Визит старой дамы в санаторий для слепых

На ярмарке non/fiction, где была большая швейцарская литературная программа, побывала известная писательница Флёр Йегги.

Флёр Йегги родилась в 1940 году в Цюрихе. Большую часть детства будущая писательница провела в пансионах, где и начала писать; по ее словам, в то время это было «наименее скучным» занятием. С 1968 года живет и работает в Милане и пишет по-итальянски.

Книги Флёр Йегги переведены на английский, французский, немецкий, испанский, каталанский, нидерландский, норвежский, греческий, польский, хорватский, сербский, китайский и другие языки, она лауреат премии Боккаччо за книгу «Счастливые несчастливые годы», премии Донна Читта ди Рома за роман «Пролетарка».

Госпожа Йегги нарочито несовременна, она не пользуется мобильным и компьютером, печатает на машинке, вместо гаджетов интересуется канцелярскими принадлежностями и говорит, что любит, когда все вещи лежат на своих местах. Она безапелляционна в суждениях, называет даже самые болезненные вещи своими именами и не имеет ни малейшего желания вам понравиться или пойти на контакт.

Действие самого известного романа Йегги «Счастливые несчастливые годы» разворачивается в пансионе для девочек с жесткими, не оставляющими времени для досуга правилами, жестокими детьми и строгими монашками. Собственно, действия в романе нет, это набор выцветших от времени открыток и пересвеченных детским восприятием фотографий с всполохами разрозненных воспоминаний на манер «Эффи Брист» Фассбиндера. Безусловно, книга имеет отношение к роману воспитания и его вариации — роману о школе (тут и «Тёрлесс» Музиля, и «Якоб фон Гунтен» Вальзера). Как это обычно бывает, рассказчица не соблюдает правила, существует как бы между ними, в лакунах распорядка дня, встает раньше всех и отправляется на уединенную прогулку, вечно опаздывает. Но что из этого правда, что вымысел, понять уже невозможно. Как говорит Йегги, в литературе можно использовать абсолютно все, что происходит с вами в жизни, в том числе вещи, которые случаются, когда вы спите. Может быть, все это лишь сон и жизнь в пансионе рассказчице лишь привиделась: вернувшись через много лет в эти места, она не обнаруживает ни пансиона, ни кого-либо из прежних подруг, только санаторий для слепых. Возможно, пансион можно понимать как метафору канувшей в прошлое неуютной, но все же подернутой романтическим флером жизни (не случайно по-английски роман назван «Sweet Days of Discipline»), которую нынешние обитатели этих мест не видят или не помнят.

Госпожа Йегги называет даже самые болезненные вещи своими именами и не имеет ни малейшего желания вам понравиться или пойти на контакт.

Однако Флёр Йегги — яркий пример писателя per se. После того как в тексте поставлена точка, она уже не ассоциирует себя с ним, слово сказано, добавить ей нечего. Да она и не имеет такого желания. Она не любит давать интервью.

Как и «Счастливые несчастливые годы», роман «Пролетарка», своеобразное литературное роуд-муви, насквозь автобиографичен. Героиня отправляется с отцом в морской круиз. Отца она знает плохо, выясняется, что собственное прошлое — еще хуже. Это путешествие не только к отцу, но и к познанию себя — и себя настоящей. Точно так же, с максимально усложненной системой персонажей, взлетами, которые оборачиваются падениями, и наоборот, построен автобиографический роман «Семейство Таннер» одного из любимых писателей Йегги — Роберта Вальзера.

Пансион, где выросла Флёр Йегги, находился неподалеку от последнего пристанища великого швейцарца, она буквально имела возможность посмотреть на мир Вальзера его глазами, много времени провела в тех местах, бродила теми же горными тропами; более того, Йегги много общалась с обитателями психиатрической клиники Херизау (где больше 20 лет провел и где умер Вальзер. — Ред.) и, по ее словам, нашла их абсолютно здравыми. Эльфриде Елинек как-то назвала Вальзера своим «личным святым». Отношение Йегги к писателю не лишено личного, но врожденная строгость мышления, гигиена мысли определила и ее отношение к его творчеству — через перевод.

Среди прочих переводов на итальянский — «Воображаемые жизни» Марселя Швоба, одно из самых известных произведений французского символизма. Вслед за Швобом Йегги перевела и «Исповедь англичанина, употреблявшего опиум» де Квинси. А еще стихи Китса. Не исключено, что по рекомендации Иосифа Бродского, многолетнего друга Йегги и восторженного рецензента ее книг. На вопрос Елены Калашниковой на non/fiction, каким она представляет себе идеального читателя ее книг, Йегги назвала именно его. Затем своего издателя.

Бродский у нее с Россией не ассоциируется.

Среди близких друзей Йегги были и Ингеборг Бахман, и Томас Бернхард. Бахман умерла от ожогов, полученных во время пожара — уснула, не потушив сигарету, в «Счастливых несчастливых годах» и в «Пролетарке» есть эпизод, когда кто-то пытается сжечь женщину, и это невольно вызывает ассоциацию с обстоятельствами смерти Бахман, однако Йегги эту связь отрицает; возможно, это одна из тех вещей, что происходят, пока вы спите.

Немецкий язык в книгах Йегги занимает особое место: на нем героиня говорит с отцом (отец Йегги родом из немецкоязычной Швейцарии), персонажи из Германии явно выделяются среди прочих едва ли не карикатурно, они наделены всеми типично немецкими атрибутами, что не могло ускользнуть от пристального внимания обидчивой немецкой критики.

Впрочем, ни с кем из современных писателей, швейцарских или немецких, она себя не ассоциирует и отказывается ставить свои книги в какой-либо ряд, отнести их к какой-либо литературной традиции. На просьбу составить список любимых швейцарских авторов прошлых столетий восторженно называет Келлера и Готтхельфа. У обоих Швейцария предстает крайне изолированной страной, в том числе метафорически; изображение закрытого, ограниченного пространства (пансион, океанский лайнер), несомненно, роднит Йегги с этими маститыми швейцарскими авторами.

В «Счастливых несчастливых годах» среди немногих встречающихся реальных имен (это Вальзер, сестры Бронте, Бодлер и Вильгельм Буш) вдруг всплывает имя Ленина. В одном из дневников Макса Фриша, столь много значившего в судьбе подруги Флёр Йегги Ингеборг Бахман, есть анекдот о воображаемой встрече Вальзера и Ленина. Они жили в одном и том же доме в Цюрихе, правда, в разное время (в том же доме находилось дада-кабаре «Вольтер»). Вальзер якобы спросил Ленина, любит ли тот хлеб с грушевыми цукатами. В Москве Ленин повсюду, однако о России Йегги знает немного и не так чтобы очень интересуется. Или же просто напускает на себя безразличный вид. Бродский у нее с Россией не ассоциируется. Немного подумав, называет Ахматову. Вне связи с Бродским. И Чехова.

На московской non/fiction Флер Йегги представляла сборник рассказов «Страх небесный». В семи новеллах Йегги удалось создать панораму швейцарской жизни. Темы рассказов — самые простые, если не сказать примитивные, человеческие эмоции, ткань этих текстов совершенно непредсказуема. Их цель — а это цель классиков швейцарской литературы: Глаузера, Дюрренматта, Фриша, Рамю — сорвать покров благополучия с образа Швейцарии, обнажить изнанку благопристойности и внешнего лоска.

Понравился материал? Помоги сайту!