Многоликая Эвтерпа

Произведения женщин-композиторов редко исполняются в концертных залах, на радио и телевидении: в России нет статистики и исследований по репрезентации женщин в музыкальной сфере, исследовательская и образовательная работа в этих направлениях почти не ведется. И если музеи, театры и классическая музыка вошли в моду, ситуация с современной академической музыкой пока не столь радужна. Героиня этого материала Анастасия Кошкина инициировала и в мае 2021 года провела первую в России международную конференцию о женщинах в музыке «Эвтерпа-21: Музы/ка сегодня» с участием российских и зарубежных экспертов, композиторов и дирижеров. Конференция сопровождалась серией концертов в Москве, Казани, Самаре и Нижнем Новгороде, где были представлены произведения современных женщин-композиторов. Специально для She is an expert Анастасия рассказывает, как ей это удалось.

Тема популяризации достижений женщин — в искусстве и за его пределами — будоражит меня давно. Я уже лет пять слежу за развитием ставшей крайне популярной сейчас темы «женского лидерства», путешествуя по тематическим конференциям и время от времени пописывая что-нибудь, но наиболее масштабно и ярко мое увлечение проявилось в сокурировании сообщества «Pro Женщин» Рыбаков-фонда в 2018–2019 годах и проекте книги «Истории для маленьких мечтательниц», которая была выпущена Рыбаков-фондом и издательством Clever в 2019 году. По нашему замыслу, книга должна была показать новые ролевые модели для девочек, отстраняясь от заезженных приторно-сказочных судеб и воздавая должное реально жившим и живущим российским героиням: ученым, исследовательницам, общественным деятельницам, спортсменкам, героиням Великой Отечественной войны, благотворительницам… До сих пор горжусь тем, что мне удалось протащить главу про первую в России профессиональную женщину-композитора Валентину Серову (мать художника Валентина Серова и жену композитора Александра Серова), создавшую пять опер. Количественно это была одна глава про композитора против 14, посвященных писательницам, поэтессам, актрисам и художницам, что рождало вопрос — неужели композиторов-женщин действительно было ТАК МАЛО?

У проекта «Эвтерпа-21» есть и крестная фея, с чьей легкой подачи закружилась вся эта история месяцев 14 назад. Я даже не помню, как и когда рассказала основательнице Moscow FemFest Ире Изотовой про свою затею провести концерт, состоящий из музыки женщин-композиторов, но в сентябре прошлого года мне позвонила Ира и сказала: «Делай»! Далее последовал лихорадочный двухмесячный квест, который довольно элегантно разрешился концертом-исследованием «Время женщин? Концерт к размышлению» в рамках Moscow FemFest — 2020 21 ноября 2020 года.

Моему погружению в тему гендерной репрезентации в сфере музыки поспособствовала и статья в газете The Guardian, в которой приводились обескураживающие данные: лишь в 5% концертов классической музыки исполняется хотя бы одно произведение женщины-композитора. Захаживая на концерты и классической, и современной академической музыки последние года три, я склонна скорее подтвердить, нежели опровергнуть эти цифры в российских реалиях (в области современной академической музыки ситуация выглядит чуть более обнадеживающей). Еще одно наблюдение, подтолкнувшее меня провести собственное исследование, — знаменательное отсутствие каких-либо публичных дискуссий, затрагивающих гендер, в профессиональном музыкальном сообществе. Тогда мне это показалось особенно удивительным на фоне подъема подобных дискуссий в других социально-культурных областях: от индустриального дизайна до «Новой драмы».

Мне, человеку, не являющемуся частью этой системы — я не музыкант и не музыковед, — и не погруженному во внутреннюю кухню, было довольно сложно судить об истинном положении вещей, степени осведомленности и озабоченности музыкального сообщества гендерной проблематикой, худо-бедно обсуждаемой в публичном поле. Для начала я решила прояснить вопрос о количестве женщин-композиторов в России и отправила несколько запросов в профильные организации — Союз композиторов России и Российское авторское общество. Но исчерпывающего ответа я не получила. В Союзе композиторов сказали, что из примерно 1500 членов союза примерно 30% составляют женщины, а специалист отдела юридической экспертизы РАО пояснила, что «РАО не проводит актуализацию и сбор аналитической и/или статистической информации по категориям авторов/правообладателей, конкурсам, возрастным профилям и т.п.». На этом мой список российских адресатов иссяк, и я решила действовать эмпирически, задав пару вопросов композиторам-женщинам напрямую.

Пунктиром наметились следующие векторы исследования: насколько на данный момент значима гендерная повестка в музыкальной сфере? Актуальны ли эти вопросы для российского контекста или это «проекция» западного дискурса на российскую безмятежную действительность? Готово ли российское музыкальное сообщество к обсуждению этих вопросов в принципе — и видит ли в этом необходимость? Насколько остро стоят эти вопросы на Западе? А на Востоке? Одна из героинь моего исследования — молодая женщина-композитор из Турции Сенай Угурлю — могла привнести ракурс, отличный и от «западного», и от российского. Не претендуя на полноту исследования, избегая широких обобщений и «подгонок под ответ», в название концерта я вынесла вопросительный знак и обозначила его формат как «концерт к размышлению».

В опросе приняли участие четыре композитора: Кайя Саариахо (Финляндия/Франция), Джоанна Бейли (Великобритания/Германия), Сенай Угурлю (Турция) и Настасья Хрущева (Россия, Санкт-Петербург). Все они представляли разные страны, находились на разных этапах карьеры и известности, что удачно попадало в главный для моего замысла принцип diversity — политики разнообразия.

Кураторская задача, поставленная самой себе, была не просто в том, чтобы отобрать и исполнить музыку современных женщин-композиторов, но и в том, чтобы представить палитру их мнений от первого лица. Мне было важно не только найти способ визуализировать моих героинь (give them a face), но и услышать их живой голос (give them a voice). Чаще всего мы даже не представляем, как выглядит человек, чью музыку мы слушаем: композитор остается для слушателя некоей абстракцией, безликим фантомом — мне было важно попытаться нарушить этот устоявшийся канон. В итоге я сделала слайды-заставки, представляющие каждого композитора, смонтировала фрагменты их интервью, а мои соратники по проекту — участники ансамбля современной музыки Reheard не только исполнили произведения всех наших героинь, но и рьяно включились в составление программы! Логическое и концептуальное единство обеспечивали мои комментарии.

Для пущего эффекта начать концерт я решила на пустой и безмолвной сцене. Из-за коронавирусных ограничений весь концерт пришлось проводить в трансляции, полной антиковидной амуниции и без единого зрителя на площадке. Все, что видел зритель на первых минутах трансляции, была лишь пламенеющая в тишине надпись «Время женщин?» Постепенно в кулисе нарастали утробные звуки тубы (огромного, неподъемного медно-духового инструмента), и в кадр медленно вплывала исполнительница Полина Никольникова, успевавшая пройти полсцены с инструментом наперевес. После этого номера мы поговорили с Полиной о предубеждении против «неженского» инструмента и о том, каково быть первой в России (!) девушкой, получающей высшее образование по классу тубы. В концерте также фигурировало интервью с другой девушкой с еще недавно «неженской» профессией — дирижером ансамбля Reheard Елизаветой Корнеевой. С ней мы обсудили, всегда ли женщины-дирижеры выбирают «мужской» дирижерский фрак, какова гендерная репрезентация на кафедре дирижирования в Московской консерватории и сталкивается ли она с дискриминацией в профессии.

Сказать, что этот проект перевернул мои представления о гендерной проблематике — и не только в музыке — не сказать ничего. В интервью с композиторами, а затем в локальных кулуарах большинство гипотез было опровергнуто, вместо этого открылись новые — и неожиданные — векторы для дальнейшего обдумывания и исследования.

Начнем с языка. Мне кажется очень интересным феномен отставания, запаздывания языковой адаптации к скорости изменений в социуме.

Поразительно, что в русском языке до сих пор не произошла «естественная» трансформация: буквальный перевод women in music с английского звучит чудовищно и режет ухо. Какой аналог в русском отразит смысл и будет при этом звучать литературно? Мне кажется, именно в области гендера языковая адаптация и пристройка происходят наиболее медленно и туго — крайне сложно подобрать органично звучащие эквиваленты. Точно так же спотыкаешься о «российская женщина-композитор». А как лучше? «Российская композитор»? «Женщина-композитор»? «Композиторка»? Откровением стало, что против формулировки «композиторка» возражают многие женщины-композиторы — из-за феминистской окрашенности. И это, пожалуй, самая интересная часть моего исследования.

Что думают сами женщины-композиторы о гендерной проблематике? Актуален ли для них этот вопрос? В интервью я спрашивала, важно ли им быть признанными как композиторы-женщины, и никто не ответил, что это важно. Важным оказалось другое. Важно быть признаваемыми как талантливые творцы, а половая принадлежность имеет к делу опосредованное отношение — не она делает тебя асом в профессии. Вместе с тем многие, и особенно западные, женщины-композиторы согласны с тем, что произведения женщин исполняются редко, что они недостаточно представлены. Консенсуса, как исправлять эту ситуацию, нет. Нужна ли «позитивная дискриминация» и введение квот как метод корректировки сложившейся ситуации — неочевидно.

Чрезмерная радикализация повестки, скорее всего, приведет лишь к появлению новой конъюнктуры — чисто формальному, «механическому» и политкорректному включению N-ного количества женщин-композиторов в программы концертов. Пойдет ли это на пользу делу и скорректирует ли дисбаланс в репрезентации? Да, дисбаланс скорректирует и постепенно сдвинет норму — похоже, дело идет к тому, что в недалеком будущем станет немыслимо НЕ включать произведения женщин-композиторов и «нормальной практикой» как раз станет их обязательное включение.

И тут возникает другой интересный вопрос — а нужна ли эта фора самим композиторам? Ведь фора обычно дается более слабому, чтобы уравнять шансы на победу. Чувствуют ли женщины-композиторы себя более слабыми игроками? Кажется, нет, не чувствуют — более того, они не хотят признавать себя слабыми игроками и выезжать за счет часто кажущихся сомнительными привилегий.

Другой (и, мне кажется, ключевой) вопрос — находятся ли все в равных условиях с доступом к равным возможностям. И этот вопрос точно выходит за рамки гендера и, скорее, касается общечеловеческих ценностей, этики, общественного договора. Мою оптику перекалибровала с узкогендерной проблематики на широкую социальную Джоанна Бейли, предельно откровенно сказавшая в интервью примерно следующее: давайте перестанем делать вид, что мы за свой труд получаем столько же, сколько представители других профессий. Оплата нашего труда несопоставима с зарплатами, к примеру, в сфере IT. Чтобы стать композитором, люди учатся много-много лет, я являюсь композитором лет двадцать, но лишь последние пять могу худо-бедно прокормить себя своей профессией — до этого мне приходилось постоянно подрабатывать, чтобы просто оставаться на плаву…

Как человек, поработавший в разных сферах, могу подтвердить, что в сфере искусства зарплаты и гонорары до сих пор зачастую оскорбительно низкие, и эта «норма» сдвигаться не торопится.

Отчасти поэтому, мне кажется, гендерная проблематика не особенно близка российскому музыкальному сообществу — люди заняты более приземленными и насущными вопросами.

Другой фактор, не дающий разгореться гендерной полемике, полыхающей на Западе, — инерционное постсоветское наследие: формально в Советском Союзе гендерной дискриминации не было, существовало формальное равенство, и композиторы-женщины фигурировали наравне с мужчинами. Возможно, поэтому к теме гендера особенно невосприимчиво старшее поколение: попытки обсудить эту тематику воспринимались в штыки или отметались как надуманные и беспочвенные — я столкнулась с этим, когда приглашала экспертов на майскую конференцию. Некоторые наотрез отказались от публичного выступления, чтобы с этой повесткой не ассоциироваться в принципе.

Меня огорчает относительно распространенное мнение, что качество музыки, написанной женщинами, не дотягивает до высот, заданных великими, дескать, их музыка слаба и вторична. Это предубеждение, иногда декларируемое открыто, но чаще подспудное, присутствует как некая данность, прошивка by default, которая не подвергается исследовательскому сомнению. Это снисходительное пренебрежение сквозит порой и в интонациях, и в формулировках.

С этим я и пытаюсь работать. Существует огромный массив неисследованной и недооцененной музыки — с этим вряд ли можно поспорить. Последняя яркая инициатива — интерактивная карта мира с отмеченными на ней профилями женщин-композиторов, которую сделала испанская исследовательница Сакира Вентура (Sakira Ventura). На карту она нанесла более 500 портретов композиторов и каждую снабдила портфолио. В интервью The Guardian Сакира сказала, что, когда начинала исследование, ей было известно от силы десять имен, после года исследований на карте появилось 530, а в ближайшее время она собирается добавить еще… 500 (!). Понятно, что далеко не все ее героини создали непризнанные шедевры. Но в этом массиве наверняка есть что изучить и исполнить.

Непраздный вопрос — как так сложилось, что такое количество музыки все это время оставалось под спудом и вне музыкального процесса, и тут я возвращаюсь к теме равных возможностей и равного доступа, очевидно, какое-то время бывших НЕравными.

Драйвером изменений, на мой взгляд, должно быть не принуждение в виде квот или иных аффирмативных действий, не разнарядка и смирение «из-под палки», а исследовательское любопытство и желание найти и исполнить эту классную неизвестную музыку! Я за то, чтобы это было «по любви» — из искреннего интереса и первопроходческого азарта…

Развитие проекта скоро продолжилось: моя заявка на участие в конкурсе, приуроченном к инициативе «Год Германии в России — 2020/2021», со второго раза прошла отбор. На конкурс я подала проект, партнером в котором являлась немецкая организация Archiv Frau und Musik, крупнейшая институция, специализирующаяся на «женщинах в музыке» и отмечавшая 40-летний юбилей в 2021 году. Я собиралась провести концерты в трех российских городах, расположенных по течению Волги — местах, где исторически особенно сильна и многочисленна немецкая диаспора. Программа заявлялась амбициозная — музыка современных женщин-композиторов из Германии и России, открытие новых имен, российские премьеры. Региональный тур в Нижний Новгород, Самару и Казань совместно с ансамблем Reheard мы решили провести в мае 2021 года.

Поскольку сама формулировка women in music для России все еще остается новой и многие вопросы (проблемы доступа, репрезентации, эйджизма, равных возможностей, стереотипов, равной оплаты труда) до сих пор требуют расшифровки, проект был задуман не просто как серия концертов современных женщин-композиторов. Он должен был предваряться полномасштабной международной конференцией в Москве, которая бы проводилась в гибридном формате (онлайн + офлайн) и вводила зрителя в контекст и проблематику. На конференции я хотела обсудить не только гендер, но и актуальные социоэкономические вопросы: финансирование в области современной музыки, комплекс социальных факторов, влияющих на status quo, возможные методы корректировки (позитивная дискриминация, квоты и т.п.). Отдельная сессия была посвящена презентации международных институций, которые специализируются на женщинах в музыке: после долгих поисков я нашла и пригласила к участию руководительниц институций и сообществ из Германии, Франции, Испании, Канады и Латинской Америки. Проект поддержали Гёте-Институт в Москве, Союз композиторов России, посольство Канады и представительство ЕС в России — без этого партнерского пула осуществить столь масштабный проект просто не удалось бы. В проведении регионального тура очень помогли приютившие нас площадки: Artnovi Space в Москве, в Казани — Центр современной музыки Софии Губайдулиной и Галерея современного искусства ГМИИ РТ, в Самаре — Самарский государственный институт культуры, в Нижнем Новгороде — Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского.

После долгих раздумий проект я решила назвать «Эвтерпа-21: Музы/ка сегодня», прочертив в названии смысловую арку между античной музой музыки Эвтерпой и современными «музами» — нашими героинями, при этом допуская и свободу альтернативных трактовок. Мне хотелось пофантазировать, какой была бы Эвтерпа в 2021 году XXI века, и чем больше я об этом размышляла, тем сильнее укреплялась во мнении, что она точно была бы многоликой. Наши программы, подготовленные в тесном сотрудничестве с ансамблем Reheard, должны были отразить эту полистилистику и многоголосие. Название я придумала до разгоревшейся летом дискуссии, вызванной названием выставки «Музы Монпарнаса» в ГМИИ им. Пушкина. Осознавая некоторую имманентную пассивность в традиционном восприятии слова «муза», я тем не менее решила, что муза — совсем не обязательно исключительно объект: с не меньшим успехом сегодня она — творец и созидатель. И внутренне разрешила этому заголовку быть.

Придумано все было стройно и ладно, корректировать пришлось по ходу.

Опыта по части организации конференций и фестивалей у меня было хоть отбавляй: с 2013-го по 2019-й я поучаствовала в организации крупнейших российских деловых форумов — от «Открытых инноваций» до Санкт-Петербургского экономического, была первым программным директором нескольких новорожденных фестивалей (EdCrunch-2015 и Telling Stories — 2018), привлекала иностранных партнеров, занималась фандрайзингом и пиаром и прочее-прочее.

В начале 2021-го было сложно вообразить, каким испытанием окажутся организация и проведение конференции и четырех концертов. Никогда до этого мне не приходилось удаленно искать площадки с роялями в незнакомых городах, затем уговаривать площадки, что наша щадящая «препарация» роялей ничуть не повредит их инструментам, выяснять, что бас-кларнет или бас-флейту за пределами Москвы отыскать почти нереально, синхронизировать даты со всеми площадками стык в стык, а за три недели до отъезда поменять порядок городов нашего тура, потому что, аллилуйя, в Нижнем Новгороде в последнюю секунду нашлась площадка с роялем, продумывать переезды из города в город с отсутствующим железнодорожным сообщением, выяснить, что в первой четверти XXI века ноты до сих пор часто ходят только почтой, что может занять пару-тройку недель, если не месяц, потратить десятки часов на споры о репертуаре с ансамблем, с участниками которого мы часто придерживались противоположных мнений о степени готовности и искушенности наших потенциальных слушателей современной, часто непривычной и сложной для восприятия музыкой…. В этих баталиях я выступала за деликатное приобщение слушателей, только-только знакомящихся с современной музыкой, мне казалось важным не отпугнуть их чрезмерным радикализмом отобранных пьес.

Все эти веселые приготовления проходили на фоне непрогнозируемо развивавшейся ситуации с ковидом, что ставило под угрозу реализацию проекта в принципе. За три недели до мероприятия немецкие партнеры сказали окончательное «нет» приглашению приехать в Россию и лично проехаться по городам нашего тура — и пришлось вновь выкручиваться…

Для меня самым ярким эпизодом нашего регионального путешествия был концерт в Самаре, не являющейся хабом современной академической музыки, поэтому перед началом концерта мы гадали: а сколько зрителей к нам придет — будет ли их хотя бы десять человек? Пришло, кажется, человек тридцать (!), и особо активные чуть не сорвали нам концерт, слишком буквально восприняв мое приглашение «делиться впечатлениями от услышанного».. Между зрителями завязалась перепалка на предмет «а надо ли объяснять то, что вы сейчас услышите». Надо или вообще не надо? Надо объяснять до или после исполнения? Надо ли «объяснять»? Как говорить о сложной современной музыке с неофитами? Эту пламенную дискуссию спровоцировало невероятно эмоциональное исполнение Дмитрием Баталовым фортепианной пьесы Ребекки Сондерс «Shadow», которое триггернуло глубинные вопросы, часто возникающие при первом знакомстве с современной академической музыкой: «А о чем это вообще? А как это слушать? Да это вообще (не)возможно слушать — где мелодия?!»

В привычных форматах концертов эти вопросы так и остаются колобродить внутри зрителя — их не принято, да и некому задать, поскольку канон «музыканты вышли, молча сыграли и ушли» почти незыблем. На нашем самарском концерте часть зрителей от эмоционального накала пьесы прорвало — по мне, это было хоть слегка дискомфортно, но прекрасно: наконец мы узнали, что же люди действительно думают и чувствуют при прослушивании современной музыки! Музыканты, правда, остались недовольны таким бесцеремонным и резким вторжением, а мне этот случай продемонстрировал, что об этом нужно говорить, а как, когда и каким языком — предстоит выяснить!

Интересно, что в Самаре, несмотря на мнимый конфликт, нам оставили самые живые, недежурные отзывы и, надеюсь, запомнили. ☺

До сих пор не верится, что этот проект не добавил мне седых волос, хотя убил не одну колонию нервных клеток — в подобие себя я приходила месяц после возвращения из поездки. Пару месяцев я не могла заставить себя даже просто думать о проекте и что с ним делать дальше. Очень помогла поддержка моих главных помощников, Даши Тюриной и Насти Кожевниковой, и партнеров проекта. Для меня проект был очень сложным психологически: от ежечасной борьбы с лихорадящим синдромом самозванца и опасениями, будет ли принята и поддержана попытка начать публичный разговор на непривычные для российского музыкального сообщества темы, до беспрестанного поиска финансирования, коммуникационных затыков и бесперебойного решения организационных и технических задач. А выходить публично перед камерами — это просто жуть! Но в какой-то момент и от этого начинаешь получать удовольствие!

В августе меня взяли на уже начавшийся Акселератор креативных индустрий правительства Москвы, немного подлатали, я встрепенулась и решила не бросать проект в терновый куст. Осенью меня не взяли в Акселератор Агентства стратегических инициатив — на питче проекта трое молодых и строгих мужчин, не удосужившихся представиться, дружно сказали мне примерно следующее: «Да зачем это надо — развивать проект про российских женщин-композиторов? Продвигать российскую музыку за рубежом? Да ну, бросьте, кому это надо? Валяйте дальше ваши концерты, а тут бизнеса нету. Нету тут бизнеса, понятно вам?»

Я приуныла вновь, правда, ненадолго. Бизнеса тут действительно немного — бизнес и культура — вообще не самые совместимые феномены: культурные проекты окупаемы в единичных случаях. Это не повод не стремиться их подружить, но это путь, челлендж и дело не одного дня. После нашей поездки я точно поняла одну вещь: организация концертов современной академической музыки — дело не то что неприбыльное, это работа себе в убыток — если заниматься всей этой прекрасной деятельностью без сторонней финансовой поддержки.

Поддержка современной академической музыки, кстати, была одной из тем майской конференции. По моему замыслу, в последней сессии должны были участвовать меценаты, поддерживающие современную музыку. Их оказалось легко пересчитать по пальцам одной руки, точнее, одним пальцем: очевидный меценат всего один — это Дмитрий Аксенов, основатель Aksenov Family Foundation, инициатор проекта «Русская музыка 2.0». Есть еще несколько крупных меценатов — например, Ивета и Тамаз Манашеровы, которые поддерживают музыкальные проекты, но не специализируются на современной академической музыке. Дмитрий поучаствовать не смог, замысел треснул по швам. Пришлось честно сказать на камеру, что остается только надеяться, что к следующей конференции ситуация не будет столь удручающа…

Что дальше? Как минимум следующий концерт! 14 января 2022 года в ГМИИ им. Пушкина должен был состояться концерт, приуроченный к финисажу выставки австрийской художницы Ксении Хауснер. Его я готовила несколько месяцев: из Австрии ожидалась ведущая экспертка и основательница Musica Femina Ирен Зухи с докладом про кипучую деятельность своей организации, а после австрийские и российские музыканты сыграли бы уникальную программу — разумеется, композиторов-женщин. Важнейшей находкой для меня стала пьеса австрийки Элизабет Харник, посвященная первой лауреатке Нобелевской премии мира Берте фон Зутнер — по совпадению, тоже австрийке. О Берте я не знала ничего, и, когда слушала пьесу и параллельно читала историю ее жизни, меня пробирали мурашки.

Тридцать шесть часов назад австрийки сообщили, что не приедут сейчас из-за ковидных опасений. Приедут потом, в марте. Последние 34 часа я занималась тем, что лихорадочно утрясала перенос нашего концерта с соорганизаторами, коих немало, и, кажется, нам пошли навстречу! Про новую дату я обязательно напишу в группе проекта.
Воспользовавшись отсрочкой, я также хочу провести open call и найти пьесу молодого композитора-женщины для исполнения на нашем концерте! Сейчас мы обсуждаем детали с инфопартнерами и скоро анонсируем конкурс!

Также дальше я надеюсь продолжить расширять фронтир и более глубоко исследовать изменение понятий о норме, вычислить скорость этих изменений, темпы общественного принятия и устаканивания новых норм. Пока же, как метко сказал один из комментаторов в ветке какого-то обсуждения по теме, мы слушаем не пол, а музыку… Да будет так.

Этот раздел мы делаем вместе с проектом She is an expert — первой базой женщин-эксперток в России. Цель проекта — сделать видимыми в публичном пространстве мнения женщин, которые производят знание и готовы делиться опытом.

Ищите здесь эксперток для ваших событий.

Регистрируйтесь и становитесь экспертками.

Понравился материал? Помоги сайту!