе сравняться с Богом — только Бог может управлять судьбами. Сосо, настроив себя на роль Бога, отпускает мальчика. Прозрение о своей божественной миссии воодушевляет Сосо, может быть, на всю его жизнь. Он говорит о ней прямо в зал с пламенной радостью в голосе. Отречься от Бога и встать на его место — две воли управляют им.

Ну и вторая кульминация — встреча Сосо и Сталина, роль которого исполняет Петр Семак. Эта, по сути, заключительная сцена напомнила мне один давний зарубежный спектакль по «Братьям Карамазовым». Он начинался с того, что на сцене стоял гроб, в гробу лежал Федор Павлович Карамазов. Потом он поднимался из гроба, а за ним вился длинный сатанинский хвост. Мертвецкая в спектакле Фокина — тот же приют нечисти. В полном парадном облачении, как он лежал некогда в гробу, поднимается и выходит вперед, к Сосо, к зрителям, глава СССР. Сталину 1953 года составляют компанию бледные обнаженные тени его погубленных товарищей. Тени и есть тени, они могут лишь шептать о своей несчастной доле. Но Сталин будущих времен, молодцеватый старик в белоснежном кителе, торжествует победу над собой, тем «заморышем» Сосо, что сломлен и брошен в тюрьму. Тюрьма, где уже испытал физические страдания и унижения революционер-бандит, и мертвецкая на сцене сливаются в одно пространство, как и времена, как эпохи, как Коба восхода и Сталин расцвета советской империи.

Что играет Семак? Величие, победоносное зло, злорадно усмехающееся над своей не до конца проданной, но готовой продаться совестью? Не только это. Вопреки видимой крепости и ослепительной белизне кителя Сталин 1953 года — лишь гнилая плоть, затянутая в прозодежду вождя, в одежду, в которой он столько раз изображался на портретах художников-лакировщиков. У Семака наигранное добродушие умершего Сталина рифмуется со смертью, ее вечным издевательским оскалом.

Фокин, повторю, сказал то, что хотел. И так, как хотел. Его высказывание недвусмысленно и остро. Он уверен, что не опоздал со своим предостережением. Даже если он обманывается, как многие предсказатели до него, если время сталинизма прошло или еще не вступило в очередной виток, он действует по внутреннему убеждению. Другое дело — к кому он обращается. Те, кто пришел на спектакль в Александринский театр, хорошо знают житие от бесов, имеют свое мнение на этот счет. Те же, кто верит в икону сталинизма, в Александринский театр не ходят. И, думаю, не верят равно ни в уроки истории, ни в силу искусства.

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Что слушать в ноябреСовременная музыка
Что слушать в ноябре 

Вселенная Lucidvox, комфортный «Интурист», OQJAV в потемках, татарский инди-фолк Juna, всеядный панк «Космонавтов нет» и другие примечательные релизы месяца

19 ноября 202072
Павел Крисевич, русский мальчикОбщество
Павел Крисевич, русский мальчик 

Как юноша, распявший себя на Лубянке напротив здания ФСБ, пришел к этой идее? Как молодые люди сегодня приходят в свою «революцию»? Монолог Павла Крисевича записал Роман Дорофеев («Ъ»)

18 ноября 2020602
«Если ты не получил признания при жизни, тебя не откроют через сто лет, как Баха»Современная музыка
«Если ты не получил признания при жизни, тебя не откроют через сто лет, как Баха» 

Пять молодых российских композиторов — Игорь Яковенко, Анна Поспелова, Николай Попов, Глеб Колядин и Алина Подзорова — рассказывают о сочинениях, написанных в 2020 году

18 ноября 202089
Бояться нечегоColta Specials
Бояться нечего 

Будни московского спального района, радиоактивный могильник и строительство автотрассы в экологическом фотопроекте Дмитрия Печурина

18 ноября 20204830