«Феминистки массово не открывают шелтеров, потому что это требует “длинных” денег»

С первых месяцев пандемии начались разговоры о росте домашнего насилия и неизбежных проблемах, вызванных его декриминализацией: по словам уполномоченной по правам человека Татьяны Москальковой, количество случаев выросло в два с половиной раза — с 6054 случаев в марте до более чем 13 000 в апреле. Ситуация осложнялась тем, что после объявления карантина под вопросом оказалась работа кризисных центров, куда женщины могут обратиться не только за приютом, но и за юридической помощью. В конце марта девять женских организаций добились от МВД официального подтверждения, что полицейские не станут привлекать к ответственности пострадавших от домашнего насилия, если они нарушили режим самоизоляции, спасаясь от агрессора.

Алена Ельцова, директор шелтера «Китеж», рассказывает проекту She is an expert о том, как кризисный центр устроен изнутри, в чем состоит его работа, с какими подводными камнями и подчас неразрешимыми ситуациями сталкиваются сотрудницы и почему открытие своих шелтеров до сих пор оказывается для российских феминисток далеко не простой задачей.

Собираясь писать статью, я не могла придумать начало. Хотя типичное начало любой нашей истории — это телефонный звонок. Иногда это письмо, сообщение в Телеграме, WhatsApp или мессенджере, просто СМС, пост в Фейсбуке.

Звонит ли нам сотрудник полиции, соседка, коллега, подруга пострадавшей, адвокат или она сама — но результат один:

— Слушайте, возьмите уже хоть куда-нибудь! Вы понимаете, что ей некуда пойти? Негде переночевать!

Пострадавшие от насилия в семье могут быть разного социального статуса, россиянками и иностранками, мигрантками, беженками, бездетными или с пятью детьми, пожилой мамой и котом. Объединяет их одно: им грозит опасность, им нужна крыша над головой, нужен кризисный центр — или шелтер.

Самая большая сложность в организации кризисных центров в России — это то, что, собственно, никто толком не знает, что такое настоящий кризисный центр, что там должно происходить, как должна оказываться помощь людям.

Во многих странах — например, в Канаде, Израиле или США — такие центры существуют десятилетиями, а в отдельных странах — больше 30 лет. Поэтому люди примерно знают, как себя там вести, какими должны быть запрос о помощи и условия размещения. В этих странах СМИ и женские организации много говорят и пишут о том, какую помощь клиентки КЦ могут получить, а какую — совершенно точно нет. Правила могут быть строгими, дисциплина — подчас армейской, а убежище — арендованной квартирой.

У нас, в России, с этим дело обстоит более грустно даже по сравнению с европейскими странами бывшего советского блока или бывшими союзными республиками. Никто толком не знает, что такое шелтер — приют, убежище, кризисный центр (даже названия употребляются разные), на каких условиях там живут, что могут получить, а что нет. Кто и зачем открывает шелтеры — об этом много спорят.

Нужно заметить, что обычно феминистки, которые подкованы теоретически, шелтеров массово не открывают из-за отсутствия ресурсов. Это очень ресурсозатратная и дорогая история, требующая «длинных» денег, и совместить шелтер с проектным финансированием практически нереально. Особенности же получения проектных денег требуют отдельного рассказа. Втискивание нашей повестки в жесткие условия грантодающих организаций приводит к эзопову языку. Появляются устойчивые выражения типа «работа с семьей» (где под семьей подразумеваются мать с детьми) или «профилактика социального сиротства». Хотя под сиротством иногда понимаются ситуации, когда, например, мать погибла от домашнего насилия, а отец в тюрьме. Или, наоборот, при самообороне убит отец, а мать отправляется на нары.

Добавлю следующее: правозащитные фонды принципиально не дают средств ни на покупку жилья, ни на покупку автомобиля. Типичный шелтер — это дело или государства, или религиозных деятелей, которые «в нагрузку» к предоставлению убежища могут заниматься катехизацией и прочими вещами. Поэтому острая дискуссия вокруг шелтеров вполне оправданна: слишком много в последнее время было сложных ситуаций, связанных с попытками открытия разного рода подобных организаций. Цена, которую приюты платят за ошибки, слишком высока — это человеческие судьбы. Обычно при обсуждении правил других шелтеров коллеги дают заключение — было так и при обсуждении «Теплого дома на горе», и при открытии «Крепости».

Наше партнерство с монастырем, о котором я пишу и говорю с самого начала создания, — это вещь необычная, но возможная. В европейских странах я наблюдала, как межцерковные, православные или католические организации поддерживают ресурсами проекты, аналогичные нашим. Естественно, многие наши партнеры, юристы, адвокаты, правозащитные организации с большим опытом работы первоначально относились к нам с предубеждением, и заслужить их доверие было очень непросто. Годы сотрудничества привели к тому, что мы работаем системно, осуществляем много совместных проектов, советуемся, супервизируемся. Это очень важно и нужно и для нас, и для тех, кто направляет к нам пострадавших.

За годы, прошедшие с открытия, я получала много обратной связи — это благодарности от выпускниц, коллег, нападки и угрозы от мужей клиенток, консервативных пабликов и СМИ. Мы и «занимались вербовкой чеченских девушек», и «получили феминистскую индоктринацию от иностранного агента», и «разрушаем институт семьи». Публикации про нас были более чем в 40 международных СМИ, в том числе на ВВС вышло два фильма. Естественно, были и церковные — телеканал «Спас», портал «Правмир» и еще пара-тройка журналов. Считаю, что эта аудитория заслуживает внимания не менее, а то и более остальных. Кстати, наибольшее количество откликов было именно после первого эфира на «Спасе» в 2016 году, когда мне позвонило более ста человек с благодарностью — они впервые получили информацию о домашнем насилии и его проявлениях.

Полная открытость и прозрачность «Китежа» для коллег всегда была нашим преимуществом. Те, кто хотел, всегда могли приехать, ознакомиться с нашей работой, помочь, стать нашим волонтером или волонтеркой, пройти стажировку или обучение.

Поскольку не совсем понятно, какие взаимоотношения связывают монастырь и «Китеж», остановлюсь чуть подробнее на этом. Причиной появления «Китежа» в 2012 году стала встреча епископа Саввы и Марины Петровны Писклаковой-Паркер. Отсутствие мест для безопасного размещения женщин — эта проблема давно к тому времени уже назрела и перезрела, и предложенные ресурсы монастыря — территория, помещение, позже и покупка автомобиля на средства католической организации «Реновабис» — могли существенно помочь в организации шелтера. Обучение и супервизия сотрудниц — с этим как раз и мог справиться центр «Анна», и он все эти годы нас поддерживал. Поручив мне эту непростую работу, игумен Серафим как настоятель подворья стал соучредителем организации.

Тогда мы еще не знали, как будет все развиваться, очень много было страхов и опасений, но одно условие было обязательным — это будет светский центр, он будет работать на светских началах, со светскими сотрудниками. Многочисленные истории злоупотреблений, непрофессионализма и нарушений этики в разного рода приютах говорят о том, что такая работа должна быть методологизирована, чтобы не «изобретать велосипед». И не ставить работу приюта в зависимость от волеизъявлений даже самой прекрасной и высокодуховной личности. Изначально была договоренность, что в приюте не место никаким «послушаниям», принудительной катехизации или трудовой эксплуатации, и мы построили «Китеж» именно таким. Мы очень старались сделать его уютным.

Монастырь предоставляет нам помещения, обслуживание коммунальных сетей и фермерские продукты с молочной фермы. Уроки кулинарии — это еще один недавно опробованный способ взаимодействия с монастырем, когда сообща готовится вкусное блюдо и тут же съедается. Проект по трудоустройству и обучению трудовым навыкам еще не поддержал ни один наш спонсор, поэтому монастырь взял на себя обучение простейшим навыкам кулинарии.

Изначально при создании убежища предусматривалось, что достаточно непростая и хлопотная обязанность заниматься с пострадавшими по инициативе монастыря будет закреплена исключительно за сотрудницами «Китежа». Должностные обязанности строго расписаны и соблюдаются, и нет условий, когда вопросы быта или проживания нужно решать с кем бы то ни было из сотрудников или насельниц монастыря.

Иерархия тоже так организована, что распоряжения сотрудницам «Китежа» могу отдавать только я, а уже пожелания монастыря обсуждаются нами с игуменом на собраниях учредителей. Обычно это вопросы посещений журналистов и частных лиц, протокол вызова скорой помощи, обслуживание электросетей и коммунальных сетей, мелкий ремонт и хозяйственные вопросы. Если несколько раз в году у женщин возникает потребность общения именно со священником, они могут пойти в храм и там попросить исповеди или других бесед. Если же есть запрос уже о знакомстве с монашескими обычаями, для этих целей можно договориться о беседе с монахиней, но никто из наших женщин в итоге не остался в монастыре, не принял монашества. Контингент наших клиенток достаточно разнообразный: это мусульманки, атеистки, буддистки, протестантки и православные. Никоим образом у нас не проводятся принудительная катехизация и «воцерковление», и крестины детей были по желанию клиенток один-два раза за весь период работы центра.

Нужно учесть еще и то, что в центре женщины размещаются на очень небольшое время — на два-три месяца. В год через приют проходит около 100 человек, в остальных видах размещения — еще 30–40. Очень сложный момент наступает, когда мы осуществляем отбор для заселения. Типичный запрос о помощи — это когда начинает звонить клиентка и описывать ситуацию, иногда в довольно пространной форме, эмоционально, со множеством деталей. Задач у консультанта в этот момент как минимум несколько, причем очень важных. Здесь нужно пояснить, что телефона доверия у нас нет, это потребовало бы больших ресурсов, поэтому режим работы нашего телефона — скорее, консультативный. Полноценный Всероссийский телефон доверия существует у центра по предотвращению насилия «Анна».

Задач при консультировании несколько. Направить разговор в нужное русло, избежав погружения во второстепенные детали. Определить степень угрозы для клиентки, ее относительную вменяемость. Выяснить, не может ли она получить помощь в другом месте (постоянная регистрация в Москве и Московской области дает возможность получения помощи в государственных кризисных центрах). У нас есть коалиция приютов, куда мы перенаправляем клиенток при отсутствии мест у нас или при выписке. На улицу мы не отправляем никого — если не приют, то квартира, хостел. Таково наше правило.

А затем самое главное — есть ли у нее запрос на конкретную помощь и насколько возможности центра соотносятся с этим запросом. Диапазон ожиданий очень разный: кто-то согласен и на койку в комнате общежития на 30 человек, кто-то, наоборот, ожидает большего комфорта, чем мы можем предоставить. Некоторая часть клиенток ждет большей «церковности», думая, что сам факт нахождения центра на территории монастыря делает нас более «религиозными». Всех мы предупреждаем о самообслуживании: это обязательная фраза в предварительной беседе-консультации. Конечно, есть приюты, где бюджет позволяет иметь поваров, охранников и уборщиц, но у нас все гораздо суровее и проще.

По международным стандартам каждой клиентке требуется выделять отдельную комнату. Это минимум, необходимый для защиты приватности и возможности полноценно отдохнуть, побыть одной. Для людей, находившихся в ситуации домашнего насилия, личное пространство и обеспечение его защиты — один из самых важных пунктов. Если взять пресловутую пирамиду Маслоу, то базовый уровень этой пирамиды — безопасная среда, причем, как для взрослых, так и для детей. Так что главная потребность, которая должна быть закрыта шелтером, — это потребность в безопасности.

Комфорт, сопровождение, услуги, питание — это вариативно и может в разных местах быть по-разному. Количество сотрудников, сеансов психолога, рацион, выдача медикаментов идут опционально, то есть они могут меняться в разных приютах в зависимости от наличия финансов, кадров, помещений, волонтеров и прочего. Но главное, что должно быть, — это безопасное пространство во всех смыслах: безопасность физическая, цифровая; соответствие помещения гигиеническим требованиям, правилам пожарной безопасности; безопасная среда для детей (окна, лестницы). Еще одно обязательное условие: все сотрудницы у нас — женщины. Был период, когда мы в течение полугода нанимали мужчину-истопника, но потом его функции взяли на себя администраторки, так как были сложности. Итак, руководительница, дежурные с административными функциями, психологини, кейс-менеджерки, юристки, массажистки и остальные в центре сотрудницы — женщины.

Второй важный вопрос в работе кризисного центра — это правила, по которым он живет и работает. Начать работу без предварительного обсуждения и разработки внутренних документов не получится. Организации (НКО) по умолчанию действуют на основании закона РФ об общественных организациях, устава, обязательно разрабатывают правила внутреннего распорядка (ПВР), «Положение о центре». У нас целиком и полностью светский устав, исключающий упоминание «семейных и традиционных ценностей», таковы же правила внутреннего распорядка.

Обмениваясь опытом с кризисными центрами России и других стран, мы видим, что существуют правила, которые написаны и отредактированы путем проб и ошибок, и эта часть работы достаточно универсальна. Я была в кризисных центрах Санкт-Петербурга, Екатеринбурга, Пскова, Тбилиси, Парижа, Будапешта, стажировалась и обсуждала наш опыт. В свою очередь, и наш центр посетило немало специалистов-коллег, оставив отзывы. Прекрасные отзывы мы получили от наших французских коллег.

В действительно опасных ситуациях бывает, что соблюдение правил спасает жизнь и здоровье клиенток и сотрудниц центра, а также экономит ресурсы команды. Естественно, должен быть индивидуальный подход, но объяснять по многу раз каждой пострадавшей график и правила, определяющие течение жизни в приюте, невозможно, учитывая наш небольшой ресурс. Поэтому просто составляются общие правила проживания, обязательные для всех, изучаются в момент заселения и составляется график дежурства по организации. Также у нас есть часовое дежурство в монастырской пекарне один раз в пять-шесть дней (и это зафиксировано в договоре проживания), уборка детской площадки и нашего участка. Больше никаких видов труда нет.

Подписывается договор непосредственно при заселении, и это жесткое условие. В документах есть инструкции по безопасности, и, если клиентка не в состоянии их усвоить, она может подвергать себя и других опасности. Поэтому, когда нам предъявляют претензии, что мы жестко поступаем, заставляя немедленно подписать правила, нужно понимать, что с момента заселения на нас ложится вся полнота ответственности за клиентку и ее детей, ее поведение и состояние и находиться на нашей территории она должна только после заключения договора, где прописаны все права и обязанности обеих сторон. Иначе можно получить обвинение в похищении человека или вербовке. Если клиентка нарушает правила по их незнанию, то тоже подвергает опасности окружающих.

В нашем уставе прописано, кому мы помогаем. Если обратится клиентка из несоответствующей целевой группы (люди, потерявшие жилье, онкобольные, бездомные), то мы, естественно, не всем сможем помочь. Увы, такие люди часто приходят и предъявляют претензии: «Почему вы не можете понять, помочь, вы же благотворительный фонд?» Нередки жалобы, угрозы после таких отказов. О возможностях благотворительных фондов тоже много мифов, особенно после телевизионных сборов на многомиллионные суммы, многим кажется, что НКО государство дает деньги и мы просто купаемся в них, «обязаны» помочь.

Есть еще очень важная вещь: для очень большого числа людей жить по чужим правилам весьма некомфортно. Это взрослые люди, в последний раз они подчинялись распорядку, составленному кем-то другим, где-то в пионерском лагере.

Понятно, что эта ситуация иногда бывает настолько некомфортной, что люди не могут находиться в шелтере, и мы ищем другое размещение. Это бывает, если у них пограничное состояние, психические расстройства, даже компенсированные медикаментозно, инфекционное заболевание (мы мечтаем об открытии центра обсервации). Очень сложно жить в центре многодетным, сложно тем, кто работает 12–13 часов в день, — получается, что они уезжают рано утром, не попадают ни на какие планерки, не успевают выполнить дежурство по дому, которое обязательно. Вот поэтому мы постепенно и создали разные виды размещения. Наш основной дом — это база, а остальные виды проживания (арендованные квартиры, другие дома в регионах, гостиницы, хостелы) располагаются уже в качестве каких-то надстроек над этой базой. К нам попадают женщины с разным образованием, жизненным опытом, уровнем доходов, и у них сначала идет период притирки, социализации, когда они учатся вместе жить, взаимодействовать, разнимать дерущихся детей, совместно делить ресурсы, гулять, делиться историями, сидеть с чужими детьми при необходимости. Когда готовят пищу, убирают за собой общие пространства, бывают достаточно конфликтные ситуации. Но рано или поздно они преодолеваются, иногда с помощью психологов. В итоге мы добиваемся того, что женщины получают взаимную поддержку и даже возможность обсуждать свои проблемы между собой и вместе искать пути выхода. Взаимопомощь тоже очень важна, это дополнительный ресурс для выживания.

Но мы помним, что далеко не все люди могут жить в таких условиях. У многих пограничные расстройства личности, депрессия, шумные, агрессивные дети (результат ПТСР), и такое надо учитывать, производя прием в приют. Очень важно, чтобы специалист мог сразу определить, в состоянии ли человек проживать в условиях общего размещения или нет. Если ты совершаешь ошибку и заселяешь человека, которому прямо сейчас настолько плохо и больно, что он травмируется буквально обо все и обо всех, как правило, это может потом привести к достаточно конфликтным ситуациям. Правда, драки между женщинами у нас были всего два раза за шесть лет, но могут пропадать вещи, ломаться мебель и сантехника. Мы специально внесли пункт в договор, что не можем хранить личные вещи, так как комната после отъезда клиентки может заселяться в тот же вечер.

У нас и других помогающих организаций, даже у наших адвокатов такие ситуации бывают каждый год, а иногда даже два раза в год, к сожалению. Поэтому у нас при выписке составляется расписка в отсутствии материальных или иных претензий. Мы ввели это правило после того, как к нам после отъезда одной из девушек приехал ее муж и заявил, что она оставила у нас ребенка и пять тысяч долларов. Теперь, вспоминая некоторые ситуации, мы даже можем улыбаться над их нелепостью — а ведь тогда нам было совсем не до смеха.

Все это требует большого терпения, а в итоге — супервизии, забирает ресурсы специалистов и заканчивается, конечно, выгоранием. Поэтому лучше перестраховаться, и, когда спорный вопрос о заселении поднимается, многие специалисты говорят: давайте мы лучше не возьмем какую-то клиентку, потому что мы боимся. Боимся, что не справимся, что окажем ей помощь неправильно или каким-то образом нанесем вред своей помощью. Таким образом, чем больше конфликтных ситуаций, тем, соответственно, выше оказывается барьер, больше опасений специалистов перед сложными клиентскими случаями.

Третий важный вопрос — кадры. Их нужно готовить обязательно и беречь в наших условиях. Это почти невыполнимая задача, потому что при условии проектного финансирования обеспечить нормальную зарплату людям, нормальный рабочий график, рабочее место — для этого нужны первоначально очень большие вложения. Обучение сотрудников, супервизия, интервизии, профилактика выгорания, поддержка... Руководительница должна иметь время выслушать сотрудников всегда, проявлять терпение и уважение, ни в коем случае не общаться с ними с позиции сверху, советоваться.

Что должно быть у каждого сотрудника — это ресурс, который помогает ему выжить. Многие из наших сотрудниц уходили из-за выгорания: это, к сожалению, нередкая история в нашей сфере. Переживаем из-за детей, из-за тех людей, у которых начинается нервный срыв: находясь в кабинете психолога, они могут просто начать причинять себе вред (отсюда практика снимать на видео такие спорные моменты). У нас был случай, когда женщина, у которой началось обострение, просто на минутку отключилась, впала в некий ступор. Когда она пришла в себя, то сказала, что сейчас над ней было произведено насилие, так как мы тоже входим в масонское сообщество, практикующее сексуальное насилие. Мы немедленно вызвали полицию и скорую (скорую в этих случаях вызывает полиция). Каждый такой случай забирает ресурс и приводит к тому, что возникает тревога, паника, возникают постоянно боязнь таких клиентов и понимание того, что для помощи им нужны большие, чем у нас имеются в наличии, ресурсы.

Закон о психиатрической помощи в нашей стране несовершенен и никоим образом не работает так, как нам хотелось бы, так, как полезно было бы кризисным центрам и нашим клиенткам. Нет средств на психиатров, работающих платно.

Скажу еще об одной из важных составляющих — этичности помощи. Важна, конечно, профессиональная этика. То есть это, естественно, отсутствие всякого виктимблейминга, это уважение к клиенткам и исключение спасательства. Даже если человек тебя в открытую оскорбляет, унижает или совершает еще какие-то агрессивные действия, бывает, даже кидается в тебя предметами — специалист должен все равно обращаться с ним на «вы» и спокойным, доверительным тоном. Это, на самом деле, очень нелегко, и первые годы мы этому только учились. Действительно, это элемент профессионализма: очень важно, например, чтобы специалист не был грубым, лексика не должна быть сниженной; никаких дружеских отношений с клиентами, панибратства; важно соблюдение барьеров, границ и личностного пространства: никаких совместных приемов пищи, подарков от клиенток, услуг типа массажа или выгула собак — это все неприемлемо; никаких любимчиков и любимиц.

Должно быть непременно разделение жилых зон для сотрудников и проживающих в шелтере. Если дежурная живет или ночует в приюте, он должен находиться в другом помещении, чтобы не показываться неопрятной, в халате и шлепанцах, чтобы границы сохранялись. Вот это соблюдение подразумевает, конечно, большой ресурс, который конечен. Поэтому у сотрудников обязательно должна быть возможность отдыхать, и отдых должен быть такой продолжительности, чтобы полностью переключиться и выйти из этой бешеной гонки. Непредсказуемость — когда могут поднять среди ночи, потому что женщина рожает, или у ребенка температура 41, или в окно ломится какой-то человек, или кто-то напился и скандалит. Это, естественно, все приводит к длительному стрессу.

Организацией работы психологов центра занимается психолог Надежда Замотаева: она ведет общее руководство психологическими консультациями, консультирует сама, проводит сеансы арт-терапии. Также есть волонтерская группа проекта «СестроКитеж», есть психолог Анастасия Макларнон, которая работает дистанционно с детьми и взрослыми: она тоже проходила обучение в центре «Анна». Cейчас мы начинаем новый проект, о котором пока я могу только сказать, что он будет очень важным для нас и улучшит доступ к психологической помощи. Всегда нужны психиатры и психотерапевты, и мы готовы с ними сотрудничать.

Что касается юридической помощи, у нас есть своя юристка Ксения Садикова, она же возглавляет центр «Мария» в Ярославской области. Прекрасные партнерские отношения у нас как с Консорциумом женских неправительственных объединений, так и с такими организациями, как «Зона права» и «Правовая инициатива». Периодически мы сотрудничаем и с частными адвокатами, которые помогают женщинам в вопросах, например, консультирования по жилищному праву, по семейному праву, по разводам. Поскольку вопросы могут возникать самые разные — по продаже квартиры, по разделу имущества, — всегда есть потребность в юристах и адвокатах разных уровней и специализации. Вся помощь у нас бесплатная.

Что еще нужно обязательно упомянуть — это социальная помощь и ее организация. Кризисному центру обязательно нужен кейс-менеджер. Это человек, который разрабатывает индивидуальный план с клиенткой, то есть кейс — это описание ситуации с путями выхода из нее. При этом мы никогда не перехватываем инициативу, а идем вместе с клиенткой, поддерживая ее, но ничего за нее не решая. Все, что она делает, — это ее осознанный выбор и ее ответственность. Если отсутствуют документы, нужно вместе с клиенткой составить план, как восстановить документы, если есть потребность в каких-то услугах, медпомощи, устройстве в школу, нужно составить план, как будут осуществляться эти услуги, в какой последовательности. В государственных центрах, работающих по 442-ФЗ, это называется ИППСУ, то есть «индивидуальная программа предоставления социальных услуг»: ее составляет и заполняет соцработник, у нас этим занимается кейс-менеджер.

Получилось довольно много информации, но это даже не десятая часть того, что можно было бы написать. Каждая клиентская история неповторима, это как глава огромной книги, а всего этих глав уже больше шестисот. Многие из этих историй имеют счастливый конец, некоторые еще не закончены. Главное — это то, что общество наконец проявляет интерес к тому, как это все устроено, как работает, и понимает, как это важно — чтобы было куда пойти.

Этот раздел мы делаем вместе с проектом She is an expert — первой базой женщин-эксперток в России. Цель проекта — сделать видимыми в публичном пространстве мнения женщин, которые производят знание и готовы делиться опытом.

Ищите здесь эксперток для ваших событий.

Регистрируйтесь и становитесь экспертками.

Понравился материал? Помоги сайту!