Все, что вы хотели знать о Нобелевской премии, но не знали, как спросить

1.

В связи с присуждением очередной Нобелевской премии по литературе и ежегодно возникающими дискуссиями по поводу обоснованности выбора Шведской академии небесполезно обновить в памяти список лауреатов за предыдущие годы существования этой награды.

Согласно уставу премии, Шведская академия держит в тайне все материалы по процедуре награждения за последние полвека. Данные, относящиеся к более раннему времени, рассекречены и доступны на официальном сайте премии. Это соответственно информация за 1901—1963 годы. Она включает список не только лауреатов, но — что самое любопытное — номинантов и номинаторов за указанный период.

Меня интересовала общая схема взаимоотношений Нобелевского комитета и русской литературы. Из знакомства с архивными списками складывается довольно любопытная картина.

Если не считать Льва Толстого, который всеми силами давал понять, что премию он не возьмет, первый русский появляется среди претендентов уже в 1902 году. Это юрист Анатолий Кони (премию в тот год получил тоже не писатель, а историк Теодор Моммзен).

Потом для русских наступил большой перерыв — до 1914 года. В том году из-за начавшейся мировой войны премию не присуждали, но в номинантах впервые значился Дмитрий Мережковский (его номинировал историк литературы, первый директор Пушкинского Дома академик Нестор Котляревский). В 1915-м Мережковский снова в списке (номинатор — шведский писатель и ученый Карл Альфред Мелин), но уступает Ромену Роллану.

В 1918 году в ротацию претендентов попадает Максим Горький (премия опять не присуждалась).

В 1923 году Горький продолжает претендовать на премию, но уже вместе с Константином Бальмонтом и Иваном Буниным (всех троих номинировал Ромен Роллан; премию дали У. Б. Йейтсу). В 1926 году номинируется белогвардейский генерал и плодовитый беллетрист Петр Краснов (премию дали итальянке Грации Деледде). В 1928 году опять не повезло Горькому (лауреат — Сигрид Унсет). В 1930-м в ротацию вернулись Мережковский и Бунин (проиграли Синклеру Льюису). В 1931 и 1932 годах русская тройка — Бунин, Мережковский и Иван Шмелев — уступает шведу Эрику Карафельдту и Джону Голсуорси. В 1933-м Горький и Мережковский проигрывают Бунину. Далее до 1938-го наступает непрерывная полоса неудач для Мережковского (в 1935 году вместе с Фаддеем Зелинским, номинированным, правда, от Польши) — он последовательно уступает Луиджи Пиранделло (1934), никому (не присуждалась в 1935-м), Юджину О'Нилу (1936) и Мартену дю Гару (1937).

Архив Нобелевского комитета демонстрирует несовершенство работы премиального механизма: процесс номинирования хаотичен и иногда переходит грань не только профессионализма, но и культурной вменяемости.

В 1938-м в невидимую миру гонку вступает Марк Алданов — и проигрывает: сначала американке Перл Бак (1938), а потом финну Франсу Силланпяя (1939).

В первые годы Второй мировой войны было не до премий, но номинации продолжались — в них с 1942-го и до своей смерти в 1948-м неизменно присутствует Николай Бердяев. До 1946 года — в качестве единственного русского претендента. В 1944-м выбирают датчанина Вильхельма Йенсена, в 1945-м — чилийку Габриэлу Мистраль. В 1946-м к Бердяеву присоединяется Борис Пастернак и остается в нобелевском списке неизменно до 1950 года. В 1946 году они с Бердяевым уступили Герману Гессе. В 1947-м — уже втроем с Алдановым — Андре Жиду. В 1948-м к этой же компании примыкает Михаил Шолохов — вся четверка проигрывает Т.С. Элиоту. В 1949 году в списке Алданов, Пастернак, Шолохов и Леонид Леонов — академики выбирают Уильяма Фолкнера. Наконец, в 1950 году Пастернак выпадает из претендентов, остальные на месте: Алданов, Шолохов и Леонов пасуют перед Бертраном Расселом.

В 1951—1954 годах единственным представителем русской литературы в числе номинируемых остается Алданов. В 1955-м к нему опять прибавился Шолохов и советский перебежчик Игорь Гузенко. В 1956 году Алданов вновь соседствует с Шолоховым, в 1957-м — с Пастернаком. В 1958-м Шолохов проигрывает Пастернаку (Алданов умер) и продолжает номинироваться в 1961—1963 годах. В 1962 году в числе номинантов — Борис Зайцев и Роман Якобсон. В 1963 году впервые номинированы Владимир Набоков и Евгений Евтушенко.

На этом, как говорится, рукопись обрывается. Пока.

Что можно сказать по поводу доступной нам сегодня информации? Она, без сомнения, полезна. Из нее, в частности, ясно, что применительно к русскому литературному процессу в обозреваемый период Нобелевская премия не отличалась подходом, хоть отдаленно свидетельствующим об адекватном понимании происходящего. В оправдание академиков можно, разумеется, вспомнить невероятную искаженность литпроцесса в условиях СССР и эмиграции. Данные по ближайшим к нам годам помогут понять, насколько большую роль в номинациях играет продолжающееся непонимание русского литпроцесса, а в выборе лауреата — неизбежный при таком охвате претендентов элемент случайности.

2.

Едва ли не более важным, однако, представляется список номинаторов. Если список номинантов вызывает законные вопросы, то многие из них совершенно отпадают, если понять, благодаря кому то или иное имя оказывается в ряду претендентов на Нобеля.

Правом номинации на Нобелевскую премию обладают нобелевские лауреаты, литорганизации типа ПЕН-клуба и представители академического сообщества, проще говоря — этаблированные филологи.

Известные нам данные говорят о том, что нобелевские лауреаты выступают в процессе номинации разумно: более (Солженицын в 1972 году номинирует Набокова) или менее (Томас Манн в 1931 году — Шмелева; Бунин в 1938—1939-м и с 1947 года до самой смерти ежегодно номинирует Алданова).

Основная проблема — в качестве и логике номинаций, исходящих от академического сообщества.

Скажем, генерал Краснов появляется в 1926 году в списках претендентов благодаря тому же профессору Владимиру Францеву, который в 1933-м был одним из номинаторов Бунина. Два профессора-американиста рекомендуют в 1955 году перебежчика Игоря Гузенко, не замеченного прежде в написании художественных текстов. В год выхода «Доктора Живаго» Роман Якобсон номинирует англо-ирландскую писательницу Элизабет Боуэн. Просоветски настроенный финский славист Валентин Кипарский дважды рекомендует Леонида Леонова. И т.д. и т.п.

То есть понятно, что академическое сообщество (не только русское) демонстрирует глубокую невменяемость в отношении актуального литературного процесса как в СССР, так и в эмиграции — упуская всю новаторскую литературу, ретроспективно представляющуюся сегодня наиболее ценной. Синхронно оценить значение Сирина-Набокова, Андрея Белого, Замятина, Зощенко, Бабеля, Пильняка, Кузмина, Цветаевой, Ахматовой, Блока, Ремизова, Мандельштама, Ходасевича никто из них, разумеется, был не в состоянии. Пример Пастернака, появившегося в ротации кандидатов только после войны, и то не благодаря славистам, а одиночными усилиями филолога-классика и переводчика русской поэзии Сесила Боуры, — что называется, исключение, подтверждающее правило. (В скобках заметим, что нечувствительность к синхронному литературному процессу и неумение диагностировать будущих классиков — родовая травма академического сообщества, преодолеть которую в российской истории удалось лишь формалистам. Соответственно страдают связанные с «академиками» премии — типологически сходная проблема преследует, например, позиционирующую себя как копию Нобелевской премию «Поэт».)

К чести самой Шведской академии надо сказать, что во всех случаях не номинаций, а награждения русских писателей выбор лауреата представляется вполне осмысленным. В то же время очевидно, что эта осмысленность и, в общем, неоспоримость (вопрос о сомнительной природе авторства «Тихого Дона» был поднят через девять лет после награждения Шолохова) фактически маскирует позорную (во всяком случае, в 1901—1963 годах) ситуацию в части номинирования. Несмотря на точные решения относительно лауреатов, нельзя забывать, насколько процедурная часть премии сужала потенциальный выбор академиков.

И — вполне вероятно — продолжает сужать. Через 50 лет узнаем.

3.

Материалы из архива Нобелевского комитета выразительно демонстрируют несовершенство работы премиального механизма: процесс номинирования не просто субъективен (что неизбежно, хотя издержки субъективности по изначальной идее премии должны быть минимизированы), но хаотичен и иногда переходит грань не только профессионализма, но и просто культурной вменяемости.

Так как открытая часть архива относится к периоду, относительно которого уже сложился международный историко-литературный консенсус, можно легко показать, что едва ли не большинство авторов, занимающих сегодня верхние этажи писательской иерархии, не только не получили Нобелевской премии, но даже не были номинированы на нее (что важнее — при всемирном охвате случайность итогового выбора неизбежна). Скажем, Пруст, Кафка, Джойс, Андрей Белый — то есть фигуры, сформировавшие литературу ХХ века, — вообще не попали в поле зрения академии, будучи проигнорированы номинаторами.

То есть на самом деле речь идет не об универсальной Главной премии мира, точке абсолютного отсчета, а о довольно консервативной в эстетическом и политическом смыслах институции, изначально ограниченной частными установками своего создателя (пресловутый «идеализм», отмеченный в завещании Нобеля).

Однако все это совершенно не важно.

Нобелевская премия являет собой пример чрезвычайно успешного создания и функционирования культурного мифа. Мифа о Главной премии, индикаторе вкуса, воротах в царство избранных. Основой этого мифа является не высокая точность премиального выбора и/или безупречность отборочного механизма, но природа самой премии — перед нами выразительнейший пример успешной конвертации денежного капитала в символический.

Две сильнейшие компоненты — романтический образ раскаявшегося миллионера — изобретателя динамита (принадлежащего к архетипу «раскаявшегося великого злодея») плюс огромность получаемого избранником приза — обеспечили моментальную мифологизацию начинания Нобеля в сознании большинства людей, слышавших о существовании литературы. Никакие архивные деконструкции этого изначального мифа не способны его поколебать и в итоге работают лишь на его упрочение, как всякая поддерживающая внимание к предмету активность.

А потому — вы не читали нового лауреата Патрика Модиано и даже не слышали о нем? А придется!

Понравился материал? Помоги сайту!