«Возможно, в России имеет смысл развивать медицинский туризм»

Глобальные цепочки стоимости — это как бы каркас, который прошивает экономики отдельных стран, соединяет их в единую структуру, держит на себе все здание глобальной экономики. Им была посвящена конференция в Санкт-Петербурге «Открытость и интеграция экономик ЕС и России. Глобальные цепочки стоимости», которая прошла 27 октября в рамках проекта ЕС «Общественная дипломатия. ЕС и Россия» (напоминаем, что работу проекта освещает на Кольте раздел «Мосты»).

На конференцию приезжал, в частности, француз Марк Обойн — советник департамента экономических исследований ВТО. До ВТО Обойн работал в Международном валютном фонде (IMF), казначействе Франции, был заместителем генерального секретаря монетарного комитета Евросоюза. Анна Щербакова выясняла в разговоре с Обойном, как конкретно работают глобальные цепочки добавленной стоимости (global value chain, GVC). В конце беседы Обойн уточнил, что выражал исключительно свою собственную точку зрения, которая может не совпадать с позицией ВТО.

— Что такое глобальные цепочки добавленной стоимости? Как они влияют на экономику и на жизнь обычных людей?

— GVC — это возможность разделить производство между разными странами: где-то производятся, например, автокомпоненты, где-то ведется сборка машин. Почему это хорошо для всех? Потому что люди из стран, где не развиты определенные индустрии, могут получить в них работу и опыт. И когда они научатся производить, например, детали машин, их навыки будут соответствовать международному стандарту, то есть они будут конкурентоспособными на рынке труда. Цены на такую продукцию станут тоже экспортными, то есть будут выше, чем на внутреннем рынке, — в экспортных отраслях зарплаты традиционно выше. Процесс создания GVC уже начинается с создания новых рабочих мест. Да, первоначально зарплаты могут быть сравнительно невысокими, но надо всегда принимать в расчет возможности дальнейшего развития. Например, когда в Мьянме и Бангладеш начала развиваться текстильная промышленность, люди, занятые в аграрном секторе с очень низкими доходами, начали перебираться в города и получать работу на фабриках. Не могу сказать, что у них была очень счастливая жизнь. И все-таки для них это был пропуск в мировую экономику.

— Это касается только развивающихся рынков?

— Не только. Так обстоит дело во многих экономиках. Например, когда президент Клинтон только вступил в должность, он не слишком много внимания уделял мерам по развитию внешней торговли. Но когда выяснилось, что в секторах, ориентированных на экспортный рынок, зарплаты выше, чем в тех, которые обслуживают внутренний рынок, он это понял и начал активнее развивать именно мировую торговлю.

Или вот хороший пример. Я слышал, что при вступлении в ВТО Россия обсуждала меры по защите автопрома. И вот у производителя «Лады» («АвтоВАЗа». — Ред.) появился международный партнер — Renault, который уже обладал похожим опытом работы на внутреннем рынке, а именно в Румынии, где компания сотрудничала с Dacia. Renault стала акционером российского автопроизводителя, и в результате рыночные позиции его продукции стали гораздо лучше, а он выпускает простой и добротный автомобиль по приемлемой для среднего класса цене. Наличие иностранного партнера и создание цепочки стоимости — это возможность использовать международный опыт, сначала улучшить собственное производство, а потом поставлять детали и на другие заводы. Это и позволило «Ладе» выжить.

— Но там были серьезные изменения, сокращения персонала.

— Если ты хочешь сохранить бренд, тебе надо улучшать производство и доводить его до международного уровня. И создавать добавленную стоимость. Другой пример — авиация. Многие компании в России и Китае стремятся на этот рынок, хотя он очень сложный. В автомобиле около 20 000 деталей, а в самолете — почти 1 млн. В общем, глобальные производственные цепочки — ситуация, выгодная для обеих сторон, она предполагает возможность интегрироваться в глобальный процесс создания стоимости, а кроме обмена компонентами и товарами происходит еще и обмен знаниями.

— Наверное, лучше находиться в конце такой цепочки, а не зацикливаться на добыче полезных ископаемых, как Россия?

— Если у тебя есть конкурентные преимущества в добывающих отраслях, то зачем от них уходить? Канаде и Австралии удается сочетать эффективную добычу полезных ископаемых и успехи в производстве очень сложных продуктов. Нет никаких причин, чтобы то же самое не случилось и в России. Стремиться к диверсификации стоит всем, и у вас для этого достаточно в том числе интеллектуальных ресурсов. Возможно, электронику в России не удастся производить, но это могут быть программные продукты, услуги, фармацевтическая продукция. Тут ничего жестко не предопределено.

— Но, например, в Петербурге есть три автозавода, которые пытаются расширить экспорт. Однако получается пока плохо, цепочка не работает. Что, на ваш взгляд, может быть причиной таких проблем?

— Я не знаю точных обстоятельств, поэтому не могу судить об этой конкретной ситуации. Но вот, скажем, Toyota делала автомобили в Индонезии по стандартам местного рынка. И тут весь вопрос в том, хорошая ли это в принципе идея — обслуживать только локальный рынок или надо все-таки выходить на международный. Но, конечно, тогда вопрос соотношения цены и качества становится принципиальным. Нужны причины и преимущества, чтобы покупатели на международном рынке выбрали именно твою продукцию.

— Вы говорили о снижении международной торговли после кризиса 2008 года…

— Скорее о снижении темпов роста: они замедлились до 3—4% в год, что соответствует темпам роста ВВП, а раньше превосходили его в два-три раза.

— А есть ли способы стимулировать этот рост — экономические или политические?

— Если посмотреть на период, когда темпы роста были высокими, то видно, что это просто так совпали звезды, в этот период все способствовало развитию торговли. Россия, Китай, страны бывшего социалистического блока включились в создание GVC. Цепочки создания стоимости двинулись в Центральную и Восточную Европу, заключались торговые соглашения. Мы пользовались благами прошедшего 20-летия бурного роста.

Дальнейшее развитие связано с открытием новых секторов, а открывать их всегда сложнее. Это, во-первых, сельское хозяйство, потому что цепочки поставок продовольствия очень важны — население Земли растет. Во-вторых, это сектор услуг, который очень сильно зависит от местного законодательства и от места ведения бизнеса: чтобы продавать услуги, надо создавать представительства на местах. А в некоторых странах даже внутренний рынок очень закрытый. Например, долгое время страховщики, зарегистрированные в одной провинции Канады, не могли работать в других. Та же история в кантонах Швейцарии. Там не было конкуренции еще 20 лет назад.

Услуги — это вообще очень сложный рынок. Мы говорим об открытии сектора для международной конкуренции, но он может быть закрыт даже на уровне одной страны.

Правда, технологии упрощают эти процессы. 25 лет назад никто не хотел даже обсуждать открытие для международных компаний рынка общественных услуг — скажем, здравоохранения или образования. Но благодаря развитию коммуникаций дистанционное обучение стало тоже теперь реальным, а ведь раньше образование было связано с перемещением людей. Больницы теперь могут привлекать для консультации иностранных экспертов, а местные врачи — предлагать свои услуги. И все это происходит благодаря новым технологиям. Правда, профсоюзные законы в этой сфере уже не действуют, что, наверное, не самое приятное последствие.

Вот вам еще один пример: раньше Индия просила Соединенные Штаты открыть рынок и упростить правила въезда для своих врачей. США испытывали структурный дефицит медиков, в Индии был избыток специалистов. Спустя 20 лет ситуация изменилась: теперь некоторые врачебные действия, включая диагностику, можно совершать в электронном виде. Происходит это так: например, американские больницы отправляют рентгеновские снимки в Индию, первичный диагноз ставят индийские врачи, затем при необходимости пациентом начинают заниматься американские врачи. Клиники заключают трансграничные субконтракты на такие услуги, обмениваются данными с индийскими клиниками — конечно, с учетом разницы во времени. Индия довольна тем, что может занять своих врачей, которым нет необходимости выезжать из страны.

Предположим, что пациентам западных клиник нет особой нужды пользоваться услугами медицинского туризма. Но мы видим, как становятся популярными поездки из стран с дорогой медицинской страховкой: люди, скажем, ездят лечить зубы в Венгрию. Возможно, в России тоже имеет смысл развивать медицинский туризм.

Люди думают о цепочках стоимости в отношении продуктов и комплектующих, но можно рассматривать как GVC и больницу: тогда некоторые звенья цепи можно передать в другие страны, а некоторые — продавать иностранцам. Подчеркиваю, это одна из возможностей. Например, во французских больницах — я говорю сейчас об общественном здравоохранении — часто лечатся богатые арабы. И раньше они платили столько же, сколько местные пациенты. Теперь есть уже разные расценки — для тех, кто оплачивает социальные услуги, и для иностранцев: ведь если они приезжают, значит, готовы платить.

— За одни и те же услуги в одних и тех же больницах?

— Да, в тех же больницах. Но, может быть, им нужна, например, более комфортабельная палата. И это один из плюсов глобализации — возможность получать такие услуги, а с другой стороны, зарабатывать на них. В принципе, это точно так же, как когда иностранные студенты платят за образование. Для кого-то глобализация стала бранным словом, но в ней есть много хорошего.

— А какие минусы вы сами видите в глобализации?

— Среди недостатков глобализации — представление о том, что ее результатами пользуются те, кто способен платить, а те, кто проиграет в этой конкурентной борьбе, просто потеряют работу. Наша задача — это представление изменить. Согласно последним исследованиям Всемирного банка и МВФ, до 80% рабочих мест сокращается под воздействием технологий, изобретенных внутри страны, а вовсе не из-за глобализации. Многие технологии приходят из-за рубежа, но многие создаются внутри страны. Однако часто глобализация воспринимается как враг, как некая неизвестная сила, которая отбирает у людей рабочие места. Так проще, и политики иногда пользуются этим, вместо того чтобы создавать открытое общество.

В скандинавских странах существуют специальные программы и меры для рынка труда, которые готовят людей к изменениям в технологиях и целых отраслях. Люди должны понимать, что развитие технологий может быть для них вполне благоприятно. И причина сокращения рабочих мест — это далеко не только глобализация.

— Могут ли политики замедлить создание глобальных цепочек?

— Конечно, во многих странах мы наблюдаем возвращение национализма. Он создает иллюзию безопасности. Одна из причин этого поворота — потребность людей в защите, в поддержке, которая и создает потребность в экономической непрозрачности.

— Самые простые для международной кооперации направления уже освоены, теперь дело за индустрией услуг, агропромом. В какие еще отрасли будут внедряться глобальные цепочки стоимости? Что, на ваш взгляд, наиболее перспективно?

— Сложно делать прогнозы. Чтобы удовлетворить потребителей, надо следить за их текущими потребностями. Сейчас актуальная тенденция — создавать разумные товары для разумных людей. Еще несколько лет назад на электронику и программное обеспечение приходилось 30% стоимости автомобиля, сейчас это уже половина. То есть электроника ведет вашу машину, а роль механики не так важна...

Нам нужны все более и более «умные» промышленные товары, нужно больше услуг, которые тоже будут разнообразными и «умными».

Революция должна произойти в сфере эффективности услуг. Долгое время для роста в этом направлении была нужна большая сеть филиалов. Теперь, в небанковской экономике, количественная экспансия не важна, не нужно столько банковских отделений. То же самое для страхования, для супермаркетов. Самое главное преимущество теперь — это качество. Соотношение «цена/качество» здесь становится так же важно, как и для товаров.

— И все-таки: вы можете дать общий прогноз для мировой торговли?

— Она будет расти на уровне ВВП — на 3—4% в год, нет прямых причин для более быстрого роста. Но я — оптимист. На новых рынках — таких, как Бангладеш, Пакистан, Вьетнам, Эфиопия, — начинает развиваться производство. И они вступают в цепочки создания стоимости, начинают экспортировать продукцию. Например, тот же Китай устанавливает торговые связи с Африкой и передает технологии в другие страны. Вот, скажем, в Эфиопии сейчас развивается текстильная промышленность, около 80 000 жителей Аддис-Абебы занято в производстве текстиля. В чем тут причина? Там раньше существовали производственные традиции, но они были забыты. К тому же рядом есть порт Джибути, который использовался неэффективно. Сейчас китайцы соединили его магистралью с Аддис-Абебой. Кроме того, в Эфиопии можно закупать хлопок, специалисты улучшили качество пряжи. И теперь большие бренды тоже закупают эти ткани.

— Наверное, они дешевле, чем аналоги?

— Не только. Ты не покупаешь что-то только из-за низкой цены. Качество тоже имеет значение. Или еще пример: в Словакии работают два крупных автопроизводителя — VW и Peugeot. Было много дебатов, в том числе с участием профсоюзов, о том, сокращает ли это число рабочих мест у нас, во Франции. На расположенных в этих странах заводах налажены сложные промышленные процессы. Но дизайн моделей разрабатывается во Франции.

— Это выглядит все-таки почти как классовое разделение: одни разрабатывают дизайн, на долю других остаются более простые задачи.

— Но во Франции ведь тоже выпускают автомобили. Однако, если люди хотят покупать машины по 15 000 евро, их невозможно делать во Франции с ее уровнем зарплат и налогов. Там производятся дорогие машины, новые модели. Но сегодня важно обеспечить выбор, удовлетворить потребность тех, кто готов покупать бюджетные машины, а таких людей становится больше, в том числе и в Европе.

Это я говорю к тому, что цепочки стоимости дают преимущества в конкурентной борьбе, а конкуренция — это то, чего хотят потребители.

Возвращаясь к прогнозам: конечно, экономисты понимают, как соотносятся вещи и явления. Но они — как врачи. Они могут сказать тебе более-менее точный диагноз на полгода или год, но очень неопределенный — на более продолжительное время.

Понравился материал? Помоги сайту!