Лена Климова: «Не надо отдавать все только работе, только семье или только активизму»

Лена Климова, создательница онлайн-сообщества для ЛГБТ-подростков «Дети-404», которое неоднократно пытались различными способами закрыть российские власти, в ноябре этого года заявила, что покидает проект и посвятит себя литературе. Сегодня она рассказывает COLTA.RU об итогах своего десятилетия, об отношениях с полицией и хейтерами, о том, как и почему стала писательницей и какие знания помогли бы ей семь лет назад, когда история «Детей-404» только начиналась.

Уход из проекта «Дети-404»

Первое — мне стало скучно, второе — я устала. Первая причина преобладает. Все-таки семь лет — это много, и 2020-й — не 2013-й. Тогда, в 2013–2015-м, когда проект только начинался, это все было так ново, мне постоянно хотелось развиваться, что-то придумывать. Появилась группа психологов, которая нам помогала; мы составляли списки литературы, списки мест, куда можно обратиться за помощью; сами давали советы, пробовали создать сеть взаимопомощи… Может быть, я поняла для себя, что достигла какой-то своей цели. Сделала достаточно. И даже больше, чем достаточно.

В одной из серий моего любимого сериала «Конь Бо Джек» героиня Диана говорит девочке-подростку Ирвинг: «Знаешь, в юности я была похожа на тебя. Трудяга с большими планами изменить мир». И на вопрос Ирвинг «Да? И что же случилось?» отвечает: «А ты не слышала? Я изменила мир». В сериале это звучит достаточно иронично, но вообще-то мне бы хотелось надеяться, что я могу сказать то же самое о себе. Что моя и наша общая работа в проекте, эти почти 20 тысяч писем, которые при мне были опубликованы, книги, материалы, интервью — все это вместе поменяло очень многое. Даже сейчас, спустя много лет, люди приходят с благодарностями.

Я стала ощущать, что хочу направить силы на что-то другое. Я хочу писать книги, я хочу доделать ремонт, я хочу заняться здоровьем. Проект все-таки отнимал достаточно много времени и душевных и физических сил. Единственное, что я сделала не так, — мне нужно было уйти уже в 2019-м, но мы некоторое время набирали новых модераторов. Слава богу, в нашей команде нашелся человек, который решился быть главным и отвечать за все, что происходит. Иначе, наверное, все бы развалилось и пришлось бы проект закрыть. Кроме того, я не ушла из активизма на 100% и продолжаю кое-чем заниматься, но больше не делаю это публично.

Все продолжает работать благодаря людям, оставшимся в проекте, и нашему супервизору-психологу, который появился год назад. Когда он начал супервизию, я с ужасом поняла, насколько этого не хватало и как мне жаль, что я не могу отправить себе письмо в прошлое и сказать: «Ох, ты вообще не представляешь, как тебе будет тяжело, и вот это лучше начинать делать сразу».

Изменения

Если сравнивать с 2013–2014 годами, в целом у меня ощущение, что сейчас стало куда больше информации, ресурсов, источников, возможностей: даже если просто погуглить, обязательно что-то попадется. Появилась новая социальная сеть TikTok, где куча ЛГБТ-контента, много появилось каких-то мелких, крупных организаций, инициатив. Найти контакты в любом городе стало намного проще. И еще, как мне кажется, в 2013 году у меня было ощущение одиночества и пустоты, потому что, кроме нас, никто не работал с ЛГБТ-подростками. Сейчас появились организации, которые не отказывают им в помощи. Даже если не говорят открыто, все более-менее знают, что к ним можно отправить такого человека и все будет нормально. Нельзя сказать, что пропала наша эксклюзивность, но ушла ситуация, где мы — единственные и незаменимые. Возможно, это стало причиной номер три, почему я ушла.

Если смотреть по новостям, то может казаться, что мы движемся только назад, потому что за это время обсуждалось много неприятных инициатив, а «закон об ЛГБТ-пропаганде» (точнее, статью 6.21 КоАП РФ и ограничительные правила Роскомнадзора) никто отменять не собирается. Это сложно объяснить, но у меня нет ощущения сгущающейся тьмы, потому что в какой-то момент я поняла, как важно фильтровать информацию и не читать только новости и заголовки, где все плохо и очень плохо. Мне нравится, что Кирилл Федоров время от времени делает подборки о том, как люди отстояли права, выиграли такие-то и такие-то суды, и становится ясно, что происходит очень много хорошего.

Полиция и суд

К сожалению, у меня продолжаются проблемы: мне до сих пор пишут хейтеры, ко мне время от времени приходит полиция. Хотя я бы не назвала это уникальным опытом. Недавно родственница рассказала мне о походе в местную поликлинику. Я сама знаю, как это ужасно, и стараюсь туда не попадать. Это место, где тебя обязательно обругают, унизят, где у тебя, по сути, нет никаких прав, ты стоишь в очереди, из которой не можешь уйти, и слушаешь все, что тебе говорят. Все это похоже на мои столкновения с правоохранительными органами, прокуратурой и полицией.

Хотя так было не всегда. Иногда мы мило болтали с полицейскими. Я говорила: «51-я статья, объяснений не даю». Мне отвечали: «О'кей. Делать этому Милонову нечего. И всем остальным. Почему на вас постоянно жалуются?» Они все уже выучили, как я выгляжу, относились понимающе к тому, что происходит, и сами задавались вопросом: «Что вообще за ерунда, из-за которой мы занимаемся такой фигней, как сидим вас опрашиваем, как будто нам больше нечего делать?»

Пару раз было неприятно, когда мне приходилось идти в прокуратуру и женщина, которая записывала мои отсутствующие объяснения, орала на меня. Говорила: «Жаль, что я не могу по закону сделать так, чтобы вы прекратили заниматься тем, чем занимаетесь», «Я бы не разговаривала с вами, но вы живете со мной в одном городе и, к сожалению, в одной стране», «Бог-то есть. Рано или поздно это закончится». Было ужасно — не потому, что она повысила на меня голос, а потому, что я не могла встать и уйти. Мне нужно было подписать эту несчастную бумажку, что я отказываюсь давать объяснения, или пришлось бы возвращаться снова. Поэтому я все это слушала. Но сейчас я задаюсь вопросом, насколько мой травматичный опыт отличается от опыта моей родственницы, которой нахамили в регистратуре, не выдали карточку, захлопнули дверь перед носом... Опыт унижения государственной машиной — он какой-то всеобщий, кого угодно спроси о любом госучреждении — это просто девять кругов ада. Хотя врача, наверное, не сравнить с полицейским или с работницей Следственного комитета, которая говорит тебе так равнодушно: «А мы можем на вас уголовное дело завести... У меня лежит экспертиза, где написано, что вы возбуждаете ненависть и вражду к депутатам Госдумы...» — это все-таки немножко не тот уровень давления и страха.

Да, у меня не было ощущения, что я иду разговаривать с врагами. Чаще всего это были просто винтики в машине: они получили жалобу, они обязаны взять у меня объяснения, я все это понимаю. С людьми, которые говорили или писали про меня ужасные вещи, как Милонов, Булатов или Анна Левченко, я не сталкивалась лицом к лицу. Только с теми, которые живут со мной в одном городе и вынуждены реагировать. Да, они прятали смешки, да, они задавали странные вопросы. Но я понимала, что, возможно, я единственный человек, у которого они могли спросить, что вообще такое сексуальная ориентация. И если я расскажу, а потом подпишу бумажку, что я отказываюсь давать пояснения, мы разойдемся мирно.

Но вот что (помимо прокуратуры) действительно оставило у меня неприятные ощущения — это винтик под названием «судья». С ним я сталкивалась, когда была в судах по поводу блокировок нашей группы и моего штрафа за пропаганду. Это было несколько разных судей, и всякий раз меня поражало, что они как будто не слушают. Они доброжелательно смотрели в глаза, задавали хорошие вопросы, и я думала: «Она меня поняла, она услышала». А потом она уходила, возвращалась и говорила: «Нет».

Это противоречие было намного тяжелее, чем однозначная недоброжелательность, когда ты понимаешь, что человек — судья — совершенно не в теме и задает какие-то ужасные вопросы: «А у вас в группе порно публикуется?», «У вас там есть фото голых детей?», «А разве гомосексуализм — это не педофилия?», «То есть в выборе между содомией и самоубийством вы предлагаете подростку содомию?» — в общем, разговаривает с собственными фантазиями. Но это не так плохо, как когда на тебя смотрит лицо, которое кивает, улыбается, а потом говорит: «Нет». А потом тебя в коридоре догоняет помощница судьи, с которой ты когда-то была знакома, и говорит тебе: «Но ты же все понимаешь», — а я думаю: «Нет, я ничего не понимаю».

Наверное, если всех людей, которые говорят «ну ты же понимаешь», спросить: «Нет, подожди, а что я должна понимать?» — они и сами не смогут это сформулировать.

Проект «Красивые люди и то, что они говорят»

«ВКонтакте» мне часто приходили оскорбления. Я читала их и иногда переходила на страницу человека — посмотреть, что у него на аватарке, какие у него фотографии, — и поражалась. Человек пишет тебе в ЛС всяческие там «мразь, тварь, шваль, убить тебя мало» и еще 50 синонимов, а сам такой добрый и такой классный, у него дети, жена. Я думаю, я бы легко подошла ко многим из них на улице, с кем-то бы даже подружилась, у них такие открытые лица. Этот контраст мне просто вышибал мозги, я не хотела страдать в одиночку и думала: «Пускай все это видят». Надеюсь, что у меня получилось передать этот диссонанс. А еще мне стало приходить меньше оскорблений. Чем не профит?

Книги

Я всегда мечтала стать писательницей. В шесть лет я написала первое стихотворение про какую-то лошадку, которая бегает по снегу; когда училась в школе, писала стихи и рассказы... Потом я поступила в институт, стала влюбляться в кучу людей одновременно, и каждая эта влюбленность приносила за собой еще кучу стихов. Потом пробовала написать что-то вроде романа. В общем, это всегда было рядом со мной.

Когда я пришла в проект уже, наверное, через год или через полгода, нам повалило дикое количество писем. Я подумала: как же будет жалко, если все это пропадет, — и попробовала подытожить это в книге, которая эволюционировала вместе со мной. Сначала я хотела дописывать ее каждый год, потом поняла, что это бессмысленно.

Первую версию, которая называлась «Дети-404. ЛГБТ-подростки в стенах молчания», я наивно отправила в нижнетагильскую типографию; они сначала согласились, а потом испугались и отказали. В итоге удалось напечатать все в московской типографии: тираж распространялся бесплатно благодаря немецкой ЛГБТ-организации Quarteera.

Потом я узнала о сервисе самиздата «Ридеро», и все стало гораздо проще. Там я сделала следующие две версии и еще одну под названием «Страница найдена»: все это доступно бесплатно, а бумажные книги можно заказать.

Потом была «Настоящая девчонка». Помню, как стояла однажды в книжном магазине и смотрела на эту полку стандартных подарочных книг для мальчиков и для девочек. Снизу она вся такая тошнотворно розовая, а сверху вся такая голубая, и все эти книги такие одинаковые: «Как печь кексик?», «Как подшить платьице?», «Как пойти на свидание с мальчиком?». Я подумала, что это просто невозможно, надо написать другую книгу.

Писала достаточно долго — месяца четыре. Тогда у меня была жуткая неуверенность: я вроде как не экспертка, не имею права об этом говорить. Так же всегда было и с проектом «Дети-404». Мне постоянно задавали эти вопросы: да кто ты такая, может, ты педагог или психолог, какое право ты имеешь разговаривать с детьми?

Я не считаю, что я никто, и не обязательно иметь образование, чтобы делать то, что я делаю. Но все равно, когда тебе тысячу раз говорят, что ты не имеешь права, ты начинаешь сомневаться. Я дала прочитать книгу людям, которых считала авторитетными, и попросила у них отзыв. Плюс я разделила ее на пять частей и отправила знакомым девочкам именно того возраста, на который рассчитывала. Правда, были советы, к которым я не стала прислушиваться. Помню, в книге была фраза: «Если твой парень делает то-то и то-то, то это уже не звоночек — это настоящий набат». Одна девочка написала мне: «Я в первый раз в жизни слышу слово “набат” и уверена, что многие не знают, что это такое; нельзя ли использовать другое слово?» Я решила, что все-таки не буду это учитывать...

Я снова выпустила книгу с помощью «Ридеро». Заказала тираж, и, к моему удивлению, желающих купить бумажный экземпляр
оказалось больше тысячи, может, две или полторы, я не помню. Моя квартира в очередной раз превратилась в книжный склад, я бегала на почту с книгами и отправляла их, это было очень весело и замечательно. Потом неожиданно со мной связалось издательство «Самокат». Это меня очень обрадовало. Я сама не обращалась ни в какие издательства — не хотелось ждать, пока книгу рассматривают. Книга вышла в «Самокате», и я считаю, что они совершили героический поступок. Нападок было достаточно много. Хотя книга вышла под знаком 18+, многих родителей удивило, что в ней была спокойно подана тема гомосексуальности и тема абортов. Многих удивило, задело и возмутило, что под розовой обложкой было написано: «Не хочешь заводить парня — не обязательно, не хочешь выходить замуж — не выходи, влюбилась в девушку — ничего страшного, дети — это не всегда счастье, аборт — это не грех».

Я ненавижу слово «скандальный», нас так часто называли. «Скандальный проект “Дети-404”», «скандальная книга» — так это я, что ли, устраиваю скандал?! Какие-то люди устраивают скандалы, а ярлык прицепляют к нам. Я написала книгу не для того, чтобы разгорелся скандал: я высказала то, что считала нужным. Было бы очень странно, если бы это всем понравилось. Я понимаю, что людей очень трогает тема абортов, потому что она эмоционально заряжена. Куда ни зайди, разверзаются просто хляби и бездны, люди готовы биться на тему, убийство или не убийство. Серьезный, сложный и философский вопрос. Какую точку зрения ты тут ни выскажешь, ты обязательно кого-то заденешь.

Но радует, что хороших отзывов было больше. Я думала, что мне будут писать девочки-подростки, и они писали, но очень много написало взрослых женщин, даже вдвое старше меня, о том, что такой книги им не хватало и они хотели бы прочитать ее раньше. Я подумала, что все сделала хорошо, потому что чувствую то же самое.

В 2020-м вышла еще одна книга — не про, а для ЛГБТ-подростков: «Выжить и жить. Долго и счастливо». В ней я подытожила свой опыт работы с проектом «404» и собрала вместе все советы, которые могла бы кому-то дать. Как разобраться в своей идентичности, совершить каминг-аут, выдержать давление недружелюбной среды, справиться с аутингом, буллингом, мыслями о суициде, чего ждать от будущего... Будь у меня возможность, я бы подарила эту книгу всем подросткам, у которых возникают вопросы. В каком-то смысле это и случилось: я выложила ее бесплатно, любой желающий может скачать и прочесть.

Сейчас я ухожу в сторону художественной литературы, у меня лежит несколько черновиков. Это и просто рассказы, и одна серьезная книга тоже для девочек-подростков, которую тоже буду печатать самостоятельно.

Художественная литература — это что-то личное. Тут каждое слово принадлежит только тебе — это и страх, и наслаждение, и все вместе. Я говорю себе: я делаю это для себя, потому что мне нравится, я делаю это для тех людей, кто получит такое же удовольствие от чтения, как я, когда писала. Даже если это понравится немногим, меня это вполне устроит, потому что дело не в количестве.

О профессионализме

Да, действительно, как будто есть какие-то достижения, которые можно измерить «бумажками»: диплом, сертификат о повышении квалификации. Но все-таки настоящий профессионализм, наверное, не в этом. Я работаю литредакторкой и понимаю, что у меня нет образования в этой сфере, мое образование другое. Притом без ложной скромности могу сказать: я профи. Получается, все работает так же, как в сфере активизма: профессионализм — это дорога от совершенного нуля и наблюдения за другими к себе, своему росту, который не обязательно подтверждается бумажками с печатями.

Хорошо помню блог Елены Костюченко в ЖЖ и ее текст про каминг-аут. Я читала, кивала на каждой строчке и думала — какая же она смелая. Я пытаюсь сейчас сформулировать ответы на вопросы: «К чему вообще нужно готовиться? С чем я столкнусь? Что вообще будет со мной? Как я изменюсь?». Все это очень важно. Сейчас я бы ответила себе на все эти вопросы, я бы рассказала обо всем, что будет.

Я бы сказала из позиции 2020 года: «Помни, что твои силы не безграничны, и они не должны быть безграничными. Не надо отдавать все только работе, не надо отдавать все только семье, не надо отдавать все только активизму. Нужно расти и пускать свои корни в несколько сторон, когда ты понимаешь, что твои силы не бесконечны, — это достаточно неприятно».

Я посоветовала бы себе сразу заниматься супервизией: сейчас я понимаю, что это чертовски важно. Когда ты варишься в своем кругу, иногда не хватает человека со стороны, который может задать тебе вопросы.

Я бы сказала себе еще обязательно: «Готовься к самым неожиданным последствиям, потому что твоя деятельность может повлиять на твоих родных и твоих друзей». Я говорю сейчас очень страшную вещь. Только люди из моего самого близкого круга знают, с чем пришлось столкнуться мне и моим родным. Если коротко, весь мой близкий круг был задет тем, что я стала заниматься активизмом: всем пришлось хотя бы раз являться в полицию или в прокуратуру, давать объяснения про то, какое они отношение имеют ко мне и моей деятельности. Я счастлива, что у меня нет детей: это было бы идеальной кнопкой для давления. Я знаю активистов и активисток, у которых есть дети, и их героизму я просто поражаюсь.

Этот раздел мы делаем вместе с проектом She is an expert — первой базой женщин-эксперток в России. Цель проекта — сделать видимыми в публичном пространстве мнения женщин, которые производят знание и готовы делиться опытом.

Ищите здесь эксперток для ваших событий.

Регистрируйтесь и становитесь экспертками.

Понравился материал? Помоги сайту!