2016-й: оглядываясь

В преддверии Нового года COLTA.RU решила спросить у представителей литературного мира, что интересного и важного, по их мнению, произошло в литературе и литературной жизни в 2016 году.

Анна Наринская
Илья Данишевский
Кирилл Медведев
Евгения Вежлян
Александр Скидан
Андрей Василевский
Константин Шавловский
Илья Кукулин
Наталья Иванова

Анна Наринская

критик

К списку

Я могу понять тех, кто сочтет этот год исключительно удачным для отечественной литературы, особенно если это слово понимать расширительно — как совокупность самых разнообразных литературно-книжных деятельностей. Действительно, в этом году наконец-то заработал нестыдный книжный сайт («Горький»), главную книжную премию дали книге, за которую опять же не стыдно («Зимняя дорога» Леонида Юзефовича), главная книжная ярмарка страны (non/fiction) прошла на уровне, который «нестыдным» назвать глубоко недостаточно, а можно только восторгаться, а литературные события становились центром дискуссии (я не поклонник романа «Маленькая жизнь», но споры о нем считаю вещью важной в обществе, где разговор о книгах вообще-то считается уделом скучных умников).

При этом собственно русская литература в этом году пребывала в той же стагнации, в которой она пребывает последние годы, в той же, в которой пребывает наша общественная мысль в принципе. Невозможно назвать голос, определяющий время, текст, создающий метафору жизни как она чувствуется сегодня. Соответственно лично мои литературные итоги года яркостью и не отличаются. Кругом некты в сером. И, если подумать, это вполне закономерно.

Илья Данишевский

писатель, издатель

К списку

Наиболее любопытным в 2016 году мне кажется затвердение образа «усредненного» потребителя культуры. Не только и не в первую очередь это касается литературы, но этот образ уже апробирован на выставках Стерджеса и Яна Фабра, и нет причин, почему он откажется двигаться дальше в защите собственного спокойствия. Этот потребитель обидчив, закомплексован и желает от искусства примерно того же, чего и от политической речи, — популистских гарантий существования «прекрасного далека». Конечно, этот образ не является новостью, не является каким-либо новым конструктом, но сегодня он начинает отстаивать свое представление о том, что должен или не должен художник, с помощью прямого давления на художника или представляющие его институции. Так, растиражированного пса с выставки Фабра все же скрыли от недовольных глаз — мы уже можем представить полный спектр того, что вытеснено (и будет вытесняться завтра) в проблемную зону. Искусство должно быть максимально декоративным; лучше, если при этом оно все же будет притворяться для большей духовности (а лучше — душевности) глубоким и интеллектуальным. Все это с повторением прописных истин на давно отвоеванных территориях давно освоенными (комфортными и привычными) инструментами.

Но в России такая стратегия сливается с контекстом и не просто размывает границы искусства и неискусства (что может быть положительным, отрицательным или каким угодно), но по привычке становится репрессивной: скоро она начнет оказывать воздействие на коммерческие системы, а потом эти коммерческие системы перестанут сопротивляться и отдадут на откуп «усредненному» потребителю то, что ему хочется, — наиболее узкий и маловариативный сегмент искусства, избавленный от проблемности, неясности и — главное — поиска как диагноза, так и лечения. Незачем даже пробовать показывать Фабра там, где эта попытка встречает такую агрессию, а от Фабра — далее, далее, далее, пока самоцензура не сведет все к стерильному прожиточному минимуму.

[Немного] похожим — и важным — кажется мне спор о манипулятивности «Маленькой жизни» Янагихары, который намекает, что читатель — персонаж с четко заданными границами и им при определенном наборе усилий крайне легко манипулировать. Сам этот спор, на мой взгляд, сообщает [в том числе] о том, что мы часто воспринимаем читателя-потребителя-и-друг-друга как что-то очень монолитное, с едиными болевыми точками и алгоритмами восприятия. В таком споре сверяется читательское наложение представления о том, как надо, на прочитанное, и спор движется в этих границах, но как бы не допускается иная стратегия чтения — например, текста как текста (а не как истории), текста как слепка реальности (в которой манипуляция может оказываться в том числе случайно запечатленным отражением этой реальности — это, например, кажется мне очень близким, потому что, конечно, информационный террор социальных сетей можно свести к бесконечным попыткам манипулировать друг другом) или текста как реакции на потребность создавать текст (то есть исключительно такой, какой необходим автору, без учета гипотетических реакций читателя).

Недостатком «Маленькой жизни» — на мой взгляд — можно было бы назвать достаточно однобокую демонстрацию посттравматики, создание некой дистанции между героем и его травмой (что делает героя чрезмерно удобным для сочувствия — опять же при условии, что мы воспринимаем тексты как сообщения о тех или иных лицах, по отношению к которым мы испытываем то, что обычно испытываемо к людям), но и это как бы заранее заложено в сюжет (так же как «обвинение в манипуляции» заложено в сюжет, и в той же степени, как травма определяет стратегию, ее определяет и защита от таких обвинений) — для меня про события, проделывающие в речи дыры, ни объяснить, ни залатать которые невозможно. И в такой интерпретации это оказывается очень важной для меня книжкой, как все другие — дающие голоса тем, у кого правом силы и здоровья голоса отняты в пользу более громких голосов.

Кирилл Медведев

поэт, лидер группы «Аркадий Коц»

К списку

Намеренно ограничусь активистско-поэтическим контекстом.

В 2016 году мне запомнился вечер в Сахаровском центре в поддержку палестинского поэта Ашрафа Файяда, приговоренного к смерти в Саудовской Аравии, как и серия подобных акций по всему миру. Большим впечатлением стали поэтические чтения в рамках фестиваля «Культура за профсоюзы» в Ярославле. Дискуссия с профсоюзными активистами — редкая возможность для поэтической среды посмотреть на себя со стороны, попытаться в необычном регистре объяснить те достоинства актуальной поэзии, которые привычно кажутся очевидными.

Проект «Тихий пикет» Дарьи Серенко внутри своей гражданской функции открывает и новый способ встречи поэзии с читателем, очень тонким образом сочетающий публичный вызов и глубоко уязвимую позицию автора. Эта работа вызывает у меня сильное сопереживание.

Поэтическое существование Игоря Бобырева, в т.ч. выход его новой книги, продолжает ставить вопрос о том, в какой степени декларируемая способность литературной среды оценивать поэтический текст в строго эстетической системе координат является идеологической претензией, скрывающей сложное переплетение личных, политических и прочих подтекстов, которые должны постоянно вскрываться и учитываться.

Новая книга Александра Бренера (который радикально работает с той же самой проблематикой) «Жития убиенных художников» (М.: «Гилея», 2016), а также переиздание его книги «Мое влагалище» — замечательные литературные события этого года.

Недавнее стихотворение киевского поэта Александра Кабанова, воспевающее «украинский русский родной язык», особенно в контексте обсуждения его позиции по поводу «проспекта Бандеры», показало, что поэзия как факт языка по-прежнему способна вынашивать рискованные смыслы не только вне, но и поперек существующих идейно-политических блоков.

Кроме того, радовали и взывали к осмыслению стихи Оксаны Васякиной, Виталия Пуханова, Виктора Лисина, Влада Тупикина, Галины Рымбу, Александра Дельфинова, Эдуарда Лукоянова, Кирилла Корчагина.

Евгения Вежлян

критик, старший редактор отдела «Проза» журнала «Знамя»

К списку

Не стану говорить о конкретных текстах, конкретных удачах и неудачах конкретных авторов. Для меня как для человека, пытающегося наблюдать так называемый литературный процесс с некоторой внешней по отношению к собственно литературе и литературной политике точки зрения (для удобства можно назвать ее «социологической»), самым интересным в этом году было как раз самое «неинтересное», а именно — то, как выглядели «большие» литературные премии.

Такое ощущение, что литературная премия как институт переживает кризис. И дело тут не только в общем экономическом упадке (в этом году, например, не вручается премия «Дебют», а премия «Русский Букер» в очередной раз и внезапно потеряла спонсора). Происходит рутинизация премиального процесса: премии в этом году смотрелись скорее как некоторый обязательный ритуал, обозначающий конец литературного года, нежели как события, имеющие отношение к живой и актуальной жизни литературы.

И это, на мой взгляд, — симптом, свидетельствующий о важных изменениях механизмов литературного влияния. Эти изменения происходят во многом благодаря «сетевизации» литературной и читательской сред. «Большие» премии выстраивают свою политику исходя из той конфигурации литературы, которой больше не существует. Больше нет «большой» и «единой» литературной среды как единого «пространства внимания», которое может привлечь одна, назначенная «лучшей», книга. Это пространство теперь в сильной степени кластеризовано, сегментировано, поделено на разной величины «группы влияния», что, кажется, делает проблематичным само существование институтов, основной задачей которых является поддержание т.н. мейнстрима.

Хорошей иллюстрацией этих процессов является, например, внезапное и лавинообразное выдвижение Галины Юзефович на позиции ведущего критика. А в некотором ином отношении — столь же лавинообразный рост интереса к роману Янагихары. Это как «очередь на Серова», только применительно к литературе. Соцсети мгновенно распространяют информацию внутри определенного кластера связей, сосредотачивая на короткое время внимание вокруг того или иного культурного явления, а влияние критика напрямую начинает зависеть от структуры этой сети и динамики перепостов. То есть в случае Юзефович «профессиональная» критика становится сетевым феноменом, а сама фигура критика возвращается в поле актуального чтения. Роль же критики при этом существенно переосмысливается: критик уже мыслится не как носитель некоторого недоступного специального знания, «спускающий» публике новые культурные образцы, а, скорее, как центр некоторой большой и значимой читательской группы, катализирующий групповые вкусовые пристрастия, готовый вступить в диалог со своей аудиторией.

Словом, 2016 год кажется мне годом поворота к переосмыслению основных литературных институтов, моментом возможного начала их существенной трансформации и окончательного отказа и от советского, и даже от постсоветского институционального наследия.

Александр Скидан

поэт, редактор отдела «Практика» журнала «Новое литературное обозрение»

К списку

Главное событие прошедшего года лично для меня — выход собрания стихотворений Василия Кондратьева (1967—1999) «Ценитель пустыни». Оно открывает этого автора с совершенно новой стороны: до появления корпуса стихотворений даже близкие друзья и почитатели знали Кондратьева главным образом как прозаика и переводчика, чему немало способствовало и то, что в 1990-е он практически перестал печатать стихи. Но не писать их. И именно в этот период им были созданы наиболее зрелые и мощные поэтические тексты, некоторые из них я считаю безусловными шедеврами. Но и ранние вещи, написанные во второй половине 1980-х, заставляют пересмотреть карту неофициальной поэзии и прочертить новые траектории преемственности по отношению к великим модернистам XX века.

Продолжая разговор о поэзии, я бы отметил появление долгожданного большого тома «Открытые дворы» Владимира Аристова: это один из самых значительных современных поэтов, и я рад, что поспособствовал этому изданию. Дебютную книгу Нины Ставрогиной «Линия обрыва». А также переводы «Морской оды» и «Триумфальной оды» Фернандо Пессоа, выполненные соответственно Наталией Азаровой и Кириллом Корчагиным; очень правильно, что они соединились под одной обложкой, причем «Морская ода» напечатана параллельно с португальским оригиналом. Здесь логичным было бы сказать и о главном разочаровании года — «Книге непокоя» того же Пессоа, также выпущенной «Ад Маргинем Пресс». Трудно сформулировать, что именно не так с переводом, но, кажется, это лишь слабый отблеск opus magnum Пессоа (о котором я могу опять же судить лишь по английскому переводу). Зато весьма хорош перевод «Колец Сатурна»: выход этого текста — без сомнения, огромное событие. Зебальд демонстрирует особый — пограничный, гибридный — тип письма в его предельных (и предельно рефлексивных) возможностях. Моментально захватывает интонация рассказчика, однако, если размотать ее меланхолический кокон, обнажится жесткая монтажная конструкция, в средостении которой — эпизоды политической, военной, колониальной истории и вызванные ими опустошения. Несколько заостряя, я бы сказал, что «Кольца Сатурна» Зебальда — это завуалированный под изящную словесность и великолепно темперированный «Империализм как высшая стадия капитализма» В.И. Ленина.

Переходя к русской прозе, я бы назвал книгой года «Аппендикс» Александры Петровой. Это роман-инициация, многоярусная циклопическая лироэпическая конструкция, рассказывающая о европейской бездомности, о катакомбном, подпольном Риме и его обитателях — изгоях, мигрантах, транссексуалах, подпольщиках, со времен «красных семидесятых» скрывающихся от спецслужб. В лике этого вечного города отражается покинутая детская родина автора — Ленинград. Для ценителей неподцензурной ленинградской литературы событием, несомненно, стал том избранной прозы Бориса Кудрякова (1946—2005) «Ладья темных странствий», составленный Кириллом Козыревым и Борисом Останиным.

Из теоретических книг уходящего года стоит назвать русскоязычную версию (перевод с иврита и с английского) трактата израильского философа Йоэля Регева «Невозможное и совпадение. О революционной ситуации в философии» и конспект лекций Ролана Барта, прочитанных в «Коллеж де Франс» в 1976—1977 гг., «Как жить вместе: романические симуляции некоторых пространств повседневности». Из филологических — коллективный труд «Поэзия. Учебник».

В августе этого года я участвовал в калининградском поэтическом фестивале «Слоwwwo», который получился очень насыщенным и нетривиальным благодаря формату: помимо собственно чтений авторы должны были прокомментировать свою поэтическую практику и/или конкретные тексты, отобранные ими для выступлений. В результате возникли разговор с аудиторией и живое профессиональное общение; и того и другого зачастую не хватает на более традиционно устроенных площадках и фестивалях.

Наконец, третий сезон Премии Аркадия Драгомощенко и связанные с ней мероприятия, прежде всего, чтения финалистов и специальных гостей премии — Карлы Гарриман и Баррета Уоттена. Из совсем молодых и новых имен, заявивших о себе в этом сезоне, жюри отметило Дмитрия Герчикова и Ярославу Захарову. Подробнее о коротком списке, лауреатах и решении жюри см. здесь.

Андрей Василевский

поэт, главный редактор журнала «Новый мир»

К списку

В декабре приходится писать об «итогах года» для разных сайтов. Повторяться — скучно, каждый раз отвечать что-то другое — странно.

Это был год юбилеев (и не только Булгакова или Карамзина). Количественно юбилеев, наверно, было столько же, сколько в прошлом и позапрошлом годах, но они вдруг стали содержательны. Что-то в воздухе изменилось. Вряд ли это надолго. Но сейчас чуть ли не главное литературное событие — юбилей Мандельштама. Так же и биографии (и не только биографии писателей, но и Гапона, Азефа, Ленина) вдруг стали актуальнее современных романов.

Все знают, что толстые литературные журналы «умирают»; они уже давно «умирают», долго — с начала 90-х. Непросто осознать, что на рубеже 2016—2017 годов журналы и правда финансово загибаются (но не исчерпав своих культурных функций). Одни привычно сочувствуют, другие привычно злорадствуют, но, похоже, никто не верит, что это всерьез. Что-нибудь да случится, опять вывернутся. А вдруг уже нет? Ругать толстые журналы легко, но это пока они существуют; а когда они рухнут, взвоют даже те, кто сегодня злорадствует.

Интересных книг (для меня — такого, как я есть) даже слишком много; жаль, что всего, что хочу, не прочитаю — времени нет. В силу профессиональных обязанностей мое чтение по большей части — чтение «принудительное»; на свое, личное, не остается почти ничего.

Не люблю составлять большие списки; по опыту знаю — лучше назвать что-то одно. Вот из прочитанного недавно: сейчас я под впечатлением поэтической подборки Линор Горалик «Профиль топора» (Цирк «Олимп»+TV, № 23 (56), 2016, на сайте — 28 ноября). Но я к ее стихам вообще неравнодушен и относительно недавно писал об этом («Арион», 2016, № 1).

И вот еще: Дмитрий Данилов написал очень хорошую пьесу «Человек из Подольска» (пока не напечатана).

Константин Шавловский

кинокритик, поэт, один из основателей книжного магазина «Порядок слов», издатель

К списку

Мой ответ будет состоять из двух частей. Первая посвящена событиям, к которым я имел отношение, а вторая — событиям, которые произошли без моего участия.

1) Главное для меня событие в этом году — третий сезон учрежденной проектом «Порядок слов» Премии Аркадия Драгомощенко. Наградив Эдуарда Лукоянова и Екатерину Захаркив (премия впервые была разделена), жюри признало, что сложное письмо не подчиняется какой-то одной заранее известной логике. На мой взгляд, это неожиданное и очень важное решение расширяет не только рамки, но и возможности премии, ориентированной на молодое экспериментальное письмо (премия вручается поэтам до 27 лет). В этом году премия была объединена, с одной стороны, с конференцией памяти Аркадия Драгомощенко «Иные логики письма», а с другой — с Лабораторией видеопоэзии, темой которой стала неофициальная поэзия. Все это вместе с премиальными событиями производило впечатление полноценного поэтического фестиваля.

Из книжных событий я бы отметил, в первую очередь, выход в серии «Новые стихи» сборника Василия Кондратьева «Ценитель пустыни», подготовленного к печати Александром Скиданом. А также вышедшую летом в этой же серии книгу Чарльза Резникоффа «Холокост» в переводе Андрея Сен-Сенькова, подготовленную и отредактированную Станиславом Львовским.

2) Про выход учебника «Поэзия», думаю, напишет каждый второй эксперт. Из премиальных историй этого года мне запомнилось награждение молодыми критиками поэта Владимира Аристова (премия «Различие»). Еще одним важным, на мой взгляд, книжным событием стал выход в Свободном марксистском издательстве книги стихов Пьера Паоло Пазолини «Новая молодежь» в переводе Кирилла Медведева. Дебют года — книга Оксаны Васякиной «Женская проза». Главное междисциплинарное высказывание — #тихийпикет (я бы говорил о его собственно поэтической части, из которой родился и вырос этот проект).

Но больше всего 2016 год запомнился смертным приговором (и его последующей отменой) палестинскому поэту Ашрафу Файяду и двумя февральскими вечерами солидарности с ним, организованными Евгенией Лавут в Москве и Галиной Рымбу в Петербурге (после вечера в поддержку Файяда Рымбу организовала в Петербурге еще один поэтический вечер солидарности в поддержку политзаключенных антифашистов — очень жаль, что эту акцию не подхватили в других регионах). Станислав Львовский, который, судя по его публикациям в социальных сетях, в этом году написал одну из лучших своих книг (и мы все ее очень ждем в 2017-м), перевел для COLTA.RU стихи Файяда. Призываю всех, кто не читал, прочесть их и подумать о том, что в наше время за стихи могут приговорить к смертной казни, а также соотнести этот факт с популярным утверждением, что поэзия — маргинальное явление литературного процесса.

Илья Кукулин

филолог, поэт

К списку

Странное дело: год выдался урожайным и на хорошие книги, и на литературные события, но у целого ряда коллег — кажется, не у меня одного — все равно возникает ощущение, что литература и литературные институции в кризисе. Происходит это из-за общего ухудшения социально-политической ситуации и возрастающего давления государства на общество. Такое ощущение, что резонанса от новых книг нет, что любой звук глохнет на лету. Тем важнее говорить о том, что происходит. Книги сегодня пишутся и издаются на русском языке не только для настоящего, но и для будущего, когда они вновь будут востребованы.

Самая незамеченная книжная сенсация 2016 года — перевод средневековой «Золотой легенды» Якопо да Варацце (Якова Ворагинского), выполненный И.И. Аникьевым и И.В. Кувшинской (Кувшинская — крупная специалистка именно по этому памятнику) и вышедший в Издательстве францисканцев в Москве. Это огромное сочинение о раннехристианских святых, скорее художественное, чем историческое. В американских университетах «Легенду» изучают в ряду величайших шедевров европейской словесности за всю ее историю. А по-русски этого текста не существовало.

В этом году вышло несколько важнейших переводов классических трудов по гуманитарным наукам (из экономии места опускаю имена переводчиков). Это первый том четырехтомного компендиума Макса Вебера «Хозяйство и общество» (Издательский дом Высшей школы экономики), лекции Пьера Бурдьё «О государстве» с обширным предисловием социолога Александра Бикбова (издательство «Дело»), труд экономиста и философа Амартии Сена «Идея справедливости» (Издательство Института Гайдара), «Секулярный век» Чарльза Тейлора (Библейско-Богословский институт имени апостола Андрея) и, наконец, дневники великой французской мыслительницы Симоны Вейль «Тетради 1933—1942», изданные в двух томах Издательством Ивана Лимбаха. Все это — события первостепенной важности. Ко многим идеям, повлиявшим на развитие европейского интеллектуального полилога ХХ века, — ну, например, к веберовской концепции «рутинизации» — можно теперь обращаться не по пересказам, а по авторским текстам со всеми боковыми ходами мысли и с обосновывающей риторикой, что очень важно для точного понимания. К этому ряду для меня примыкает и гораздо более спорный текст — «Черные тетради II—IV» Мартина Хайдеггера (Издательство Института Гайдара), не предназначавшиеся автором для печати и свидетельствующие — по крайней мере, для меня, — что один из крупнейших европейских философов ХХ века как минимум в течение нескольких лет своей жизни был убежденным нацистом, который был недоволен не правлением НСДАП, а тем, что оно якобы произвело недостаточно радикальный переворот в жизни германского народа. Над нравственными уроками этого печального открытия придется еще долго размышлять.

Из других переводов следует обязательно отметить прекрасную работу Анны Белой и Андрея Россомахина: сегодня, когда российско-украинские отношения испорчены до предела, они подготовили и выпустили в Издательстве Европейского университета том, посвященный творчеству выдающегося украинского поэта-футуриста Михайла Семенка, расстрелянного в киевской тюрьме НКВД в 1937 году, — «Михайль Семенко и украинский панфутуризм. Манифесты. Мистификации. Статьи. Лирика. Воспоминания».

Усмехались фигуры враждебно тАя
чье-то лицо матовое уткнулось в сердечную резь
и дворник молчаливый дорогу заметая
сказал полинялой женщине: не лезь

(пер. Владимира Петкова)

В «НЛО» вышел фундаментальный трехтомник «Новая русская музыкальная критика», антология лучших рецензий, представляющая картину музыкальной жизни России (хотя, конечно, в основном двух столиц) 1990—2000-х годов. Это и отличный исторический источник, и хорошая школа для студентов, которые учатся писать рецензии на культурные события. В издательстве «Арт-Волхонка» опубликован — увы, посмертно — сборник работ искусствоведа Юрия Герчука. Самое интересное в нем для меня — это две его повести, одна 1955-го, другая 1964 года, которые изменяют наше представление о неподцензурной прозе оттепели — особенно первая, по-видимому, почти документальная, точно показывающая моральную атмосферу 1950 года, и поразительный текст — записи вопросов посетителей на выставке шедевров Дрезденской галереи в Пушкинском музее в середине 1950-х годов (Герчук работал на ней «дежурным консультантом»): «Где находится самая пышная Венера? Цела ли сейчас Вавилонская башня? <…> Какая мораль “Се человек”?» (с. 281). Это очень важный исторический источник. Герчук ощущал себя одновременно свидетелем, участником, хронографом и исследователем событий оттепели, и его поздний труд «Искусство оттепели», помещенный в той же книге, стоит рассматривать в этом контексте. Особенно интересны в этой работе размышления Герчука о книжной графике оттепели и о том, что нового видела артистическая молодежь 50—60-х годов в «оттепельных» художниках (например, Григории Нисском, который для людей моего поколения визуально «залакирован» — ведь его картины печатались в учебниках литературы для средних классов школы).

Новых отличных книг тоже хватает. Есть те, о которых, к счастью, говорят и которые награждают премиями: например, книга «Поэзия. Учебник», созданная коллективом авторов при участии Наталии Азаровой, Дмитрия Кузьмина, Кирилла Корчагина, Владимира Плунгяна и других (издательство «ОГИ»), или «Появление героя» Андрея Зорина; впрочем, я думаю, что подробное обсуждение концепции этой книги еще впереди. Теперь можно назвать работы менее очевидные и менее замеченные. Это монография Михаила Ямпольского «Пригов. Очерки художественного номинализма» (издательство «НЛО»), где творчество известного поэта и художника рассматривается почти совершенно вне контекста концептуализма — и в хорошо известных работах Пригова открываются совсем новые смыслы. Книга «Руссо туристо» Игоря Орлова и Алексея Попова, вышедшая в издательстве Высшей школы экономики, — история советского выездного туризма со всеми его прелестями вроде утверждения кандидатуры на парткоме, характеристики, групповых походов на экскурсии, минимальной суммы валюты на руки и ее обязательной сдачи при возвращении… Учебник «Философия культуры» Александра Доброхотова, вышедший в том же издательстве.

Если говорить о прозе non-fiction, то здесь можно назвать две очень разные книги — «Записки русской американки: семейные хроники и случайные встречи» Ольги Матич («НЛО») и «Посмотри на него» Анны Старобинец (Corpus), датированную уже 2017 годом; это произведение и выйдет только в январе, но я пользуюсь случаем, чтобы его здесь анонсировать. Ольга Матич — прекрасный литературовед и историк культуры, профессор Университета Калифорнии в Беркли, автор известных и широко цитируемых работ о русском авангарде, современной русской литературе, гендерных и эротических аспектах русской культуры и даже о погребальных обрядах у постсоветских мафиози. Но еще Матич — и человек удивительной судьбы: внучатая племянница знаменитого Василия Шульгина, дочь кадета — участника белого движения, она очень много помогала русским писателям третьей волны эмиграции. Книга Старобинец — очень жесткая и важная работа, рассказ о реальном опыте писательницы, которая пережила смерть своего нерожденного ребенка в результате порока развития. В этой книге — не только анализ ее опыта, но и важные наблюдения об отношении к беременным у российских и немецких врачей и вообще нетривиальное выстраивание социальных контекстов рассказанной истории. Такие книги очень нужны, чтобы мы научились лучше понимать окружающих нас людей и, может быть, лучше их поддерживать.

Наиболее значимые для меня романы 2016 года — «Аппендикс» Александры Петровой и «Калейдоскоп. Расходные материалы» Сергея Кузнецова. Из большой прозы отмечу еще повесть молодого поэта и прозаика Дмитрия Гаричева (у него и стихи очень интересные) «Река Лажа», опубликованную в третьем номере журнала «Октябрь» за 2016 год. За драматургией следить не успеваю, но недавно я видел в «Театре.doc» премьеру спектакля по пьесе Наны Гринштейн «Кантград», и пьеса мне очень понравилась.

Из поэтических сборников — почти наугад, то, что близко. Сборник Михаила Айзенберга «Шесть» («Время»). Книга Марии Ботевой «Сто десять раз по два», вышедшая в нью-йоркском издательстве Ailuros.

Как ты выросла, детка, колодезная звезда
из одного ведра в другое ведро переливается отраженьем луны,
а вот это что-то, в желтую крапинку, это ты. Это сны? Нет, ты.
Потому что нечего говорить, ты сегодня снова молчишь,
чай не будешь пить, дома не посидишь,
всё дела да дела, да ужас-ужас ухает, срывается сверху совой,
страшно и оглянуться, будто гонится за тобой.
Остается только переливаться луной, звездой…

Среди новых поэтических изданий интересны сборник стихотворений Оксаны Васякиной «Женская проза» («АРГО-Риск») и книга Геннадия Каневского «Сеанс».

Из молодых авторов, у которых не выходило книг, но были заметные публикации, можно отметить Екатерину Захаркив и Дарью Серенко из Москвы и Эдуарда Шамсутдинова из Магнитогорска — мне довелось читать их яркие подборки, представленные на Премию имени Аркадия Драгомощенко.

Наталья Иванова

критик, первый заместитель главного редактора журнала «Знамя»

К списку

Начну с антисобытия — оно произошло в коллективной литературной жизни: собрания в Русском ПЕН-центре — впрочем, каждый желающий может прочесть докудраму Марины Вишневецкой, размещенную на COLTA.RU. Это антисобытие-проект из продолжающихся и сегодня с привлечением разнообразных литературных жанров, в том числе неизлечимо актуального для русской словесности жанра доноса.

Важнейшее событие тоже было коллективным — наше общее пред-Рождество, книжная ярмарка non/fiction. Внутри этого чудесного гнезда уместилось множество событий — круглых столов, презентаций, дискуссий, диалогов, монологов, да и просто литературных и человеческих встреч у прилавка с продажами книг. И, конечно, именно книги были главными персонами этого события. Но главное — это не составляющие его единицы, а связи между ними, сама атмосфера эйфории. Несмотря ни на какую погоду политическую, общественный упадок сил, усталость и равнодушие, разочарование и неверие в перемены. Атмосфера близости и радости — коллегиальная, цеховая, читательская, обманчивая, конечно, но все-таки замечательная. В современной жизни это главный праздник, а подарки готовит и выбирает себе каждый сам.

Получается, что событие располагается скорее внутри литературной жизни, чем в самой литературе. Это подтверждает уход событийности в сторону коллективных действий — литературных фестивалей, чтений, конференций и проч. Назову еще одно — Международную конференцию в Кракове, организованную Ягеллонским университетом, «Знаковые имена современной русской литературы». Конференции будут проводиться раз в два года, первая была посвящена прозе Михаила Шишкина и прошла с его участием. Краснел, бледнел, но все слушал внимательно и под конец прочел новый текст, то есть участвовал литературно, а не только физически.

Еще — о коллективных действиях, к которым я отношу и журналы, — литературный фестиваль «Толстяки на Урале», прошедший в Екатеринбурге, организованный уже во второй раз журналом «Урал». Толстяки выполняют в этом году смертельный номер под куполом общего цирка, не только литературного. Из конкретных плодов коллективных действий — специально выпущенный к non/fiction ноябрьский номер «Знамени» под внутренним слоганом «Взрослым о детстве», своем и чужом.

Что касается литературных событий не коллективных, индивидуальных, то здесь отмечу и Нобелевку Бобу Дилану, и спровоцированный этим (коллективным опять-таки) решением спор о границах живой словесности — и премию петербургского Центра имени Андрея Белого Алексею Конакову, замеченному еще три года назад премией «Белла» (радуюсь за него), и «Мастер» Гильдии переводчиков поэту Георгию Ефремову. Выбор в поэзии — отдельно стоящее стихотворение Олега Чухонцева «Человек одиннадцатого часа» («Знамя», № 9), в прозе — рассказ Марии Рыбаковой «Алиса Розенбаум» («Знамя», № 10) и повесть В. Ставецкого «Квартира» (простите, но тоже «Знамя», № 5), в критике — кроме Конакова — «Не зяблик» Анны Наринской, выпущенный в Corpus'е.

Жизнь внутри привычной уже, развивающейся катастрофы привела к возобновлению тренда новых антиутопий; написано в уходящем году, познакомимся в наступающем. Хорошо бы только на бумаге!

Понравился материал? Помоги сайту!