«Актрисам было сложно произнести это со сцены, я буквально их упрашивал»

11 июня в Казани прошла премьера эскизного спектакля по пьесе Паскаля Рамбера «Предел любви», который поставил швейцарский режиссер с богатым театральным опытом, работавший когда-то ассистентом Патриса Шеро, Дени Майфер. Эта работа была представлена в рамках лаборатории «Город АРТ-подготовка». Перед премьерой Анна Ильдатова расспросила Майфера о его прошлом и настоящем русском опыте.

— Вы раньше бывали в России?

— Да, мне кажется, последний раз в 2007 году. Это был обмен между швейцарскими и российскими актерами, спектакль, который мы уже делали в Швейцарии. А примерно двадцать лет назад я приезжал на две-три недели, чтобы посмотреть, как работает Анатолий Васильев. Я вроде как был его ассистентом, но я просто сидел и смотрел, что и как он делает.

— А почему для работы с коллективом Казанского ТЮЗа вы выбрали «Предел любви» Паскаля Рамбера, пьесу о расставании супружеской пары?

— Мне импонирует Рамбер, я уже ставил в Швейцарии его «Озеро», и я хотел посмотреть, чего могу добиться с его драматургией в России. Я разделил текст «Предела любви» на восемь частей: в тексте Рамбера их две, в одной говорит женщина, в другой — мужчина, у нас — четыре женщины и четверо мужчин. Это фантастика — наблюдать, как кто-то говорит о расставании в течение сорока минут. Наверное, способ Рамбера говорить о любви не везде понятен, но ситуация, им описанная, одинакова везде: разрыв. Завязка ясна, реалистична, но история развивается непросто, это настоящий театр. И для меня это работа о том, как вообще заниматься театром, как через текст задавать вопросы любого рода о нашей профессии. И одновременно очень эмоциональная история. Я чувствую, что некоторым актерам этот текст совсем не нравится, но они сами очень хороши, и это спасает ситуацию.

— Насколько я понимаю, у вас было не очень много времени на репетиции…

— Да, но мне нравится работать быстро.

Французские актеры так любят именно текст, слова, и часто это выглядит по-дурацки. Они играют язык. Они думают, что французский — главный язык на планете, а Париж — главный город.

— А ведь Рамбер сам ставил «Предел любви» несколько лет назад в МХТ. Вы видели этот спектакль?

— Не весь, только отрывки.

— Мне кажется, что тексты Рамбера по-брехтовски театральны, диалектичны. А для здешнего актера, который воспитан на психологической школе русского театра, этот текст может быть сложен, пьеса сконструирована очень рационально, это система, в которую нужно себя затолкнуть.

— Да, я думаю, что такой тип пьесы, как у Рамбера, появился во французской культуре очень давно, во времена Просвещения. Когда все должно было быть ясно, как в математике. Это традиция, которая идет от Расина, продолжается в XX веке Бернаром-Мари Кольтесом, и, мне кажется, Рамбер следует ей. В такой пьесе актер не может играть свою роль как что-то до конца свое. И ты должен быть очень точным в том, что и как ты говоришь, потому что такие слова человек редко произнесет в реальной жизни. Речь идет об очень мощных чувствах — о ярости, отчаянии, ревности. Но актер практически не должен играть текст — это было бы ужасно. Нужно найти какой-то другой путь и положить на него текст. И вы правы, может, российские актеры не очень к этому привыкли. Но в каком-то смысле и французские тоже. Потому что французские актеры так любят именно текст, слова, и часто это выглядит по-дурацки. И тогда они играют не текст, они играют язык. Они думают, что французский — главный язык на планете, а Париж — главный город.

— Как вы работаете с актерами в Казани?

— Я даю им по двадцать минут, а потом десять я говорю сам, но не «сделай это так, а это произнеси так!». Нет, я стараюсь указать им путь. Я плохо понимаю язык, но мне кажется, что на репетициях я практически всегда точно знаю, где была проблема и как это можно поправить и изменить. Это очень ответственная задача, потому что со мной работает переводчик. Актеры сконцентрированы на информации, они могут не слышать интонации, того, что между строк. И мне нужно всегда стараться четко и ясно выражать то, что я хочу.

— И все-таки не трудновата ли эта пьеса для первого знакомства?

— Текст совсем не легкий, ты часто не знаешь, что с ним делать, ты только знаешь, чего делать ни в коем случае нельзя. Если это слишком эмоционально — это ужасно, если это слишком интеллектуально — это тоже ужасно! Если это переиграть, будет катастрофа. В женском монологе, например, совсем нельзя жаловаться, тогда пропадает мощь и сила персонажа. Этот монолог должен звучать как текст самой могущественной женщины на земле. Конечно, они плачут и все такое, но они должны быть сильными, чтобы произнести: «Знаешь, твой мир — не мой. Твой мир — это грустно, и я не хочу его!» Решиться на разрыв.

Я бы хотел увидеть настоящую жизнь в Казани, бабушек, которые продают фрукты из своих садов.

Моя проблема еще и в том, что в пьесе нельзя оставить грубые слова: мне сказали, что есть такой закон. Я даже предложил выступить перед спектаклем с объяснением, что в контексте лаборатории нам очень важно все это сохранить. Для пьесы этот кусок очень важен, вся ситуация вульгарна, и персонажи решают быть такими же. Интересно, что для актрис оказалось тоже очень сложно произнести этот текст со сцены, я буквально их упрашивал.

— Мне кажется, что в пьесе это такая работа на преодоление собственного тела и его возможностей. Ругательства здесь выполняют такую функцию.

— Абсолютно точно.

— Классический вопрос: как вам Казань? Вы успели что-то посмотреть в рамках лаборатории?

— Да, я посмотрел этого парня из Швейцарии, Роланда Юрчока. Я видел читку Регины Саттаровой, это был текст Дороты Масловской, — было интересно. Но я ничего не понял в конце, моего русского было недостаточно. Моего русского оказалось достаточно только на кофе, пиво и «привет, я Дени, я из Швейцарии». Единственное, куда мы успели съездить, — это Свияжск. А в остальном я видел совсем немного, потому что провожу время только в центре города, и я не уверен, что это реальный, настоящий город. Я сижу в европейских кафе. Та кофейня, в которую я хожу, — это совсем не русское место. Я даже попросил своего переводчика отвезти меня в район, где живет она, это далеко отсюда, но я бы хотел увидеть настоящую жизнь в Казани, хочу увидеть бабушек, которые продают фрукты из своих садов. Когда я был в Питере двадцать лет назад, это был шок. А сейчас ничего подобного, как будто я в Берлине.

Понравился материал? Помоги сайту!