Пять звездочек

На сей раз никаких неожиданностей не случилось. Случилось то, чего многие ожидали уже несколько лет, но что по каким-то неведомым причинам никак не могло произойти.

Восьмого октября секретарь Нобелевского комитета Шведской академии объявил о присуждении Нобелевской премии по литературе за 2015 год 67-летней белорусской писательнице Светлане Алексиевич. Наградная формулировка оказалась, по обыкновению, витиевато-уклончивой: «За полифоническое творчество — памятник страданию и мужеству в наше время», — но все, кому дано, поняли ее правильно. А именно: лауреатка Нобеля-2015 получила эту самую знаменитую и самую престижную в мире литературную премию за то, про что она пишет; при этом форма остается на заднем плане, а на передний выводится содержание — как и положено в веками устоявшейся традиции российской литературы.

Поскольку Светлана Алексиевич всегда писала и продолжает писать на русском языке, оспаривать ее принадлежность к данной литературе может разве что какой-нибудь не особо душевно уравновешенный человек. Ни секунды не сомневаюсь — такие непременно обнаружатся, и в изрядном количестве, но разговор пойдет не о них, а о ней. О Светлане Алексиевич — пятом русскоязычном лауреате Нобелевской премии по литературе за всю историю ее существования ^[1].

* * *

Прежде всего: Светлана Алексиевич принадлежит не к одной и не к двум, но — сразу к трем культурам. Российской — как человек, изъясняющийся на русском языке, и писательница, на нем же пишущая. Белорусской — по факту того, что большая часть ее предыдущей жизни прошла на территории этого государства. И украинской — как уроженка Украины, где 31 мая 1948 года, три года спустя после окончания Второй мировой войны, ей привелось появиться на свет в городе Станиславе, ныне называющемся Ивано-Франковском.

Пересказывать отдельные факты из хроники жизни Алексиевич нужды нет: в ее биографии нет ничего особенного, выдающегося или сверхъестественного. Есть десятилетия честного, самоотверженного труда, той работы, которая приносит человеку, ее выполняющему, внутреннее удовлетворение — и от осознания того, что она является его истинным призванием в этой жизни, и от ощущения того, что он умеет ее делать и делает хорошо. Без этого любая человеческая жизнь не имеет никакого смысла, жизнь писательская же — тем паче.

Писательская известность пришла к Алексиевич в середине 1980-х — после двух ее первых книг: «У войны не женское лицо» (1985) и «Последние свидетели» (1985). Слава — после третьей: «Цинковые мальчики» (1990).

Жанр, в котором она работает, в России (тогда еще — в Советском Союзе) отчего-то всегда было принято не то чтобы намеренно принижать, но явно — совершенно явно — недооценивать. Как следствие, на него постоянно навешивались ярлыки, приклеивались наклейки и ставились штампы: «художественно-документальная проза», «документально-художественная проза», «репортажная беллетристика», «беллетризованная публицистика», «очеркистика» — и т.п. Ну и — как венец — уничижительное клеймо: «бытописательство». После такого тому, кто в этом «низменном» жанре работает, ничего иного делать не остается, как только езжать обратно в Киев, сидеть там тише воды, ниже травы и ни о каких квартирах в Москве и не мечтать…

Ярлыки и штампы появляются не на пустом месте. Отчего-то так в России случилось, что Литературой — с большой, вестимо, буквы — именуются такие произведения, про которые подавляющему большинству умеющего читать народонаселения, во-первых, стыдно прилюдно сказать: «А я не читал(а)», а во-вторых, даже если и читал(а), публично же признаться: «А мне не понравилось» или «Что-то я в этом ничего не понимаю…» Всегда проще поддакнуть или промолчать — за умного сойти легче.

Но стереотипы на то и существуют, чтобы с ними бороться. В первую очередь — словом. Правдивым словом.

* * *

В предраспадные времена книги Светланы Алексиевич выходили в СССР стандартными стотысячными тиражами. Во времена постсоветские все изменилось — и тиражи, и спрос, и интерес — сразу и навсегда. «Зачарованные смертью» (1993) и «Чернобыльская молитва» (1997) не вызвали в обществе того резонанса, на который явно рассчитывала их автор, но они не прошли и совершенно бесследно. Интерес к ее творчеству сохранился. И вышедшая спустя полтора десятилетия последняя — на сегодняшний день — книга Алексиевич «Время секонд хэнд» (2013) свидетельствует об этом со всей определенностью.

Времена изменились, и изменились кардинально. Но нравы остались во многом — если не во всем, — как это ни прискорбно, прежними. Соответственно остались неизменными и темы, которые занимают писательницу Алексиевич: жизнь человека в стрессовой ситуации, когда сама его жизнь принадлежит ему лишь постольку-поскольку (война, тюрьма, плен), изменения, происходящие внутри человека, когда обстоятельства оказываются сильнее него и принуждают совершать поступки, на которые он бы никогда не решился в привычной ему обстановке, метафизика войны, истоки военного насилия и преступности в нашем далеко не самом лучшем из миров мире.

Темы — вечные. Тем и интересны. Тем и важны.

Полученная Светланой Алексиевич Нобелевская премия является важным свидетельством того, что цивилизованный мир все еще не махнул окончательно на изъясняющихся на русском языке рукой.

* * *

В судьбах всех русскоязычных литераторов — лауреатов Нобелевской премии имеется, по крайней мере, одно сходство, и сходство довольно грустное. 1933 год — Иван Бунин. 1958-й — Борис Пастернак. 1970-й — Александр Солженицын. 1987-й — Иосиф Бродский. Беженцы, отщепенцы, эмигранты… Родная страна сурово относилась к своим писателям. Бунин бежал от большевистского нашествия с парой чемоданов. Пастернаку, публично названному свиньей, было публично же предложено убираться вон («До границы довезем, а там…»), но он не сдюжил, о чем потом наверняка жалел. Солженицына запихнули в самолет и депортировали в чем был — пальто, шапка, сапоги, борода. Бродский хотел не уехать, а выехать, государство же грубо поставило его перед фактом — эмиграция на Запад или миграция в «столыпине» на восток.

Светлана Алексиевич является «персоной умолчания» в своей стране. «Обыкновенный президент» по кличке Лука, на протяжении вот уже двух десятков лет культивирующий в несчастной Белоруссии «колхозный феодализм» и существующий на подачки из Кремля и грязные доходы от криминального трафика из Азии в Европу, сначала выжил ее из страны, а после того, как она не так давно вернулась обратно, делает вид, будто ее просто не существует в природе. Алексиевич на родине не публикуют, не показывают по телевизору, не позволяют выступать на радио — ее там просто нет. Хотя она там — есть. И все белорусы это знают. Интересно, как диктатор поведет себя теперь…

* * *

Светлана Алексиевич — писатель Правды. Той самой, что — с прописной. Той Правды, которая у каждого из нас своя, но и той, которая у всех — для всех — общая. Выражаясь с помощью высокого стиля, можно сказать, что эта Правда — та самая, из десяти заповедей. И главные из этих заповедей, как известно, — «Не убий» и «Не лги». А все прочие из них проистекают. Тем же, для кого они не указ, что бы то ни было объяснять бессмысленно — просто потому, что не поймут. А, как гласит знаменитая английская поговорка, если надо объяснять — то не надо объяснять.

Кроме того, имеется еще вот какое обстоятельство, без упоминания которого невозможно обойтись.

Полученная писательницей Светланой Алексиевич Нобелевская премия является важным свидетельством того, что цивилизованный мир все еще не махнул окончательно на изъясняющихся на русском языке рукой — типа: да ну вас к черту, живите как хотите со всей этой вашей православно-самодержавной духовностью и исконно-посконно-лапотной сермяжностью и засапожностью и так далее. Нет, цивилизованный мир в очередной, бог знает какой уже по счету, раз дает понять: нам, нормальным людям, не все равно, что у вас творится, нас очень беспокоит тот чудовищный кошмар, в котором вы оказались и в который погружаетесь с каждым днем все глубже и глубже. Мы готовы вам помочь, готовы протянуть руку — чтобы вы могли, ухватившись за нее, сделать рывок и вытащить самих себя из страшной трясины средневекового варварства и мракобесия, в которой вы увязли. Но наша протянутая рука не может висеть в воздухе бесконечно. Вы должны захотеть спасти себя сами. Без этого ничего не получится.

И только не надо злорадно восклицать, поднимая со значением вверх указательный палец: «Ага! Значит, и на сей раз присуждение Нобелевки — это прежде всего политическая акция, всего лишь акция в психологической войне между Западом и Россией!» Разумеется, политическая. Присуждение любой премии — вовсе не обязательно только в мире искусства — это политическая акция. Поскольку те, кто ее учреждает и финансирует, всегда — всегда! — рассматривают того, кому они ее присуждают и выдают, прежде всего как чем-то для себя полезного, чем-то нужного человека. Разница же — глубоко принципиальная разница — между тем, чему призваны служить подобные премии в свободном мире и в мире несвободном, состоит в том, что в первом случае лауреат получает возможность на какое-то время и дальше заниматься избранным им для себя делом, будучи избавленным от некоторого количества сугубо материальных проблем, что сильно освобождает сознание и экономит время; в случае же втором лауреат становится кабальным должником (то есть заложником) тех, кто его якобы бескорыстно профинансировал, и должен быть в любую минуту готов к тому, что ему об этом напомнят — в том случае, если он станет себя вести не так, как этого от него ожидают его новые хозяева.

Как говорится, почувствуйте разницу — и убедитесь, что она есть.

* * *

Существует известное утверждение, гласящее, что всякий писатель всю жизнь пишет одну-единственную книгу — ту самую, которую он призван написать, — просто в каждой следующей его книге появляются новые персонажи — как в новой главе. Утверждение это аксиомой не является, поскольку писатели — народ штучный и какие-то единые для всех мерки и лекала для них пока нигде и никем не изобретены. Но ко многим писателям оно применимо, и весьма — и это вовсе не обязательно только такие писатели, как Жорж Сименон и Юлиан Семенов. Действительно, многие настоящие писатели всю жизнь пишут эту самую одну-единственную книгу — описывая свою собственную жизнь и мир, который их окружает. А уж насколько увлекательно для читателя тот или иной из них это делает — о том свидетельствуют данные тиражей и сведения о величине гонораров.

Творчество Светланы Алексиевич соответствует данной концепции, пожалуй, в максимально возможной степени. Она действительно всю жизнь пишет одну книгу-эпопею — под собственным названием «Голоса утопии». И все ранее написанные ею тома этой эпопеи — от «Войны» до «Времени секонд хэнд» — являются своеобразными кирпичиками, ложащимися впритык один к другому — так, как это происходит, когда из кирпичей возводится стена. Но только эта стена — не та, которая разделяет людей, как приснопамятная Берлинская, и не та, которая отделяет одних от других наподобие Бутырской. Эта стена — такая, к которой можно пристроить еще три такие же. После чего навесить крышу, вставить рамы и настелить пол. И получится дом. Общий. Европейский. В свободном мире для свободных людей.

Это непременно произойдет. Если, конечно, будет из чего его строить.

---

^[1] Присуждение Нобелевской премии по литературе за 1965 г. человеку, ни малейшего отношения к литературе не имевшему, было вызвано сугубо политическими обстоятельствами, является, по моему мнению, глубочайшим позором Нобелевского комитета и когда-нибудь непременно будет аннулировано. Поэтому в мою статистику русскоязычных лауреатов этой премии оно не входит и входить не будет никогда. — Примеч. автора.

Понравился материал? Помоги сайту!