«Россия — не Европа? Я не понимаю, о чем идет речь»

В пятницу в Красноярске открывается седьмой по счету фестиваль современной драматургии «Драма. Новый код» («ДНК»). В течение трех дней на разных городских площадках будут проходить читки и обсуждения новых пьес, вечерами — показы фильмов выпускников Школы документального кино и театра Марины Разбежкиной и Михаила Угарова. А в воскресенье на камерной сцене Красноярского драматического театра им. Пушкина сыграют премьеру «Доказательства обратного». Пьесу 45-летнего швейцарского драматурга Оливье Кьякьяри — цепочку эпизодов (или «гипотез», как по-научному называет их автор), трактующих на разные лады одно и то же событие: внезапное нападение на тихую деревеньку вооруженных чужаков, — ставит худрук театра и фестиваля Олег Рыбкин. Валерий Золотухин дозвонился ему в перерыве между репетициями и расспросил о швейцарской драме, законе о мате и братстве под ударом.

— Расскажите, что представляет собой ваш фестиваль в этом году.

— Мы решили, что в этом году он будет называться «Три цвета ДНК». Речь в названии идет о цветах Французской революции, сделавшей своим девизом свободу, равенство и братство. Программа трех фестивальных дней составлена так, чтобы отразить наши размышления об этих трех понятиях. Пьесы для первого дня, «синего», отобраны критиком Павлом Рудневым. Второй день («белый») отдан команде, работающей над фестивалем новой драмы «Любимовка». Премьера пьесы Кьякьяри «Доказательство обратного» отлично вписалась в третий день, «красный», по нашему замыслу, посвященный понятию братства. Того самого братства, которое в этой пьесе и описано.

— И которое находится под ударом не совсем понятно какой силы — то ли внешней, то ли внутренней, то ли случайной, то ли карающей. А как для себя вы определяете жанр этой пьесы? Черная комедия?

— На мой взгляд, это не черная комедия. Скорее — довольно сложная психологическая драма. Еще точнее — детектив вместе с психополитической драмой, трактующий отношения между людьми и миром. В постановке я хочу подчеркнуть эту серьезность политического высказывания драматурга.

— Намеренно неконкретизированное место действия в пьесе — «уютная вилла, ничем не отличающаяся от других уютных вилл этой деревни» — в вашем спектакле уточнено? Проще говоря, это европейская вилла?

— Да, несомненно, что речь в пьесе идет о современной Европе и об ее проблемах. Она несет в себе совершенно конкретные реалии европейской жизни. Другой вопрос — почему она должна быть интересна российскому зрителю? На мой взгляд, мы же не только общаемся с европейцами, но так или иначе с ними себя соотносим. И когда сейчас все чаще звучат слова, что «Россия — это не Европа», я не понимаю, о чем идет речь. Россия — та же самая Европа, но со своими особенностями, со своими сложностями. Именно поэтому я и ставлю «Доказательство обратного».

Сейчас идут репетиции, и я вместе с актерами продолжаю открывать в этом тексте новое. Сегодня, например, для меня неожиданно открылась вот какая вещь. Согласно русскому переводу открывающей пьесу авторской ремарки, дело происходит в деревне в некоей, согласно тексту, «торговой демократии». Переводчица предложила этот вариант. Но в оригинале этот эпитет имеет оттенок «продажности», который для меня тоже важен. Вся история Кьякьяри связана с понятиями дружбы, любви, верности. Насколько современники этим понятиям соответствуют? А в контексте нашего фестиваля пьеса ставит еще и такой вопрос: насколько сложившаяся в Европе ситуация соответствует девизам и ключевым понятиям поворотной для европейской истории Французской революции?

— Из современных русских режиссеров вы выделяетесь тем, что очень много работаете с европейской драмой второй половины XX века — пьесами Томаса Бернхарда, Бото Штрауса, многих других. Швейцарец Кьякьяри стоит для вас в этом же ряду?

— Это уже не первая современная швейцарская драма, с которой я работаю, — был спектакль «Путешествие Алисы в Швейцарию» по пьесе Лукаса Берфуса, участвовавший в прошлом году в «Золотой маске». «Доказательство обратного» в самом деле находится в определенном ряду — текстов очень высокого качества. Театр не обязательно должен отражать действительность, хотя тем или иным образом он ее все-таки отражает. Но у пьес той европейской традиции, о которой мы говорим, есть одна очень важная общая черта. Их авторы стараются кое-что предвидеть. В результате спектакли по ним не сходят сразу же со сцены, что нередко случается, а идут годами.

— Премьера «Путешествия Алисы…» ведь тоже на «ДНК» прошла?

— Да. Несмотря на то что наш фестиваль состоит преимущественно из пьес российских драматургов, получается так, что я сам в рамках него обычно выпускаю зарубежную пьесу. И делаю это сознательно. Но те вещи, которые пишут современные российские драматурги, — а я как художественный руководитель сознательно выбираю самые разные пьесы — мы пытаемся соотнести с уже получившими признание европейскими драмами. Так что в этом смысле «Доказательство обратного» продолжает эту историю.

— А как зрители в Красноярске встречают читки пьес «ДНК»? Как вызов?

— Фестиваль проходит уже достаточно долго, и за эти годы мы, как мне кажется, сумели справиться со зрительской консервативностью. Переломным моментом я считаю очень острую пьесу Константина Костенко «Немецкие писатели-трансвеститы», которая в самом деле была вызовом и читка которой на фестивале в 2009 году расставила точки над «и», по крайней мере, в наших притязаниях. С тех пор, мне кажется, этот вопрос снят: нормальные люди совершенно нормально относятся к тому, что представляет собой современная пьеса.

— Не хочется воспроизводить клише, но все-таки спрошу о принятом законе о запрете мата на сцене. Для фестиваля современной драмы это может обернуться проблемами?

— На «ДНК» есть программа под названием «Запретный плод»: все события в ней начинаются позже, чем вечерние спектакли, и в ней вполне уместны произведения, которые включают нецензурную лексику. Потому что, если драматург иначе не может высказаться, мат в пьесе имеет право быть. В конце концов, как элемент русского языка он имеет право быть сохраненным. Но на сцене Красноярского театра драмы, в спектаклях, которые начинаются в обычное время и не имеют специальной предупреждающей зрителей маркировки, нецензурной лексики не было и не будет. Так что, думаю, у нас в театре все останется так, как и было.

Понравился материал? Помоги сайту!