«Реальность существует только для того, чтобы ее сняли в кино»

13 марта в Центре документального кино открывается Неделя документального кино Швейцарии. Кроме прочего, на нее приедет директор главного национального форума документального кино Лучано Баризоне.

— Сейчас фестиваль приехал со своеобразными гастролями в Москву — но он ведь затевался одновременно как платформа для показа швейцарских документальных фильмов, с одной стороны, и неигрового кино Восточной Европы из-за железного занавеса — с другой...

— Ну, это все-таки было очень давно, когда я еще не имел к Visions du Réel никакого отношения. Я фестивалем так или иначе занимаюсь десять лет и о той его ипостаси могу судить только по тому, что о нем говорили и писали основатели — в первую очередь, Мориц де Хадельн. Но, мне кажется, этот ракурс первых лет объяснялся скорее спецификой неигрового кино этого времени. Оно было публицистичным и пропагандистским, сражалось против буржуазности, империализма... Ну чего я вам говорю — сами все знаете.

— Ну, за последние десять лет главные перемены в документалистике и произошли — как раз пока вы работаете над Visions du Réel.

— Не уверен насчет десяти лет — перемены, мне кажется, не такие резко очерченные во временном плане. Но с семидесятых, например, — конечно, неигровое кино очень изменилось. И, думаю, очевидно для всех уже, что документальное кино намного сильнее игрового, интереснее и живее. Там работают со сложной, новой структурой повествования, с новыми изобразительными средствами. Оно теперь уже — не высказывание «на тему», это история. Меня как раз всегда это очень интересовало в фильмах — как построено повествование, какая у него манера. И сколько я ни смотрел самые разные фильмы — нигде не нашел ничего новее и интереснее, чем в документалистике.

Реальность дразнит кино, форматируется под него.

— Да, но я, когда говорил про перемены, имел в виду скорее размытие границ между fiction и non-fiction в кино. Есть же уйма фильмов, которые трудно отнести к документалистике или игровому кино однозначно, — то есть перед фестивальными отборщиками такой вопрос встает.

— Я бы не стал так уж обозначать это смешение как главный итог последних лет: смешение реальности и постановочных кадров — не такая новость. Скорее это все о том же — новых методах повествования, по сути это смешение работает только на нарратив, сюжет, историю. На то, чтобы она ожила, стала не просто пойманным и зафиксированным фактом, а произведением искусства. Вообще, естественно, фестиваль должен следить за движениями и переменами в зоне своего внимания, но я как куратор всегда пытаюсь избежать того, чтобы четко фокусироваться на каком-то одном уровне этих перемен. У нас в названии ведь есть слово visions, это по факту обрекает нас на то, чтобы следить за тем, что делают визионеры. Попробую объяснить на примере: вот вы же из России, так что знаете, что это за штука — икона. Это то, что позволяет тебе быть в контакте с чем-то незримым. Увидеть то, что человеческому глазу не уловить. Войти в контакт с этим невидимым, скрытым. Суть кино не в том, чтобы показывать реальность как она есть; оно должно быть именно таким окном в универсум. Собственно, это и есть то, что мы ищем в фильмах: они должны быть чем-то большим, чем просто кусок жизни.

— Вы сказали про визионеров — ведь сейчас, в общем, путь им в кино, в том числе и документальное, открыт как никогда из-за технических перемен.

— Это, по-моему, работает не на визионеров. Скорее технические перемены — то, что фильм можно снять на айфон, что некоторые документалисты и делают — работают на демократизацию кинопроцесса. А у нас, кураторов, будет больше работы, надо будет выбирать не из десяти фильмов, а из сотни. И это важно и необходимо, конечно, — чтобы фильмов становилось все больше и больше. И когда я говорю про демократизацию, я имею в виду не только право снимать кино; это еще и большее количество свободы. В смысле свободы самовыражения. Так что и искусства в документалистике от этих технических перемен становится больше — когда, чтобы снять движущуюся картинку, требуется совсем немного усилий, можно уже с этим процессом экспериментировать. Для режиссеров теперь камера — просто средство творчества: как кисточка, бумага, карандаш.

— А на сам язык документального кино все эти перемены, по вашим ощущениям, влияют?

— Безусловно, простота кинопроизводства — относительная, конечно, — влияет на уровень смелости высказывания. Можно делать какие-то безумные вещи без особого вреда для своего кармана и состояния. Это опять про свободу самовыражения — можешь использовать Red, любую другую камеру, айпэд. Но это все касается продакшна — постпродакшн как был трудной, напряженной работой, так и остался. Язык остается прежним, смелости — больше.

— А вы чувствуете, что сама роль документального кино в современном обществе сильно возросла? Что оно стало более востребованным, да и отдельные фильмы — вроде «В поисках Шугармена» или «Акта убийства» — стали чуть ли не более громкими, чем игровые.

— Мне кажется, причина этого процесса — в том, что неигровое кино стало более привлекательным для киноиндустрии в принципе, ну и соответственно в том, что на него стали обращать все больше внимания большие фестивали. И Канны, и Венеция, и Торонто, и Пусан. И появляются в результате такого встречного движения фильмы-гиганты вроде упомянутых вами. Но мы как раньше работали, так и теперь работаем со всеми. Не только с такими великанами, как «Акт убийства». На политику фестиваля эти перемены не слишком влияют — мы все равно держимся того, чтобы показывать все, отсматривать максимум лент. А когда много видишь — много находишь. И великанов, и какие-то интересные небольшие вещи. Но Visions du Réel, с моей точки зрения, должен быть не столько лифтом для того, чтобы представлять документальное максимально широкой аудитории и делать его еще более популярным, сколько площадкой именно для самих документалистов. Лично для меня на фестивале за последнее время было множество открытий, которые не вышли за пределы документального мира, но они от этого не менее важны.

Очевидно для всех уже, что документальное кино намного сильнее игрового, интереснее и живее.

— Visions du Réel ведь достаточно толерантный фестиваль в смысле выбора тем — вы осознанно избегаете какого-то одного прицела?

— Никакого прицела в смысле тем нет — тут есть кино о чем угодно. Новое кино, новые люди, новая оптика.

— А оптика эта как, по-вашему, поменялась? Реальности в документальном кино стало меньше?

— Ха, мне кажется, тут дело не в кино, а в реальности как раз. Они поменялись местами — сто лет назад кино ее фиксировало. Теперь реальность дразнит кино, форматируется под него. Она, по-моему, и существует только чтобы ее сняли, сделали из нее историю. И снимать ее нужно так, чтобы она была живой, а не форматированной. Ловить в неожиданные моменты. И то, о чем я уже говорил, — делать невидимое видимым.

— Основатель фестиваля Мориц де Хадельн после Visions du Réel работал ведь и над Берлинале, и над Венецией. По вашим ощущениям как куратора, работать над неигровой программой труднее, чем над любой другой? В смысле — если ты сделал неигровой фестиваль, то сделаешь и любой другой.

— Никакой разницы особой. И там, и там ты работаешь с одним и тем же материалом — фильмами. Тут только вопрос денег — игровые фильмы дороже документальных. Но на селекцию это вообще не влияет.

— Но есть ведь еще такая функция фестиваля: это своего рода прокат...

— Здесь этот вопрос стоит в меньшей степени — в Швейцарии достаточно кинотеатров, где показывают документальное кино. В этом смысле роль Visions du Réel такая же, как роль любого фестиваля игрового кино, — кроме прочего, быть площадкой, на которой картины заявляют о себе до проката. И у дистрибьюторов интерес со временем только растет, они в наших фильмах заинтересованы — фильмы недорогие, выручка приличная. Думаю, чем дальше, тем больше будет документального кино в кинотеатрах, очевидно ведь, что интереса к нему у рядовых зрителей все больше и больше. Ну о чем говорить, если даже в мультиплексах его показывают.

Понравился материал? Помоги сайту!