Твои волосы, твое тело

В Санкт-Петербурге в полном разгаре танцевальный фестиваль Skorohod Swiss Week. Его полную программу можно изучить вот здесь. Саша Дунаева посмотрела спектакль одного из самых известных хореографов программы Филиппа Сера.

В этом году уже второй раз проходит Неделя современного танца Швейцарии на площадке «Скороход». Встреча швейцарского совета по культуре PRO Helvetia и арт-пространства на бывшей обувной фабрике кажется символичной и вполне закономерной. Проекты фонда — всегда мощная прививка современного искусства. Уровень привозимых коллективов неизменно впечатляет, что и обеспечивает серьезный резонанс несмотря на то, что аудитория таких историй в консервативном Петербурге исчисляется даже не тысячами — сотнями. Площадка «Скороход» же, возникшая как одно из энного числа свободных арт-пространств, как раз и оказалась тем оазисом современного театрально-движенческого искусства, куда этим сотням только и можно податься. В лофт на Московских воротах уже стеклись все сильнейшие независимые драмтеатры Петербурга и львиная доля танцевальных коллективов. Поэтому для камерных, экспериментальных форматов, которых до сих пор боятся репертуарные театры, лучше «Скорохода» места не сыщешь.

Узкие неоновые лампы, эти ночные жители больших городов, становятся посредником между зрителем и танцором.

Хотя тема нынешней Swiss Week звучит как «театр и общественные пространства», для спектакля «Неоны» (на самом деле — «NEONS. Never Ever, Oh! Noisy Shadows») она не очень актуальна. Этот «тихий» театральный текст рассчитан на «тихое» же, вдумчивое чтение, которое вряд ли может обеспечить public space. В режиссуре известного танцевального новатора Филиппа Сера камерная драма двух героев, «переживающих сложный период своих отношений» (как любезно поясняет анонс), обретает масштабы мировой катастрофы, earthquake, rift и seismic collapse вместе взятых.

А начинается все с анекдота. Два паренька выходят к зрителям с панелью бегущей строки в руках, чтобы снять верхнюю одежду и сообщить (с помощью этой самой бегущей строки), что им просто надо помыться. Wash up, так сказать. Такие обычные швейцарские ребята — любимые герои Сера. Его мини-балеты населены похожими людьми в цветных джинсах и ярких джемперах, которые топают тяжелыми ботинками по сцене, исполняя странно-чувственные комбинации движений.

В хореографии Сера искра высекается не из ритма, а из темпа.

Чудо происходит в момент раздевания. Освобождение от одежды обращается жестом извлечения тела, меняющим атмосферу происходящего на сцене. Незащищенные унифицированными «доспехами» в стиле H&M, почти юношеские тела танцоров странным образом контрастируют со взрослыми мужскими лицами. Для Сера обнаженное тело — пространство истины. Здесь и только здесь заканчивается действие механистичных социальных алгоритмов и начинается искусство. Это ясно отражается в хореографии — стройные кордебалеты или сатирические картины в работах швейцарца уступают место растерянности, даже какой-то расхлябанности тела, как только оно теряет защиту. Вместе с тем обнаженное тело обретает ценность автономного объекта — уязвимого, неидеального, инакового, — который режиссер пристально рассматривает.

В «Неонах» узкие неоновые лампы, эти ночные жители больших городов, становятся главным инструментом исследования, остроумным посредником между зрителем и танцором. Их холодный свет выхватывает из темноты фрагменты плоти — будто разрозненные кусочки барельефа. До того казавшиеся субтильными, в игре светотени фигуры на сцене достигают выразительно фактурных форм. Трудно найти аллюзии на конкретные сюжеты — возможно, их и нет, — но картина слепленных в танце-битве мужчин обретает эпические масштабы. Любовники как будто преображаются в единое тело, пульсирующее какой-то позднеантичной чувственностью. На этот образ работает все — и тишина, которую лишь иногда, очень бережно, нарушает протяжный тяжелый звук, и порывистое дыхание танцоров, смешанное со шлепками тела о тело, и танец, полностью строящийся на поддержках. Подчеркнуто «антисистемный» танец — современная хореография чурается техники, в поисках новой витальности она стремится к обнулению. Грубые, порой гротескно нелепые «фирменные» поддержки Сера — универсальная формула взаимодействия. Тело интенсивно ищет контакта, и выверенные позиции классического танца здесь уже не подходят. Не до «красивости» — речь идет о жизни и смерти. Wash up в этом контексте приобретает совсем иной смысл — довести до конца, успеть. В хореографии Сера искра высекается не из ритма, а из темпа; не из «рука к руке», а из коленки, прижатой к шее партнера, — совсем другая, но не менее волнующая чувственность.

Ночной кошмар одного из любовников, бесконечно прокручивающих в голове моменты близости.

Сценические рисунки Сера отсылают к архетипическим сюжетам и монументальным формам — в его работах тело вписано в пространство мировой культуры. Все это, однако, не мешает рассказывать камерную историю. В свете неоновых ламп двое людей ловят воспоминания — буквально выхватывая их из темноты бегущей строкой. «Твой нос, твои волосы, твое лицо» — слова то бегут справа, то слева, то падают тяжелой красной тушей откуда-то сверху. Весь небольшой спектакль можно с легкостью прочитать как ночной кошмар одного из любовников, бесконечно прокручивающих в голове моменты близости. Потому и «Noisy Shadows» в заглавии, и восклицание «Never Ever, Oh!»

Апофеозом действия становится смерть одного из партнеров. Есть соблазн порассуждать о концепции Liebestod, об апулеевском осле — в связи с появлением маски осла на одном из партнеров — и взаимоотношениях раба и господина. Сорок минут сценического действия дают богатое поле для интерпретаций. Но, честное слово, достаточно уже того, что спектакль красив, остроумен и очень человечен. Холодное пространство мифа — это тень, а на свету живое, тревожное, такое обычное и в то же время странное человеческое тело.

Понравился материал? Помоги сайту!