Луца Эстер Кадар: «Мосты есть, и нам удается их сохранять»

Луца Эстер Кадар уже три года работает в Москве в должности, совмещающей дипломатическую миссию и плотную работу с российскими СМИ: она возглавляет отдел прессы и информации представительства ЕС в России. Как она оказалась в Москве и что становится виднее из ее перспективы? С Кадар поговорила Елена Шевелева.

— В 2016 году вы переехали в Москву, до этого работали в Сербии. Чем был обусловлен переезд?

— Европейская служба внешних связей — это дипломатическое ведомство. Оно устроено так же, как и другие дипломатические ведомства: чтобы получить какой-то пост, необходимо подать заявку, потом идет процесс ее рассмотрения. Меня направили в Сербию на четыре года, такой же срок службы предполагает и моя нынешняя должность. В России я уже третий год. Сюда переехала не сразу после Сербии — несколько лет провела в Брюсселе. В целом я 20 лет работаю в различных структурах Евросоюза, занимаюсь коммуникациями. Конечно, Россия была на первом месте в списке мест, где я хотела бы работать.

— Почему?

— Не только потому, что это самая большая в мире страна (смеется), но и потому, что, как мне кажется, задачи, связанные с коммуникациями и взаимодействием со СМИ, имеют здесь свою специфику. Особенно сейчас. Работать в России интересно — это основная причина.

— Каким было ваше первое впечатление от переезда в Москву?

— «Дипломат» звучит заманчиво, но многие забывают, что эта профессия связана с частыми переездами… Куда бы ты ни переехал, тебе нужен один год на адаптацию и в профессиональном, и в личном плане, особенно если приезжаешь с семьей: необходимо найти школу для ребенка, понять, в какие магазины ходить. Да, это тривиальные вопросы, но они все очень важны для того, чтобы быть эффективным. Мне кажется, я смогла это сделать достаточно оперативно — во многом благодаря профессионализму моей команды. Кстати, это был не первый мой приезд в Россию, а второй. Один раз я была здесь до переезда.

— Всего один?

— Да. И я находилась под большим впечатлением от первого визита, который случился ровно за полгода до того, как я сюда переехала. Заявление я подавала, когда еще не была лично знакома со страной. А Москва очень впечатляет. Здесь такая культурная жизнь, о которой можно только мечтать, — другой вопрос, конечно, есть ли у тебя на нее время (смеется). Это очень динамичный город, который никогда не спит, — почти Нью-Йорк, только в Восточном полушарии. Правда, город слегка выматывает: здесь очень большие расстояния. Это сильно отличается от того, к чему я привыкла. Я из Будапешта, а там всего два миллиона жителей. Москва — крупнейший город, в котором я жила.

— А что было для вас самым сложным?

— Русский язык! (Говорит по-русски.) Это очень непросто для меня, к сожалению. Но я стараюсь. (Переходит на английский.) У меня как раз после разговора с вами будет урок. Русский — настолько сложный язык, что до тех пор, пока ты его не знаешь хорошо, лучше на нем не говорить — в противном случае рискуешь нажить немало проблем (смеется). Сейчас я могу говорить на бытовом уровне — комментарий на политическую тему дать не рискну.

Я живу в центре Москвы, редко бываю на ее окраинах. Но центр огромен. Я была приятно удивлена тем, насколько здесь чисто. Если говорить о сюрпризах не очень приятных — языковой барьер. Не зная языка, ориентироваться в Москве очень сложно, складывается впечатление, что лишь малая часть ее жителей говорит по-английски. В Санкт-Петербурге все иначе: куда больше людей знает иностранный язык — наверное, потому, что там больше туристов.

— Какими вы видите россиян? Достаточно ли люди, окружающие вас, ответственны? Легко ли с ними работать?

— Я думаю, что люди, которые работают со мной, сильно отличаются от, скажем так, обычных людей (смеется)… По моему мнению, россияне в целом очень доброжелательные, открытые люди.

— Какие задачи перед вами стояли?

— Вы знаете, что представительство Европейского союза в России имеет статус дипломатической миссии. Это официальный орган. Кстати, у всех государств — членов ЕС есть посольства в Москве. В мире очень немного столиц, где представлены все 28 стран ЕС. Мы вместе реализуем различные программы. Работа со СМИ — это только одна из задач, стоящих передо мной и моей командой. Мы взаимодействуем и на более общем уровне, который предполагает внешние коммуникации: даем интервью, делаем заявления, выпускаем пресс-релизы, у нас есть сайт и аккаунты в соцсетях. И параллельно мы занимаемся организацией мероприятий, реализуем различные программы, в том числе образовательные. Например, ежегодно в сентябре мы организуем большое общественное мероприятие «Открой свою Европу в Эрмитаже». Или устраиваем фестиваль европейского кино в Калининграде (в этом году в пятнадцатый раз), похожий — в Томске (там он пройдет в третий). Но, конечно, наша главная цель — донести позицию Евросоюза, используя для этого все каналы, доступные людям. Иногда это не так просто.

— Заинтересованы ли российские СМИ в общении с вами? Охотно ли они идут на контакт?

— Есть сформировавшаяся группа — круг журналистов, с которыми мы взаимодействуем постоянно. Они представляют разные СМИ: телеканалы, новостные агентства — издания с различной редакционной политикой. Другой вопрос — как именно преподнести информацию, интересна ли она целевой аудитории: ведь любой редактор, в первую очередь, думает об этом. Мне кажется, российским СМИ не так легко получить сведения из Евросоюза — по очевидным причинам.

Газеты и телевидение — вы знаете это не хуже меня — формируют мнение россиян. Особенно телевидение. Это канал информации, доступный всем и влияющий на общественное мнение. Те образы или те способы, с помощью которых представляют Евросоюз и Европу, не всегда отражают реальное положение дел. И тем не менее… С одной стороны, существует эта дистанция, а с другой — россияне по-прежнему открыты и хотят общаться с гражданами других стран — и общаться больше. А это одна из целей нашей миссии. Успехом пользуется, например, общеевропейская стипендиальная программа Erasmus+: согласно данным, российские студенты получают наибольшее число стипендий, предназначенных для граждан стран, не входящих в Европейский союз. Мы видим большой интерес среди молодежи: они хотят учиться в Европе. В общем, несмотря на некоторые препятствия, мне кажется, нам удается доносить нашу точку зрения, и есть каналы, по которым мы это делаем на регулярной основе. Нам приходится реализовывать все это в условиях непростых политических отношений, но, что очень важно, жители Евросоюза и России по-прежнему сотрудничают.

— За эти годы вы побывали во многих городах России, были в Сибири. Как вы видите специфику регионального медиарынка?

— Я много путешествую по России, но меньше, чем хотелось бы. Есть места, где я бываю часто (например, Санкт-Петербург), есть те, куда только хочу поехать. В поездках по российским городам я стараюсь увидеть как можно больше. Это в том числе профессиональный интерес. Что касается региональных СМИ… Есть глобальные тренды, их можно наблюдать во многих странах, включая страны ЕС. В России они отчетливо проявили себя. И в этом контексте региональные СМИ, конечно, вынуждены бороться за выживание. Многие региональные газеты испытывают экономические трудности. Они вынуждены отказываться от печатной версии и полностью или частично уходить в интернет. Они стараются больше сосредоточиться на локальной повестке, которая, конечно, отличается от федеральной. Сейчас каждый россиянин может прочитать любую федеральную газету онлайн. Это усиливает конкуренцию. В то же время это естественный процесс, связанный с дигитализацией, когда оперативность важнее контента, когда гражданские журналисты, блогеры, могут привлечь даже больше публики, чем профессиональные журналисты с соответствующим образованием, умеющие, например, вести расследования. Хотя, как мне кажется, у региональных СМИ все равно есть своя ниша — актуальный для людей из регионов контент, информация, тесно связанная с их бытом, городской средой. Кстати, мы постоянно приглашаем региональных журналистов в образовательные поездки именно для того, чтобы они увидели, как справляются с теми же вызовами их европейские коллеги.

— Вы ежегодно организуете «Европейские школы». Какова их цель?

— «Европейские школы» мы организуем уже более 20 лет. Это дискуссионная площадка для студентов, которых интересуют Евросоюз, его проекты и политика, отношения с Россией. Мы приглашаем к участию в дискуссиях — иногда очень острых — и российских, и европейских экспертов. Это не лекции, а именно живое обсуждение, предполагающее разные точки зрения. «Европейские школы» — это настолько успешный проект, что заявок всегда больше, чем мест. Я считаю российскую молодежь вообще очень заинтересованной, вовлеченной, открытой для общения, очень сведущей. Они привыкли получать информацию из разных источников. Очевидно, что они в меньшей степени следят за телевизионными новостями — они более активны в соцсетях.

— На период вашей работы в России пришлось множество значимых политических событий, в том числе парламентские и президентские выборы. Какое отражение они, на ваш взгляд, получили в медиапространстве?

— Как и во многих странах, такие события, конечно, оказывают свое влияние. Хотя, на мой взгляд, в большинстве европейских стран процесс, предшествующий дню голосования, играет более существенную роль в формировании общественного мнения, там более выражен плюрализм.

— Что нового вы видите в российской журналистике?

— Как я уже сказала, она в значительной степени поддерживает глобальные тренды. Но, я думаю, мы должны держать в голове тот факт, что Россия и российские СМИ несвободны. Россия занимает 148-е место из 180 в Рейтинге свободы прессы (ежегодном исследовании «Репортеров без границ». — Ред.). Freedom House (американская неправительственная организация, изучающая состояние политических и гражданских свобод в мире. — Ред.) провела похожее исследование в 2017 году. Согласно ему, Россия находится на 174-м месте из 186 — между Белоруссией и Свазилендом. Конечно, тут сказывается ужесточение законов, регулирующих деятельность не только классических СМИ, но и веб-сайтов, блогосферы. Все это сильно влияет на российский медиарынок. Я говорю не только о контроле над публикуемыми материалами со стороны властей, но и об опасениях самих журналистов публиковать нечто такое, из-за чего у них могут появиться проблемы.

— А в чем главные проблемы у европейских СМИ?

— Мне кажется, будет ошибкой стричь все европейские СМИ под одну гребенку — в каждой стране свои традиции, своя культура медиапотребления. Есть страны, где местные СМИ более востребованы, — Франция или Германия, например. Там есть издания, которые исторически пользуются большой популярностью. Там же, кстати, более популярна печатная пресса — это тоже связано с традициями. Не все тренды универсальны. Так что, мне кажется, не стоит пытаться приводить их к общему знаменателю.

— Соцсети заметно влияют на развитие политической мысли в Евросоюзе?

— Я думаю, отношения СМИ и политики изменились. Любое правительство, которое сегодня хочет, чтобы его позиция была услышана, работает с соцсетями. Согласно статистике, более чем у 140 правительств есть аккаунты в Твиттере и Фейсбуке. Не отстают и международные организации, в том числе представительство ЕС. Раньше СМИ традиционно были представлены профессиональными журналистами, существовала повсеместная необходимость в репортерах, их работа предполагала специализацию. Теперь все иначе. Сейчас так много конкурирующих между собой информационных ресурсов и медиаперсон… Мы уже можем обращаться к людям не через журналистов, а напрямую — через соцсети. Возросла роль блогеров и гражданских журналистов: у них есть технические ресурсы для того, чтобы быстро передавать информацию — с мобильного телефона, например. Их позиция стоит особняком по отношению к общепринятому мнению, позиции властей и СМИ. Они не только следят за событиями и рассказывают о них — они также формируют повестку, в том числе политическую. Иногда правительства и международные организации следуют за ними, а не только используют их как инструмент. Появилась «твипломатия». Очень многие политики активно используют соцсети. Увеличились интенсивность, скорость, коммуникация стала более тесной. Я говорила об экономических проблемах, которые связаны с этим; конечно, далеко не всем удается с ними справляться. Но очевидно, что профессия сильно изменилась. И это стимулирует нас также действовать иначе, становиться быстрее, продуктивнее.

— Эти перемены неизбежно влекут за собой и новые вызовы. На семинаре в Таллине, посвященном отношениям России и ЕС, в котором вы участвовали в 2017 году, много говорили о нехватке времени на фактчекинг. На ваш взгляд, ответы лежат в плоскости образовательной или регулятивной? Как противостоят fake news в Европе?

— Я думаю, само критическое мышление, понимание того, что эта проблема существует, — ключ к ее решению. Мы тоже стараемся искать пути: «План противодействия дезинформации», который был обнародован в конце 2018 года (официальный документ ЕС, разработанный в преддверии выборов в Европарламент. — Ред.), ее учитывает. Мы говорим «дезинформация» — мы не используем термин «fake news». Работа с ней — это не совсем борьба: это идентификация такой информации и представление в ответ фактов. Но я думаю, что главная задача здесь — сделать так, чтобы люди знали об этом феномене. Медиаграмотность в этом случае, конечно, должна играть существенную роль — необходимо учить людей проверять, кто автор публикации, насколько громкий заголовок соответствует содержанию, обращать внимание на цитируемые источники информации. Новости конкурируют между собой. Точнее, это даже не новости, а, скажем так, информация, потому что не все, что называется новостью, ей является, несмотря на то что у таких вещей часто больше репостов, чем у качественного материала. Так что эта проблема действительно очень актуальна.

— Недавно в Евросоюзе приняли директивы об авторском праве, предполагающие обязательства крупных интернет-компаний фильтровать контент, который публикуют их пользователи. Некоторые эксперты называют это цензурой в интернете; оправданно ли это?

— Я думаю, что директивы Евросоюза, о которых вы упомянули, адаптируют закон об авторском праве к условиям, продиктованным дигитализацией. Они регулируют цитирование в интернете, как и использование персональных данных, защита которых — тоже актуальная задача. Евросоюз — это огромный внутренний рынок, регулируемый в том числе посредством законов об авторском праве и интеллектуальной собственности. Это предполагает его концепция; очевидно, что, если это единый рынок, необходимо думать о проблемах, которые существуют в его рамках. Но что, на мой взгляд, очень важно — этот документ не ограничивает свободу слова. Так что я не согласна с аналитиками, на которых вы ссылаетесь. Пользователи могут критиковать какие-то вещи или смеяться над чем-то в том случае, если они не искажают исходные данные. То есть директивы призваны не ограничить цитирование, а сделать его корректным.

— Но так ли это просто — определить, корректна ли шутка…

— Но мы не запрещаем шутки, критику, в том числе властей, для нас это нормально. Директивы — и в тексте это подчеркивается — «разрешают пользователям свободно создавать и размещать контент с целью цитирования, высказывания критики, демонстрации карикатур, пародий и стилизаций». Думаю, предельно ясно, что документ не предусматривает, что кто-то сидит и оценивает, допустима эта шутка или нет. В действительности важно только то, ущемляет ли эта публикация права на чью-то интеллектуальную собственность.

Есть еще один аспект. СМИ, особенно аудиовизуальные, — это очень важный сектор экономики. Он предоставляет рабочие места. Как я уже сказала, ЕС — это единый внутренний рынок, который предполагает свободную торговлю и циркуляцию людей, товаров, услуг, капитала. Это его основная идея. И в этом смысле различные директивы, которые регулируют медиасервисы — аудиовизуальные, например, — являются рамочными документами. Они также обеспечивают использование в каждом государстве — члене ЕС единых правил распространения рекламы, взаимодействия со спонсорами, распространения медиапродукции Евросоюза (а мы, безусловно, ее производим, даже есть специальная программа, на это направленная), общих правил создания субтитров или освещения, например, спортивных мероприятий. Это распространяется и на вопросы контента, скажем, защиту меньшинств. Я имею в виду, что есть некие базовые правила, которые должны применяться во всем Евросоюзе: это часть законодательства. А уже в рамках этого проявляются национальные особенности работы СМИ. Транснациональный уровень регулирования продиктован именно концепцией европейской интеграции.

— Остается ли вообще еще актуальной классическая европейская модель потребления информации — общественные СМИ?

— Конечно, европейские СМИ борются за целевую аудиторию. Есть нишевые СМИ, ориентированные на более интеллектуальную и просвещенную публику, которые адресуют свои материалы не всем. Но мы можем говорить о таблоидизации прессы, о методах, используемых СМИ для того, чтобы привлечь внимание. И это видно не только в рекламе, но и в освещении тем, которые хорошо тиражируются. А это часто идет вразрез с профессиональными принципами журналиста. Что будет с этой профессией — один из множества вопросов, возникающих в этом контексте. Я не думаю, что традиционная журналистика исчезнет, но число общественных СМИ сокращается. И тем не менее я считаю, что есть определенная ниша — аудитория, которой нужны традиционные СМИ.

— Что вы считаете своим главным достижением за период работы в России? И чего вы еще хотели бы добиться?

— Чего я хотела бы добиться? Я надеюсь, что, пока я нахожусь в этой должности, будет некоторое улучшение в отношениях между Евросоюзом и Россией. Это сильно связано c реализаций Минских соглашений, которые в том числе подписала и Россия. А что касается того, чем я довольна, — мосты есть, и нам удается их сохранять путем совместных усилий с нашими российскими партнерами. Так что моя цель — продолжать делать это и расширять, насколько это возможно, зоны сотрудничества ради общего блага.

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ

Понравился материал? Помоги сайту!