Состояние литературы: детские книги в России

Что сейчас происходит с детскими книгами в России? Почему русские детские книги не пользуются спросом за границей? Где взойдет новая звезда? Чего ждут редакторы от рукописей и где ищут будущий бестселлер? Кончился ли советский период в детской литературе и что наступило взамен? Что сейчас для издателей опаснее всего: усиливающийся идеологический пресс, повальная непопулярность чтения или коммерческие тиски? Русская детская литература сейчас явно переживает нечто такое, что необходимо отрефлексировать. Юлия Яковлева пригласила к разговору глав и редакторов ведущих издательств детских книг в России, чтобы вместе найти ответы.

Юлия Яковлева: Все издательства мечтают, что однажды к ним на стол ляжет рукопись того, что станет новым «Гарри Поттером». Все. Кроме, конечно, тех, которым Джоан Роулинг написала — а они ее отвергли. Они, конечно, сейчас дали бы себе руку отрезать, чтобы повернуть время вспять. Но мы давайте поговорим о том, возможен ли в России свой «Гарри Поттер» в принципе. Я говорю не о жанре, не о хорошей серии книг или более или менее хорошем подражании Роулинг. Я говорю о явлении, которое повернуло глобальные процессы на западном книжном рынке — и привело к резкому росту всего сектора детской литературы на Западе. Вы себе такое представляете в России?

Мария Соболева, «Самокат»: Нет, не представляю. В стране, где скорее подавляют качественную литературу, чем поддерживают, это маловероятное явление. Не исключаю, что русский потенциальный «Гарри» уже вышел тиражом в пару тысяч экземпляров и остался незамеченным.

Алина Дальская, «Настя и Никита»: Я в России все легко представляю. Например, вдруг появляется Борис Акунин и выдает серию романов об Эрасте Фандорине. Каждый последующий читатели ждут, затаив дыхание, по ним снимается кино. Тут вот новость прошла, что сейчас англичане купили права и будут делать сериал. Не знаю, насколько корректно сравнивать. Но в любом случае мы не можем брать исключительные явления и возмущаться, что такого нет у нас. Шекспир-2 невозможен, но возможны Толстой и Достоевский. Время от времени в мире появляются книги, которых до этого никто не писал. «Гарри Поттер» в Англии, «Муми-тролли» в Финляндии, «Пеппи Длинныйчулок» в Швеции.

Ксения Коваленко, «Белая ворона»: Юлия, а кроме Джоан Роулинг можете привести пример? Мне кажется, это был уникальный взрыв рынка, явление наподобие извержения вулкана, а не просто бестселлер или популярная серия. У нас нет цели взорвать рынок. Мы не мечтаем о мегабестселлере, то есть это не наша первоочередная цель. Мы издаем только те книжки, которые нам очень нравятся, у нас в редакции часто звучит фраза: «Это, конечно, продаваться не будет, но…» А не наоборот.

Те поляны, где произрастают бестселлеры, мы не окучиваем. У нас, например, нет книг в жанре фэнтези. Зато у нас есть лонгселлеры, они тоже влияют на глобальные процессы, между прочим. Бестселлер — это плод маркетинговых манипуляций. Раньше вы могли бы себе представить бестселлер? «Каштанка» Чехова, например? Зато сейчас она становится бестселлером — на месяц — с иллюстрациями Спирина. Главное — завернуть книжку в красивый фантик, нагнать волну, и бестселлер готов.

Виталий Зюсько, «КомпасГид»: Если считать, что только книга вроде «Гарри Поттера» — про волшебников, абстрактное добро и зло — может стать бестселлером, то нет, такого у нас не будет. Но в России, как и во многих европейских странах, богатая историческая фактура, которую авторы постепенно осваивают. Во Франции это сделал Франк Павлофф, написав «Коричневое утро» — детскую книгу на совсем не детскую тему, об ужасах нацизма. Книга стала национальным бестселлером (продано 2 миллиона экземпляров) и была переведена более чем на 20 языков. Думаю, у нас такое тоже возможно. Павлофф писал о европейской истории, а у нас есть своя, не менее трудная и важная. «Фотографии на память» Марии Мартиросовой и «Сахарный ребенок» Ольги Громовой — яркий пример того, что нашим авторам интересно работать в этом направлении, а нам интересно их читать и издавать. Кстати, обе книги — готовая основа для сценария. Фильмы об этом нужны не только у нас, но и на Западе.

Оксана Фесенко, «Махаон»: Сага о Гарри Поттере — это не просто успешный маркетинговый продукт, это феномен. Он выходит далеко за рамки детской литературы — его читают и дети, и взрослые. Согласитесь, посредственная история не нашла бы такое количество поклонников по всему миру, вкладывай или не вкладывай большие рекламные средства, иметь такой успех искусственно невозможно! Конечно, издательство Bloomsbury, выпустившее «Гарри Поттера», не могло предугадать, что книгу ждет легендарная судьба. И когда сотрудники издательства увидели, что продажи первых частей показывают высокий результат, они решили с помощью маркетинговых инструментов рассказать о мальчике-колдуне и его друзьях еще большей аудитории. Но, повторюсь, дело не только в рекламе. «Гарри Поттер» не перевернул глобальные процессы на рынке. Просто Дж.К. Роулинг сказала миру то, что раньше никто из авторов именно так, как это сделала она, сказать не смог. На «Поттере» выросло и вырастет еще не одно поколение, и такой любви искусственно добиться нельзя. Книга, сопоставимая по популярности с «Гарри Поттером», возможна, но все же надо признать, что такие, как Дж.К. Роулинг, рождаются один на миллион.

Яковлева: Минуточку. По данным переписи населения, в России сейчас живет сто сорок шесть с чем-то миллионов человек. Сто сорок шесть «Гарри Поттеров» получается. Да, вы мне сейчас скажете, что талант, уникальность и так далее, но я сейчас имею в виду не то, насколько уникальна Джоан Роулинг. Я говорю о том, что количество новых детских книг, написанных по-русски, сегодня несопоставимо мало в сравнении с размерами страны. Где же русский детский мегабестселлер? Почему его нет?

Фесенко: Этот детский мегабестселлер может возникнуть случайно. Он, собственно, и должен возникнуть случайно, таковы законы жанра. Но я уверена, что такую рукопись издатель не пропустит. Издатели ждут такой проект, а проект ждет своего талантливого продюсера в лице издателя, для которого важны не только прибыль, но и литературный процесс. Поэтому новый «Гарри Поттер» обязательно случится — это дело успешного стечения обстоятельств.

Дальская: У нас огромное влияние на детскую литературу в XX веке из отечественных авторов оказали, например, Корней Чуковский, Даниил Хармс, Виктор Драгунский, Владислав Крапивин. Это совсем не мало. Книги этих авторов — до сих пор супермегабестселлеры.

Яковлева: Я настаиваю на том, что нет такого явления сейчас, как «русская детская литература». Есть отдельные хорошие книги. Но явления — нет. Ваши соображения?

Коваленко: Не понимаю, что вы имеете в виду, когда говорите, что нет такого явления. По-моему, очень даже есть. На рынке всегда только отдельные книги хорошие, а остальное — поток масс-маркета, в котором проплывают более или менее приличные книги или совсем трэш. По сравнению с европейским и американским рынком у нас в детской литературе очень мало масс-маркета.

Соболева: Развитие социальных сетей и блогерства породило культ всяческого писательства — пишущих людей чуть ли не больше, чем читающих. Литература есть, но в состоянии некоторого застоя, такого уходящего в стол. Но сейчас, после публикации в 2000-х большого количества переводной детской литературы, появился ориентир, русские авторы активизировались, вот «Росмэн» очень продуктивно в эту сторону работает — совсем недавно у них целая серия русских авторов вышла. Но, может быть, дело в рыночной ситуации — когда вперед вырывается скорее не литература, а хорошо раскрученный проект (серия «Настоящее время» «Росмэна» — все-таки результат раскрутки через конкурс «Новая детская книга»). Мы тоже пробовали свой конкурс организовать, по итогам которого должна была быть опубликована книга победителя, но результаты оказались такими, что мы так и не решились ничего издать из этих рукописей, чему виной, возможно, очень узкая заявленная тематика (речь о конкурсе «Выбор» — совместном «Самоката» и «Новой газеты»).

Дальская: Пока есть авторы, которые пишут на русском языке и чьи книги издают, русская детская литература, безусловно, есть. А сейчас есть прекрасные авторы! Дина Сабитова, Артур Гиваргизов, Марина Бородицкая, Станислав Востоков, Наталия Волкова, Андрей Жвалевский и Евгения Пастернак… Я бы и еще могла перечислять, но «явление» они или нет, может показать только время. Современники не в состоянии это адекватно оценить.

Зюсько: Тут нужно разобраться в терминах. Что мы понимаем под «русской детской литературой»? Если речь идет о бренде на международном рынке, то его действительно нет. За все эти годы ни издатели, ни государство не озаботились тем, чтобы такой бренд возник. Да, издавали книги, делали бизнес, ездили по ярмаркам. Но никто не занимался тем, чтобы у нас и в других странах наша литература воспринималась как отдельное явление. У наших книжных людей есть образ русской литературы как явления, но все это — литература 20—30-х годов.

Яковлева: С этим трудно спорить. Какой ни возьми западный обзор из серии «100 лет детской книги», из русских там — только книги 20-х годов. Такими нас видят со стороны, по крайней мере.

Анна Бирюкова, «Махаон»: Утверждение, что такого явления, как «русская детская литература», сейчас нет, по меньшей мере некорректно. Нельзя делить детскую литературу на советскую и русскую. Во-первых, прошло слишком мало времени, а во-вторых, нельзя обрубать корни. При советской власти в России была создана целая индустрия детской литературы, и лучшие писатели и художники охотно принимали в ней участие. И государство все это финансировало. Другое дело, что тогда были идеологические препоны, но талантливые люди и тогда находили средства для выражения своих мыслей. И если посмотреть на современный рынок детской литературы, 90% книг — из того времени. Почему, спрашивается? Потому что тогда писали о самых важных вещах, без которых воспитание подрастающего поколения было невозможно. Кстати, эти вещи и понятия вневременные, они актуальны и сегодня (поэтому произведения советских писателей постоянно переиздаются). Сейчас писателям сложнее, сейчас нет никаких нравственных ориентиров, понимаемых в идеологическом смысле — ну, в смысле, каких детей мы хотим вырастить. (Школа теперь не воспитывает детей, а предоставляет образовательные услуги.) И, видимо, поэтому нет авторов, которые смогли бы развить потенциал, заложенный в советской детской литературе.

О трудностях

Яковлева: Тогда я задам тот же самый вопрос иначе. Почему русские детские книжки почти не продаются на Западе? Почему русские издательства покупают права во много раз чаще, чем продают? Мы не конкурентоспособны?

Коваленко: Потому что у нас нет как такового института продажи прав — как на детские книги, так и на взрослые. Ведь это целый мир, надо уметь продавать права. У нас нет агентов, которые бы занимались продажей прав на детские книги. Наши детские писатели попадают на зарубежный рынок случайно или благодаря фанатам-переводчикам.

Зюсько: На самом деле не все так безнадежно. Уже больше пяти лет «КомпасГид» активно продвигает своих авторов за рубежом. А чтобы наши книги покупали зарубежные издательства, надо просто честно работать — издавать как можно больше хороших российских книг. Нужно не бояться инвестировать в авторов: переводить тексты и рецензии на них на английский, делать хорошие каталоги на английском, вкладывать деньги в аренду стендов на главных европейских ярмарках и, конечно, хорошо там работать.

Соболева: На Западе процесс налажен, а в России не так много издательств в этом видит перспективу. И нужно знать, что предлагать конкретному издательству: книга должна быть однозначно русской, а не переосмысленной западной — такой литературой их не удивишь, и при этом «говорящей». Мы работаем над этим.

Дальская: Я на этот вопрос не могу ответить компетентно — мы издаем только наших авторов. К нам не раз поступали предложения продать права на издание, но по разным причинам мы не могли прийти к соглашению.

Фесенко: Издательские рынки функционируют по-разному. На Западе автор передает права (в том числе мировые) либо агенту, либо издателю, то есть книгоиздание строится на исключительном авторском праве. У нас же все по-другому: в России работает неисключительная лицензия, о которой на Западе даже не знают. Неисключительная лицензия подразумевает, что автор продает издательству право издавать книгу только в России и на русском языке — для нашего книжного рынка это неплохо. Но плохо для продажи книг за рубежом. Мы не владеем мировыми правами на 90% наших авторов, соответственно мы не можем их продавать за рубеж. А сами писатели продают себя как могут. Хотя в идеале этим должны заниматься специалисты. Кроме того, чтобы продаваться в других странах, авторы должны хорошо продаваться на родине.

Яковлева: Везде и все борются за то, чтобы дети больше читали. Это универсальная проблема. А мы давайте о местных поговорим. В чем специфически русские трудности с детскими книгами?

Татьяна Кормер, «Белая ворона»: Хорошие писатели не занимаются детской литературой. В совке уходили туда те, кто не мог ничего делать во взрослой. А сейчас все серьезные писатели хотят заниматься взрослой литературой, пока им еще разрешают это делать.

Соболева: Нужно совмещать стремление выпускать качественное и при этом хорошо продающееся.

Дальская: В отсутствии хоть какой-то поддержки. Государственные субсидии на печать в принципе есть, но получать их достаточно хлопотно, и это такая капля в море, что и говорить не о чем. Там ограничение по темам, по тиражу, кучу документов надо собрать. В результате издание детских книг — такой же бизнес, как и любой другой. Это значит, что издательство старается в первую очередь выжить, а не решить какую-нибудь сверхзадачу — по развитию чтения или там национальной литературы. Отсюда столько переводной литературы — купить права на бестселлер легче, чем раскрутить своего нового автора. Отсюда и такие мизерные тиражи. Которые к тому же оседают в основном в Москве и еще нескольких крупных городах.

Зюсько: Есть одна большая «специфическая трудность»: наше государство ничего не делает для поддержки детской литературы. Когда книжка доезжает до Калининграда или Владивостока, она стоит уже гораздо больше, чем в Москве. А во Франции, например, есть закон о единой цене на книгу. Таким образом, исчезает конкуренция по ценам и появляется конкуренция совсем другая — по качеству. Государство, на мой взгляд, должно этому помогать. А еще — предоставлять налоговые льготы для детских издательств и магазинов, продающих детские и подростковые книги.

Наталья Родионова, «Махаон»: Безусловно, поддержка государства важна, но самое главное — это культура чтения в целом. Если читают бабушки и дедушки, мамы и папы, то внуки тоже будут читать. Это то, что воспитывается и прививается с детства. Если приучить ребенка с детства чистить зубы дважды в день, здороваться, уважать старших и пр., то это станет для него нормой жизни. Так же и с чтением, которое для него тоже может и должно стать нормой. Тогда и потребность в книгах вырастет. Сейчас не так много читающих семей, для которых книга — одно из средств духовного воспитания.

О цифрах

Яковлева: Давайте вернемся к определению: что такое «бестселлер» в нынешней ситуации в России? О каких цифрах мы говорим?

Соболева: В России «бестселлер» — то, что многократно допечатывается. И тираж расходится быстрее типичных для издательства сроков. Конкретные цифры назвать сложно.

Дальская: Когда первый тираж продается за два-три месяца — это успех.

Зюсько: Недавно я участвовал в профессиональной конференции во Франции, и там как раз обсуждались средние тиражи. По европейским меркам тираж 3—5 тысяч экземпляров считается хорошим. Мы же, как правило, издаем книгу нового автора тиражом 2—3 тысячи. Еще есть лонгселлеры — когда весь тираж продается в течение года, а потом книга допечатывается. Практически все наши новинки за последние два года можно считать лонгселлерами. А если говорить о настоящем бестселлере, то речь, конечно, идет о тиражах от 100 тысяч экземпляров. У нас таких книг пока не было, но мы очень надеемся, что они появятся.

Коваленко: Вопрос в том, о каких мы цифрах говорим. То, что для нас — бестселлер, для АСТ — нижняя позиция в рейтинге продаж. Если мы продаем 5000 экземпляров за месяц, то для нас это бестселлер.

Яковлева: «Махаон» как раз часть огромного издательского концерна, скажите ваше слово.

Фесенко: По моему мнению, бестселлер — это книга, о которой все говорят, которую все знают. Что касается именно цифр, то здесь сложнее. Однозначный бестселлер в России — «Гарри Поттер»: мы продали более 400 тысяч экземпляров за год.

Яковлева: А каковы в среднем тиражи детских книг в России? Назовите, скажем так, обычный тираж и приведите — для сравнения — пример вашего самого удачного бестселлера.

Соболева: Это не совсем удачный вопрос, потому что средние тиражи для крупных и условно малых издательств действительно слишком разные. Для небольших издательств это цифра 3000—5000 экземпляров, сейчас она постепенно уменьшается — как уменьшается покупательская способность. Нужно учесть, что после такого тиража может быть не одно переиздание, то есть суммарный тираж иногда доходит до 40 тысяч экземпляров. У нас такие книги тоже есть — это «Вафельное сердце» Марии Парр, «Собака Пес» Даниэля Пеннака.

Фесенко: Если говорить о первом тираже, то это 5—7 тысяч экземпляров, брошюры — 10 тысяч экземпляров. Потом идет дополнительный тираж. Если за год мы продали 12—15 тысяч экземпляров, то это хорошая и крепкая книга.

Зюсько: Пока наш лидер продаж — книга Марины Аромштам «Когда отдыхают ангелы»: на данный момент продано около 25 тысяч экземпляров.

Дальская: Специализированные детские издательства, как правило, издают книги тиражом 3 или 5 тысяч экземпляров. Если этот тираж быстро продается — делают переиздание. Пока на книжку есть читательский спрос, есть смысл ее переиздавать. Что касается конкретно нашего издательства, то наш обычный тираж — 20 тысяч экземпляров. Это огромный по нынешним временам тираж. Наши бестселлеры, например, такие: Наталия и Василий Волковы — «О чем молчат башни Кремля» (60 тысяч общий тираж), Хельга Патаки — «Мосты Петербурга» (45 тысяч), Ольга Колпакова — «Дома мира» (45 тысяч). Книги Федора Конюхова подбираются к общему тиражу в 100 тысяч экземпляров.

О писателях

Яковлева: Сколько рукописей вам приходит самотеком? И кто все эти люди? В Америке, например, существует целая индустрия писательских школ и курсов (о'кей, на них очень много пенсионеров, но тем не менее). А что у нас?

Дальская: В России есть литературные студии, семинары и фестивали. Например, при библиотеках, при некоторых издательствах, при домах-музеях писателей. Если начинающий писатель задумывается о своем профессиональном росте и желает попасть в среду себе подобных, он, как правило, довольно быстро это все находит.

Фесенко: В России тоже существуют мастерские, которые начинающие писатели или же писатели со стажем могут посетить. Их проводят такие писатели, как Усачев, Воскобойников и многие другие. Что касается самотека, то да, его мало. То, что приходит, — это в большинстве случаев графомания. В России продолжают существовать такие журналы, как «Мурзилка», «Веселые картинки» и много других. Конечно, начинающий детский писатель должен сначала опубликоваться в этом журнале, потому что там тоже хорошее «сито»: работают профессионалы, и они могут оценить уровень писателя. Если его публикуют в подобных журналах, то это для нас своего рода показатель, что на писателя стоит обратить внимание. Мы изначально рекомендуем идти сначала в журнал, потому что там проще и не так затратно.

Бирюкова: Сейчас, слава богу, авторы научились звонить, и после разговора им становится понятно, что присылать рукописи не надо. Но по опыту могу сказать, что 99,9% самотека — это графомания. Рукописи, которые можно издать, приходят, как правило, по рекомендации писателей или знакомых редакторов. Но даже то, что можно было бы издать, не всегда соответствует редакционной политике издательства.

Родионова: Да, самотека сейчас мало. Да и тот, который приходит, практически никогда не попадает в издательский портфель. Опять же — новые, неизвестные имена, да и рукописи откровенно слабые и практически всегда о том, о чем уже было сказано давно другими писателями (и намного лучше сказано). Авторами рукописей выступают люди разнообразных профессий. Все они считают свои произведения достойными издания, порой не совсем адекватно их оценивая.

Зюсько: Мы получаем очень много рукописей каждую неделю и читаем абсолютно все. У нас небольшой коллектив, поэтому отвечаем мы довольно медленно. У нас в редакции на стенах не висят фотороботы идеальных авторов, самые разные люди нам шлют самые разные рукописи. Есть талантливые тексты, а есть — нет. Нам нравится, когда у автора есть собственная позиция по тому или иному вопросу, когда он говорит о важных для него проблемах. Такие тексты нам особенно интересны. Конец 2014 года был для нас очень богатым на хорошие рукописи. За это мы во многом благодарны двум литературным конкурсам — «Книгуру» и премии Крапивина. Именно они помогают нам такие тексты находить.

Яковлева: Извините, а можно цифры? Много или мало — это сколько?

Дальская: К нам самотеком ежедневно приходит один-два текста. Плюс мы устраиваем собственный литературный конкурс, главный приз победителю — гарантированная публикация произведения. И редко когда автор-победитель не становится нашим постоянным автором. Как правило, первая публикация — только начало. Кроме того, достаточно часто мы публикуем и других авторов, вошедших в шорт-лист. Примерно 30 произведений у нас через этот конкурс были опубликованы.

Соболева: Пять-семь рукописей в день, в праздники больше. Самые разные — от родителей, которые очень хотят опубликовать своего ребенка, до уже премированных и узнаваемых. Я уже говорила выше о воссозданном интернетом культе писательства, некоторым хватает публикации в сети, а кто-то идет дальше.

Коваленко: У нас, например, много курсов «Рисуем за три дня», но что-то я не видела знаменитых художников родом оттуда. Я не очень верю в фабрику писателей, но у нас тоже немало делается в этой области. Мастодонты поддерживают молодых, устраивают всякие воркшопы для них. Например, Воскобойников с Бородицкой проводят школу писательского мастерства, после этого к нам приходят их студенты.

Яковлева: Я вот отсутствие крепкого писательского образования в России очень на детских книгах чувствую. А вы?

Коваленко: А я нет.

Соболева: Да, конечно, чувствуется! А еще чувствуется, увы, влияние массовой культуры — сериальные подтексты.

Дальская: Как редактор, я скорее чувствую отсутствие твердой редакторской руки. Иногда я читаю и думаю: вот это лучше было бы убрать, а эту тему чуточку развить, это слово неудачное, неточное. Ну и так далее. В России нет такой традиции — становиться писателем через специальное писательское образование. У нас писателями становятся скорее потому, что не могут не писать, потому что это интересно. Опыт приходит только с практикой. Я это очень по своим авторам вижу: если над первыми произведениями приходится, как правило, довольно много работать, то со временем автор начинает писать так, что его и редактировать-то особо не надо.

Бирюкова: Крепкое писательское образование — это нонсенс, на мой взгляд. Человеку или есть что сказать, или нет. Главное — человек, стремящийся стать писателем, должен владеть словом, чтобы интересно излагать свои мысли. И еще он должен обладать богатым воображением, чтобы придумывать новые сюжеты или по-новому интерпретировать старые. Этому научить нельзя. Литинститут поможет отшлифовать талант. А с талантом надо родиться. Я знаю нескольких выпускников Литинститута, которые пишут под заказ сериалы. Они, конечно, прокормят себя литературным трудом, но настоящую КНИГУ не напишут никогда.

Родионова: Мне кажется, получить образование писателя нельзя. Да, можно закончить профилирующий вуз, но рассматривать его «корочку» как гарант того, что ее обладатель — писатель, бессмысленно. Много по-настоящему талантливых писателей, которые не имеют (не имели) специального образования.

Яковлева: Интересно, если бы вас услышали скандинавские коллеги — а я знаю, что норвежские и шведские детские книги вы все очень любите… Так вот, там существуют отдельные институты детских книг, и детских писателей учат специально. Причем я уверена: если бы скандинавские издатели могли прочесть русские детские книги, они бы просто-таки лопатой откидывали в сторону негодное со словами «это не детская литература», поскольку ремесленные, профессиональные правила в этой области там такие же четкие, как в классицистской драме. Согласна, это очень часто подбешивает, и ребра этих правил в скандинавских книгах иногда торчат очень сильно — это я могу сказать, поскольку читаю по-шведски, по-датски и по-норвежски. С другой стороны, мне запомнились слова одного американского книжного агента: определение «хорошая детская книга» — это как определение «порнография»: понятия не имею, что это, но когда я вижу, я сразу понимаю, что вот оно. ...Вы как выбираете из потока рукописей то, что дальше идет в работу? Чем руководствуетесь?

Зюсько: Исключительно своим вкусом.

Коваленко: Своими вкусами и смутными представлениями о том, что из любимого нами будет продаваться. Или, например, если мы считаем, что это очень нужная сейчас книга.

Дальская: Руководствуемся представлением нашего коллективного разума о прекрасном. Интересно ли читать, нравится ли тема, хорошо ли написано. Не обязательно все сразу. Бывает тема отличная — но написано плохо, надо переделывать. А бывает написано отлично, но тема совсем не наша — тогда можно попросить автора сделать что-либо специально для нас.

Соболева: Здесь все очень просто. Получаем рукопись (самотек/рекомендация/премия), читаем, если это интересно — выносим на обсуждение редакции. А дальше нужно ответить на вопросы «Зачем?», «Кому?» и «Когда?» — вот от этого и зависит, какое решение мы в итоге примем. Но иногда бывает и по-другому. Когда кто-то из редакторов с горящими глазами рассказывает о прочитанном, тогда сразу ясно, что текст будет опубликован. Крайне редко такое бывает.

Яковлева: Я попрошу специалистов из «Махаона» ответить отдельно. Просто потому что механизм большого книжного концерна работает иначе, чем в небольшом издательстве. Как у вас принимаются решения?

Родионова: В основном руководствуемся издательской политикой, книжными сериями, сформированными по жанрам, возрастам и пр. В том числе и потребностью на книжном рынке. Для этого надо постоянно мониторить его.

Фесенко: Конечно, есть издательская политика, есть стандарты качества книг, которых мы придерживаемся, но в этих рамках мы чувствуем себя достаточно свободно. Я всегда слушаю мнение редактора, ведь именно он разговаривает с автором, просматривает самотек. Если редактор говорит, что книжка хорошая, и может объяснить, что в ней особенного, то мы эту книгу возьмем. Как, например, в случае с «Лошадкой Мохноногой» Колпаковой или раскраской Yves Saint Laurent — их принесли редакторы. Потом мы согласовываем все с коммерческим отделом.

О рукописях

Яковлева: Давайте представим, что сейчас, например, в Усть-Сысольске сидит будущий гений и решается на писательский дебют. Вот он вас сейчас читает и выбирает, кому отошлет свою рукопись. Нигде не учился ремеслу — это вам не Москва или Петербург. Такой вот необработанный алмаз. Давайте дадим ему или ей ясно понять, на что рассчитывать. Книга в рукописи должна быть максимально готовой? Насколько редакция вместе с автором переделывает потом рукопись в процессе работы над книгой?

Коваленко: Вот именно сейчас мы начали работать в этом направлении! И это будет очень интересная работа. Мы с одним известным автором договорились, что возьмем книгу, но ее придется существенно переработать. Для начала он выкинул из нее семь глав. Думаю, это начало большого пути. Конечно, мы стремимся к тому, чтобы воссоздать тандем редактор-автор, чтобы их совместный труд не сводился к одной только косметической правке. Если в рукописи есть зерно, то мы готовы над ней работать.

Соболева: Конечно, желательно, чтобы рукопись была максимально готовой, потому что на рынке идет борьба в том числе и за скорость. Но если автор адекватный, а есть только идея — и она замечательная, то почему бы и нет?

Дальская: Это очень индивидуально. Иногда достаточно обычной литературной и корректорской правки. Иногда переставляем акценты. Иногда текст почти полностью переписывается. Бывает, переписываем много раз — до тех пор, пока не достигнем отличного результата.

Зюсько: Мы ждем зрелых текстов, даже если автор — дебютант. Да, зарубежные издательства иногда просят автора как-то переделать книгу, чтобы она лучше продавалась. Но мы этим не занимаемся. Задача нашего издательства — найти хорошую книгу, а редактор просто помогает сделать ее еще лучше.

Родионова: Конечно, в идеале книга в рукописи должна быть максимально готовой и полностью отвечать определенным требованиям. Дальнейшая работа над рукописью строится по-разному. Иногда бывает достаточно правки редактора, которую он потом согласовывает с автором. Все индивидуально.

Яковлева: Что заставляет вас сказать себе: «Из этого может выйти бомба»? Или как вы рассуждаете, когда видите новый текст?

Родионова: Книги бывают разные: есть развлекательные, есть познавательные, есть книги, авторы которых поднимают важные для детей вопросы морали, нравственности. Собственно, эти аспекты — основополагающие при оценке рукописи. Кроме того, идея будущей книги должна быть оригинальной, сюжет — интересным, действие — динамично развивающимся, герои книги должны быть четко прописаны. Язык должен быть живым, образным; нудное, нравоучительное повествование отобьет охоту читать уже на первых страницах. В общем, книга должна побуждать детей думать, размышлять.

Зюсько: Когда видишь талантливую книгу, рассуждаешь как раз очень мало. Просто бывает так, что читаешь рукопись и не можешь заснуть, пока не закончишь.

Дальская: Я его просто читаю. Если мне, как читателю, это интересно, если я хочу узнать, что будет дальше и чем все кончится, — то мы такой текст непременно опубликуем.

Соболева: Новизна, актуальность, запоминающийся сюжет, стойкое послевкусие. А дальше книга или оживает, или нет. Это как встретить человека — очень важно первое впечатление. Иногда уже по синопсису ясно, что не сложится у нас. А иногда — вдумчивого прочтения мало.

Коваленко: Мне кажется, что популярность книги нельзя просчитать, исходя из каких-то параметров. Как часто бывает, что книга прекрасная, обладает всеми задатками бестселлера, но издаешь ее, а она — хлоп! И не продается. А иногда бывает наоборот. Тут столько всяких факторов: время на дворе, состояние общества, рынка и много чего еще. Вообще повторюсь: мы не рассматриваем новый текст как динамит. Часто мы своих детей просим почитать и высказать свое мнение, у нас большая фокус-группа.

Об идеальном издательстве

Яковлева: Для русских редакторов и просто знатоков литературы есть такой «берег утопии»: ленинградская детская редакция под руководством Самуила Маршака, в орбиту которой были вовлечены Лидия Чуковская, Евгений Шварц, Даниил Хармс, Борис Житков, Николай Олейников. Кончилось все трагически, правда. Но раскройте, пожалуйста, одну непостижимую для меня тайну. Я наблюдала, как нынешние русские редакторы с придыханием говорят о легендарной маршаковской редакции 1930-х. Вот только сами почему-то, как Маршак и его команда, не работают. Как вы это объясняете?

Коваленко: Наверное, у них нет такой возможности, нет карт-бланша, который был у Маршака. Нет питательной среды, полномочий, нет необходимого статуса, не платят достаточно денег.

Соболева: Это совсем другое время, другие условия рынка. Мне бы очень хотелось взращивать автора с нуля, и я стараюсь этому способствовать, но сейчас редактор — это и менеджер проекта, и корректор, и знаток рынка, и отчасти пиарщик — такие условия диктует современный издательский процесс. Наверное, стоит выделять отдельного человека, который бы занимался только работой с авторами. И в больших издательствах такие люди есть, правда, у них другая цель — они растят коммерческие имена, бренды.

Светлана Рахманова, «Махаон»: Давайте не будем забывать, что в 30-е годы книга была событием, ценностью. И редактор выпускал три-пять книг в год. А сейчас книга — это товар. Мы делаем те книги, которые могут продать.

Родионова: Сейчас в портфеле у редакторов десятки книг (а не единицы, как было раньше), и зачастую редакторы выступают как кураторы книг, у них не всегда есть возможность работать с книгой так, как работали редакторы маршаковского времени, сейчас сроки и темпы уже не те. Кроме того, раньше редактор был действительно «директором» книги, сейчас же он — один из менеджеров. Так что говорить о легендарной маршаковской редакции некорректно. Маршак работал в государственном издательстве, у него была поддержка властей. Безусловно, цензура была, очень много писалось «в стол», но он прекрасно знал, что можно публиковать, а что нет. И при этом он пользовался поддержкой всего государства: составлялся издательский план, утверждалось количество новых произведений, тиражи. И если какой-то писатель в план попадал (безусловно, с протекции Маршака), то можно было не беспокоиться, что книга продастся. Сейчас такого, к сожалению, нет. Мы ориентируемся на состояние рынка, от этого не уйти. Когда мы выбираем какой-то проект, то всегда анализируем, сможем ли реализовать его в плане продажи. Например, для самых маленьких литература продается лучше, и мы делаем на нее упор, знаем, как ее продать. Чего не скажешь о подростковой литературе (young adult) — для нее нет даже полок в книжном магазине, хотя очень хорошей литературы много.

Яковлева: Для меня в примере Маршака принципиально другое. Маршак «продюсировал» детские книги, то есть придумывал тему — а потом находил под нее автора. А потом с этого автора сдирали три шкуры — пока не получали текст. Боюсь, в нынешних редакциях большинству маршаковских авторов даже не удосужились бы прислать мейл с отказом. Например, этому их знаменитому якуту, который и русским-то плохо владел.

Дальская: Мы именно так и работаем с подавляющим большинством авторов.

Коваленко: Мы сейчас как раз сдираем шкуры, только клочья летят. Осенью у нас выйдет своя детская серия про культуру повседневности, на которую мы, кажется, получили федеральный грант от Роспечати. А вообще у нас в плане довольно много книг, которые мы делаем с нуля — именно так, как вы описали.

Родионова: Сейчас редко случается заказывать автору текст на тему, только если это не заказ руководства издательства, коммерческого отдела.

Фесенко: У нас есть редакторский совет, на котором мы обсуждаем, какие книги нужно издать. Например, про животных — и мы ищем из известных нам авторов, кто об этом уже ранее писал. Они приносят нам либо старые рукописи, либо новые. И мы выбираем. Но сдирать три шкуры с себя никто не даст — все авторы самостоятельные, с ними все согласовывается.

О советских детских книгах

Яковлева: Вообще советская детская литература для современной российской — это груз прошлого, который придавливает и мешает движению, или семейный капитал?

Екатерина Баканова, «Махаон»: Большое видится на расстоянии, а потому сейчас мы читаем только «отфильтрованную» советскую литературу, только лучшее из того, что было. И не стоит отказываться ни от прошлого, ни от качественных образцов детской классики. Другое дело, что та, советская, литература должна была гармонично перерасти в новую, российскую. Но как в политике и экономике у нас ничего не получилось гармонично, так и в литературе. Это все процессы взаимозависимые. И депрессия перестройки, та наша обездоленность, до сих пор чувствуется в нашей детской литературе.

Соболева: Это семейный капитал, который мешает движению, — так, пожалуй, верно. Отсюда берется огромное количество «ностальгирующих», которые пишут хорошо, но не ново. Впрочем, приятно «ностальгирующих» мы публикуем.

Коваленко: Думаю, и то, и другое. Груз — он ведь так может надавить, что даст импульс к движению.

Дальская: Советская детская литература соответствовала духу своего времени и, как правило, была очень качественной. Я думаю, это огромный опыт, который невероятно интересен. Конкретно наша «тонкая серия» — это продолжение книг в мягких обложках издательства «Малыш» и «Детская литература».

Родионова: Советская детская литература — ни в коем случае не груз прошлого! Она не только не мешает движению вперед, а наоборот, дает некий толчок, стимул. Известно, что нет будущего без прошлого. Так и в литературе. Легче всего откреститься от всего советского. Но в таком случае предложите в ответ что-то более достойное. Это все равно что отречься от своих корней, от своих предков. Пусть не все советское было идеальным, но многое все-таки заслуживает внимания. Не зря сейчас все больше и больше издателей возвращаются к тем, советским, книгам, выпускают репринты.

Зюсько: Сейчас советская детская литература — это просто бизнес. Практически все переиздают советскую классику, ничем не рискуя. Я не знаю, хорошо это или плохо, и ни в коем случае не хочу сказать, что старые книги не нужны. Многие из них прекрасны. Просто сам я занимаюсь новыми книгами, мне интересно открывать современных талантливых авторов, чьи книги через какое-то время могут стать новой классикой.

О черном лебеде

Яковлева: Вернемся опять к «Гарри Поттеру». Мне случилось как-то поговорить с отборщиком пьес крупнейшего лондонского театра, занимающегося современной драматургией. И он «Гарри Поттера» в некотором роде проклинал. Потому что раньше английский юноша, обдумывающий житье и мечтавший стать писателем, первым делом писал пьесу. Страна Шекспира, знаете ли. А теперь — все первым делом рвутся в детскую литературу. Это страшно повысило конкуренцию и, главное, подняло планку качества текстов, но и ожиданий тоже. Я считаю, что именно появление внезапной новой сверхмощной звезды, чьи книги все бросятся читать, способно вытащить русскую детскую литературу в целом, а вовсе не госдотации или еще что бы то ни было. А как думаете вы?

Коваленко: Это миф, я считаю! Точно такой же, как миф о принце на белом коне или о честном президенте, который придет и все исправит. А вот госдотации не помешали бы, хотя мы их и так собираемся получить.

Дальская: Мне тоже кажется, что это полная ерунда. У нас есть отличные писатели, и их будет еще больше, если издательства смогут позволить себе выплачивать им более высокие гонорары. И если смогут больше рисковать и экспериментировать, выпуская начинающих, никому не известных авторов. Это очень непросто в условиях элементарной нехватки оборотных средств. А для этого нужны не госдотации, а скорее какая-нибудь из форм госзаказа. Во времена маршаковской редакции он, безусловно, существовал. Это было государственное издательство, тиражи были по полтора миллиона, книжки стоили в результате недорого и как минимум попадали во все библиотеки страны. Я, конечно, не думаю, что нам сейчас нужно одно большое госиздательство. Наоборот — это хорошо, что есть много и разных. Причем большинство из тех, что сейчас на слуху, появились буквально за последние пять-десять лет. Но если бы была хоть какая-то реальная поддержка, все развивалось бы, конечно, значительно живее. У нас огромная проблема не в том, что нет хороших авторов и современных детских книг. А что прекрасные книги, которые сейчас издаются, не попадают в регионы. Что у библиотек нет средств на их покупку — это просто ужасно, когда ты видишь в какой-нибудь сельской библиотеке штопаную-перештопанную Дарью Донцову и «Рассказы о Ленине» Бонч-Бруевича. Огромная проблема, что в большинстве городов вообще нет книжных магазинов — никаких. Это немыслимо, но это так. Что же касается появления звезды — это всего лишь успех отдельного автора и издательства. Общая ситуация от этого не изменится.

Родионова: Даже две, три звезды не спасут дело. Да, на какое-то время интерес читателей вырастет, но именно к этой звезде, а не к литературе и чтению в целом. Надо в целом поднимать культуру чтения в нашей стране, воспитывать с детства, но этот процесс долгий и неблагодарный. Да даже то, что книги стоят недешево, уже сильно влияет на интерес к ним. Конечно, лучше купить ребенку ботинки, чем книгу. Да и сыт ею не будешь. Так примерно рассуждают родители. Поэтому, пока книги будут роскошью (для многих и многих), русская детская литература будет «болеть и чахнуть». Кстати, госдотации здесь бы не помешали. Если в бюджете страны будет заложена статья расходов на поддержание и развитие отечественной детской литературы, перспективы могут быть вполне радужными. Под это дело можно разработать массу программ и проектов.

Зюсько: А госдотаций и так практически нет, поэтому они уж точно не спасут положение. Я уже говорил, что такая звезда может взойти, если авторы будут пользоваться нашей исторической и политической фактурой. Например, «Облачный полк» Эдуарда Веркина. Эта повесть — вполне себе звезда национального масштаба.

Соболева: Госдотации не вытащат, конечно, хотя еще жив ряд государственных премий, которые не находят новых звезд, а отмечают угасающих, и здесь вряд ли что-то изменится. Думаю, появление новой звезды может положить начало моде, тренду, может быть, подтолкнуть к чему-то, ранее незамеченному, но русскую литературу скорее надо вытаскивать из столов настоящих авторов, которые не идут к издателю, а потом уже — на первый план.

Бирюкова: «Вытаскивать» русскую детскую литературу не нужно. Она развивается сама по себе. Может быть, не такими быстрыми темпами, как бы нам хотелось. Видимо, сейчас мы на накопительном этапе и через какое-то время нас ждет качественный скачок. Сверхмощная звезда проблемы не решит. Чтобы появились новые интересные авторы и книги, необходим более высокий культурный уровень всего общества. Госдотации тут, конечно, могут помочь, но у человека должна быть потребность в саморазвитии, и литература здесь стоит на первом месте. В читающих семьях дети читают во все времена, а сейчас впору вводить моду на чтение. За последнее время у нас стремительно развился инстинкт потребления (как уверяют социологи), значит, надо развивать культурный инстинкт.

Понравился материал? Помоги сайту!