Квентин Скиннер и основания «кабинетной идеологии»

В преддверии выхода русского перевода уже давно ставшего классикой исследования Квентина Скиннера «Истоки современной политической мысли» сотрудники центра Res Publica Европейского университета в Санкт-Петербурге Мария Пономарева и Никита Туманов напоминают, что такое Кембриджская школа интеллектуальной истории и чем она важна для России.

Истоки

Для российского читателя начало 2018 года должно ознаменоваться выходом русского перевода безусловной классики интеллектуальной истории — двухтомного труда «Истоки современной политической мысли» профессора Лондонского университета королевы Марии Квентина Скиннера. Именно профессор Скиннер стоит у истоков Кембриджской школы интеллектуальной истории, и именно с его именем связан новый подход к истории идей, радикально изменивший в свое время повестку в исторической науке и способный изменить и общепринятые, популярные представления об истории. Новость о выходе русского перевода «Истоков современной политической мысли», первого фундаментального труда Скиннера, может вызвать у читателя два вопроса, совершенно резонных. Первый вопрос связан со сроками давности: книга Квентина Скиннера «Foundations of Modern Political Thought» вышла в 1978 году. Тем временем в исторической науке, как и в любой другой, однажды совершенные прорывы неизбежно устаревают, и за прошедшие тридцать лет на ниве интеллектуальной истории успел потрудиться не один талантливый ученый. Второй вопрос, наоборот, обращен скорее в будущее — что значит перевод именно этого сочинения для русского языка и отечественного интеллектуального пространства?

«Истоки современной политической мысли» посвящены проблеме концептуальных условий формирования модерного политического мышления о государстве, периоду с XIII по XVI в. Первый том отведен Ренессансу, второй — Реформации: именно эти события представляются ключевыми культурными и политическими контекстами политической мысли Нового времени. Конечно, Скиннер пишет, в первую очередь, историю, однако совершенно новым на тот момент образом ― этот метод сейчас уже стал известен под его именем и именем Кембриджской школы. Как любой другой научный метод, он подспудно политичен и глубоко связан с другим важным словом Скиннера — республиканской теорией и республиканским пониманием свободы.

Метод: контексты и идеологии

История политических учений, с которой мы сталкивались в школе, традиционно представляет собой некоторый иконостас, где в одинаковой окантовке («жизнь и труды») на нас смотрят условные классики от Платона до Джона Роулза. Мы пропускаем раздел «Биография» в Википедии, не читаем вступительных статей к бумажным изданиям, и в нашем представлении «великие» странным образом сообщаются в некотором безвоздушном пространстве: Платон предвосхищает тоталитаризм, а Демокрит — ньютоновскую механику. Эта картина ― не просто издержки школьного преподавания: она была принята в западной исторической науке на протяжении довольно долгого времени. Скиннер критикует этот взгляд, этот принцип «иконостаса», который он называет «текстуалистским методом». Он утверждает, что этот метод закрывает доступ к подлинной истории и, по сути, является недостоверным. По мнению Скиннера, этот метод приводит к двум критическим ошибкам: анахронизму (вчитыванию, приписыванию автору прошлого того, что он не мог знать) и пролепсису (упомянутой необоснованной прогрессистской трактовке роли автора как «предвестника» будущих открытий). Проще говоря, заранее решая за автора прошлого, что он хотел сказать, где он ошибался и чьим пророком он был, вынося его на суд, мы теряем возможность на самом деле понять его и понять историю.

Скиннер ссылается на то, что в исторической науке XX века давно появилась французская школа истории ментальностей, предлагающая, в первую очередь, именно понять людей прошлого и мотивы, которыми они руководствовались, принципиально отличные от тех, что привычны самому историку из его времени. Собственный метод Скиннер, однако, строит по иным принципам — аналитическим, островным. Научным и философским фундаментом нового метода служит философия языка: Людвиг Витгенштейн и Джон Остин. Язык, однако, термин сложный ― для Скиннера главным предметом исследования является политический язык как система соответствующих идиом и понятий. Скиннер переносит на исторический материал и политические языки подход Витгенштейна, два его тезиса: во-первых, о том, что значение слова заключается в его языковом употреблении, и, соответственно, во-вторых — о том, что само по себе понимание обеспечивается закреплением за словом правила его употребления. Собственно, для того, чтобы говорящий вообще был услышан и коммуникативная ситуация состоялась, необходимо, чтобы адресату было знакомо хоть что-то, что говорящий использует в выражении. Это «знакомое» и есть конвенция, или контекст (Скиннер использует этот термин в узком смысле) — необходимая база для понимания, которая может ускользать и неизбежно частично ускользает от читателя из другого века, но должна учитываться. Тем не менее одного понятия контекста недостаточно для того, чтобы опрокинуть традицию позитивной историографии. Контекст может предстать непроницаемой средой, внутри которой любое новое, непривычное, революционное словоупотребление останется совершенно непонятым, ― любое новшество противоречит контексту, и если контекст дает понимание, то новшество, наверное, не может быть понято? Однако именно здесь на помощь Скиннеру приходят понятие перформативности и в целом теория речевых актов Джона Остина — он предлагает понимать любое высказывание в его качественном отношении к реальному действию. Скиннер заимствует из этой теории понятие иллокутивного высказывания, перформатива. Такое высказывание, в отличие от инструментальных сообщений вроде «принеси, пожалуйста, молока», само по себе уже является действием. Так, например, когда учитель вызывает ученика к доске, он использует именно иллокутивную силу ― он не только рассчитывает на повиновение, но и в самом акте высказывания реализует свое иерархическое превосходство и власть. С точки зрения Скиннера, высказывания в политической теории и политической философии являются иллокутивными, они — уже политические действия, а теория — уже идеология и сама по себе политическая практика. Например, когда Скиннер сравнивает два знаменитых сочинения Макиавелли — «Государь» и «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия», он приходит к выводу, что известные парадоксальные теоретические различия между ними объясняются только различными политическими целями, которые ставил Макиавелли, и разными адресатами. В «Государе» он старается повлиять на образ действий отдельных правителей, а «Рассуждения…» адресованы всем гражданам в целом. Политическая же мораль, предпосылки, из которых исходит Макиавелли, остается неизменной в обоих трактатах ― формула «здравого правила» и оправдание даже преступных действий политической целью.

Возвращаясь к истории: в результате для исследования и понимания риторики прошлого необходимо последовательно совершить три операции — очертить семантическое поле понятия (в принятом на тот исторический момент словаре), восстановить механику его употребления (в каких контекстах это понятие могло быть операциональным, могло «работать») и, наконец, установить, какие оценочные, политические, идеологические установки были «упакованы» в понятие в интересующий нас период.

Альтернативы

Безусловно, подход Скиннера — не единственный подход к изучению истории мысли. В российском научном сообществе наибольшую популярность в последнее время приобрела Begriffsgeschichte — немецкая история понятий. Главным теоретиком немецкого подхода и, по сути, оппонентом Кембриджской школы стал Райнхарт Козеллек, ученик Мартина Хайдеггера. В своем методе Козеллек предпочитает оперировать большими массивами данных, отдельные социальные группы, которым свойственен собственный язык, его интересуют мало. Основной труд немецких историков школы Козеллека, «Словарь основных исторических понятий» в двух томах, был переведен на русский язык «Новым литературным обозрением» в 2014 году и повлек за собой множество попыток использовать немецкий метод применительно к российскому историческому материалу. История понятий настаивает, в первую очередь, на принципе системности изучения политического языка как такового: невозможно изучать одно понятие без связи с другими, писать его историю изолированно, не признавая существования логических и ассоциативных взаимосвязей между ними. А вслед за этим написание труда, подобного «Словарю…», требует выработки общих критериев для определения охвата словаря и взаимосвязей между отдельными его частями. Конечно, необходимо обращать внимание на очевидную связь таких понятий, как, например, «конституция» и «свобода», однако обобщающий подход имеет несколько существенных недостатков. Что наиболее важно в контексте рассуждений о Скиннере — Козеллек стремится к унификации всех тех, кто исследуемые понятия употреблял. Так, например, анализируя смысл немецкого понятия Gesellschaft — «общество», Козеллек отталкивается от готских этимологий и сравнивает словоупотребления в сочинениях отдельных авторов, предполагая в качестве фундамента этого понятия некоторую общую метафизическую структуру, обязательную для мышления об обществе в любом контексте. Однако это (доведем мысль до абсурда) значит, что, например, в германских княжествах XVII века крестьяне из Баварии мыслили об обществе, по сути, аналогично тому, как мыслил об обществе, допустим, Аристотель. Немецкая история понятий стремится избежать локализации «словарей» и «языков» отдельных социальных и культурных групп, стремится создать логическую и внутреннюю генеалогию понятия, растянутую на длительные исторические периоды, то есть делает во многом то, чего пытается избежать Скиннер. В результате в истории понятий нет того внимания к исследованию конкретных словоупотреблений, которое занимает важное место в подходе Кембриджской школы.

Политика истории

Так в чем же все-таки политика? Речь, разумеется, не только о том, что пример ренессансных Венеции и Флоренции может подтолкнуть современного человека к какому-то определенному пониманию собственной политической природы и тем более ― поднять с дивана и вывести на избирательный участок или баррикады: это было бы слишком просто. Политическое значение скиннеровского подхода следует объяснить на двух уровнях, более абстрактных: на уровне критики и на уровне дискурсивности. Важнейшей целью интеллектуальной истории является проблематизация, подвергание критическому сомнению современного политического словаря, и Скиннера в этом отношении ставят в один ряд с Фридрихом Ницше и Мишелем Фуко. Мы податливы идеологии и контекстам, пока произносим и воспринимаем слова «государство», «власть», «безопасность», «свобода», «авторитет» нераспакованными, не зная, с какими политическими целями смысл этих слов был в свое время сформирован. Мы даже можем пытаться сохранить нейтральную позицию — но язык политики является ее неотъемлемой частью, и потому по своей собственной природе он политичен и обладает силой действия. Кроме того, по замечанию Джона Покока, одного из главных соратников Скиннера и автора книги «Момент Макиавелли», подход Кембриджской школы выполним и применим только в тех обществах и к тем обществам, которым свойственны западноевропейское понимание истории и построение исторического нарратива в консервативно-либеральных, как их называет Покок, принципах. Это означает, что в такого рода исследовании существует негласное философское предубеждение относительно человеческой природы. Оно состоит в том, что человеческому существованию в целом свойственны более-менее продолжительные состояния, обеспечивающие контекст, но главным свойством европейского человека, его политической и дискурсивной способностью является способность эти состояния изменять — до известных, правда, пределов и с непредсказуемыми последствиями: это требует отваги и ответственности. Тогда исследование политической мысли в стиле интеллектуальной истории является историей самой возможности политики, и оно предполагает наличие общества, способного взять на себя ответственность за свое собственное прошлое и настоящее историческое существование в политическом действии, а не созерцать непрекращающуюся энтропию, горестно иронизируя над самим собой.

Что на выходе? Микроскоп и телескоп Квентина Скиннера

Нехватка в отечественном дискурсивном пространстве такого способа мышления закрывает возможность европейского мышления о политическом. Не взяв на себя смелость помыслить об истории слов как об истории политики, мы не сможем понять, как «работает» европейская история, и, самое главное, ― не сможем сами ответственно и исторически подойти к политическому высказыванию и европейскому пониманию гражданина. Ввиду этого даже отсутствие в русском словаре важных с точки зрения истории европейской мысли понятий и невозможность адекватного перевода на русский язык таких терминов, как status / state / état или res publica / republic / la république, не столь драматичны для русского мышления, как само по себе незнание стратегии, предлагаемой Квентином Скиннером. Первичное усвоение этой стратегии, разумеется, происходит на микроскопическом уровне, в узком ключе сухих академических изысканий, которые призывают пересмотреть сложившийся взгляд на ряд важных исторических тем. Так, например, одно из исследований центра Res Publica Европейского университета в Санкт-Петербурге призвано показать, что принятые представления о деятельности декабристов как первом этапе революционного движения, по сути, безосновательны, так как участники Северного и Южного обществ использовали «республиканский» словарь в стиле «неоримского республиканизма», что исключало само по себе мышление о революции в марксистском ключе, — исторический материализм сформировал типичный пролепсис. Контексты, в которые попадают понятия западной политической мысли, в России всегда сильно отличались от европейских, и именно поэтому для адекватного использования нашего с вами политического языка принципы интеллектуальной истории особенно важны ― необходимо внимательное изучение контекстов, как под микроскопом.

Метафору микроскопа для обозначения метода Квентина Скиннера впервые применил уже упоминавшийся Джон Покок в одной из первых рецензий на выход «Истоков современной политической мысли». Покок говорит, что Скиннер рассматривает историю понятий сначала под микроскопом, чтобы затем поместить всю политическую генеалогию понятия в угол обзора телескопа, то есть встроить ее в обширный исторический нарратив. В отличие от подхода Козеллека, это не предполагает наличия единого метафизического фундамента, подспудно влияющего на употребление слов, ― Скиннер пишет историю действия и динамики. Без строгого анализа генеалогии нельзя переходить к широкому обобщению и тем более выносить политико-философские заключения. Не поработав с микроскопом, нельзя брать на вооружение телескоп, это чревато серьезными искажениями и погрешностями, тогда как мы пытаемся сразу выйти на уровень Begriffsgeschichte: подход Козеллека гораздо популярнее в России, нежели подход Скиннера, как упоминалось. Мы стремимся к обобщениям, не имея конкретного, структурного представления о материале, что, на самом деле, закрывает возможность исторического мышления, и мы продолжаем вертеться в непроницаемой цикличности времен, не видя выхода из сложившихся парадоксов российской истории и роли интеллектуалов в ней.

История — это не только собрание великих образцов, культурная память, политическая идентичность или поиск истины. В рамках скиннеровского подхода получается, что история — это, в первую очередь, нарратив, рассказанная история и такое высказывание, которое разрывает старые контексты и сложившиеся предрассудки. Принципы построения такого высказывания сами по себе глубоко политичны. Они демонстрируют, они воспитывают, они взывают к историческому мышлению как свойственному политическому субъекту европейского типа — гражданину. В нашем случае такое мышление воспитывается Кембриджской школой интеллектуальной истории. Именно поэтому для русского читателя так важен и нужен русский перевод «Истоков современной политической мысли» Квентина Скиннера, который уже совсем скоро можно будет найти в книжных, не говоря уже о безграничных территориальных возможностях современных интернет-магазинов.

Квентин Скиннер. Истоки современной политической мысли. В 2 т. Эпоха Ренессанса и Реформации / Пер. с англ. А.А. Олейникова. — М.: Издательский дом «Дело» РАНХиГС, 2018

Понравился материал? Помоги сайту!