«Удивило, что в России везде охранники»

Пять дней преподаватели швейцарского Международного института архитектуры и студенты Университета Люцерна вместе с российскими коллегами из Московской архитектурной школы провели в обычной московской школе в Митине. Проект назывался School+: студенты придумывали, как можно изменить здание школы в спальном районе и территорию вокруг, чтобы сделать школьное здание полезным для всех жителей района. Мы собрали четырех студентов — двух швейцарцев, Патрика и Давида, и двух россиян, Ларису и Андриса, — чтобы они поговорили вообще о городе Москве: впечатлениях снаружи и жизни в ней изнутри. Помогала разговору Наталия Зотова.

Наталия: Патрик, Давид, как вам Москва?

Патрик: Российские студенты показали нам столько интересных мест. Например, здание на Тверской улице, во втором ряду, которое отодвигали на рельсах. Потрясающе. Улицы становятся шире, но здания хочется сохранить.

Давид: Большой город в Швейцарии — это 200, ну, 500 тысяч жителей. Очень интересно увидеть город в совершенно другой шкале величин. В Москве такие пространства, которые невозможно представить в Швейцарии. Как я понимаю, Москва еще растет, и интересно, как она будет развиваться: уплотняться в центре или расширяться по периферии.

Патрик: Кстати, а молодым архитекторам в России вообще легко пробиться?

Лариса: У нас студенты часто работают во время учебы. Иногда даже бросают учебу ради работы или уходят на вечернее отделение. Если в России у тебя нет опыта — а нужно пять лет работы, причем именно архитектором, — никто тебя не возьмет.

Я работала на разработке Генплана Москвы. И там программы из 90-х. В них даже нельзя скроллить мышью, чтобы увеличить изображение!

Андрис: Лариса учится на дневном, а я на вечернем. Я думаю, это нормальное требование, архитектор должен иметь опыт. Но больше денег можно получить за более техническую работу: если хочешь действительно стать архитектором, нужно пойти на стажировку, то есть придется какое-то время работать без зарплаты.

Лариса: Чтобы получить хоть какой-нибудь опыт, я устроилась на лето работать на разработке Генплана Москвы. И там мне пришлось учиться программам, которые я раньше даже не видела — не потому, что они такие новые, а потому, что они такие старые. Это что-то из 90-х. В этих программах даже нельзя скроллить мышью, чтобы увеличить изображение! При этом они даже самыми простыми современными программами не пользуются.

Патрик: А если пробьетесь, как бы вы продолжили работу архитекторов, строивших Москву?

Лариса: Я бы работала над проблемами транспорта. Вы видели Митино: там только жилые дома, офисов нет, и все утром едут работать в центр, а вечером обратно, от этого и пробки на дорогах. Надо сначала это исправить, прежде чем придумывать что-то новое.

Наталия: Давид, Патрик, вы общественным транспортом в Москве пользовались? Заметили какие-то проблемы профессиональным взглядом?

Патрик: В Швейцарии нет метро, поэтому сначала мы были слегка шокированы, мы не понимали правил поведения там.

Давид: Да и в России вообще (смеются).

Машины у вас припаркованы везде, занимают место, которое могло бы быть публичным пространством.

Патрик: Самое сложное, что москвичи-то привыкли к метро, поэтому двигаются очень быстро, а мы везде тормозили и все время были преградой для них. Но, по-моему, московское метро хорошо работает: мы всего за полчаса добирались от нашей гостиницы до Митина. И поезд приходит, кажется, каждые 80 секунд: это потрясающе!

Давид: Ну, автомобильный трафик нужно обсуждать отдельно. Это проблема. Мало места для парковки — машины у вас припаркованы просто везде, занимают место, которое могло бы быть публичным пространством. Видимо, здесь использовать свою машину популярнее, чем спускаться в метро.

Наталия: Да, это проблема, городские власти над ней работают. Например, сделали парковку внутри Садового кольца платной. Но люди недовольны, им кажется, что парковаться где угодно и вообще пользоваться машиной — это их неотъемлемое право.

Давид: Но разве на машине быстрее, чем на метро?

Наталия: Обычно нет. Но это комфортнее: можно спокойно стоять в пробке и слушать свою любимую музыку, сидя в уютном салоне, а в метро в час пик ты притиснут к другим пассажирам.

Андрис: Но это же честно: если хочешь добраться побыстрее, уж потерпи.

Патрик: Это интересная идея, о которой говорила Лариса, — перенести офисы туда, где люди живут. У нас очень похожая проблема в Швейцарии. Место, где я живу, днем вымирает — мы называем такие места «спальными городами». И у нас нет решения этой проблемы.

Наталия: Что вас больше всего удивило в Москве?

Давид: Дистанции. Все очень далеко, все такое широкое. Наши самые широкие улицы — это две полосы в каждую сторону. А у вас проспекты по шесть полос!

Поначалу кажется, что русские очень сдержанные, даже холодные.

Андрис: Но у вас же тоже есть широкие шоссе, автобаны. Просто они не внутри городов. У нас проблемы с разделением шоссе и улиц: хайвеи идут прямо через город.

Патрик: Я тоже не видел городов таких размеров. Но при этом в городе есть столько маленьких славных мест — в одном из них находится этот университет. Можно назвать это кампусом (речь о МАРШе в «Артплее». — Ред.)? Не ожидаешь, что вдруг наткнешься на такое интересное место.

Наталия: Мы все о городе говорим. А культуру, образ жизни москвичей удалось заметить?

Патрик: Наверное, сейчас не лучшее время, чтобы это наблюдать. Летом было бы видно, как люди взаимодействуют в общественных местах: они проводили бы больше времени на улице.

Давид: Забавно разговаривать с людьми. Поначалу кажется, что они очень сдержанные, даже холодные — кстати, о швейцарцах говорят то же самое. Но когда начинаешь действительно общаться, люди становятся очень дружелюбными. В метро я спросил дорогу у одной девушки, и она была очень добра, подробно все объяснила, даже проехала со мной одну станцию — в Швейцарии такое нельзя себе представить.

Наталия: Многие иностранцы замечают, что русские не улыбаются — то есть улыбаются редко.

Давид: Видите, это не только мое впечатление. А почему так?

Наталия: Ну, мы улыбаемся, только когда действительно кому-то рады. Может, это попытка защититься от окружающих. Россияне пережили тяжелые времена — в Советском Союзе на каждом курсе в университете были информаторы КГБ, например.

Давид: Да, нам в Швейцарии повезло, у нас в стране не было войн и потрясений уже много лет. Меня в России еще удивило, что здесь везде охранники. В школе, где мы были, да вообще в каждом здании на входе охрана, и это несколько давит. В Швейцарии ты спокойно можешь зайти куда угодно. Дети сами ходят в школу и из школы, потому что с ними ничего не случается. Люди не запирают двери по ночам.

Наталия: Лариса, вы смеетесь?

Лариса: Вы сказали, что советские времена были ужасными для страны — я не согласна. Я прожила в СССР всего пять дней, но моя бабушка всегда говорила, что тогда люди были плотнее связаны друг с другом. Они перемещались по Союзу, и у всех были друзья в разных его концах: в Новосибирске, на Сахалине, в Казахстане, и я до сих пор могу им позвонить и сообщить, что приезжаю, и они примут меня, наготовят праздничной еды и еще друзей позовут меня встречать. При чем тут КГБ.

Андрис: Может, вы, ребята, шпионы? (Все смеются.)

Патрик: А в будущем, через 20, 40 лет, как вы представляете Москву?

Лариса: Да то же самое будет. Она станет больше, конечно, будет больше парков. Построят больше станций метро, будет больше людей.

Андрис: Москва сейчас — это огромный механизм. Механизмы не думают, они делают то, на что запрограммированы. Поэтому мы не можем предсказать, как он изменится через 20 лет. А вообще Москва для меня кончается тут, внутри Садового кольца. Остальные районы были механически добавлены к Москве, все эти жилые микрорайоны и уж тем более — Новая Москва. Может, стоит придумать всему этому другое имя. Мой отец из Латвии, а там у нас есть Рига — и Старая Рига. Как человек, а не архитектор, я не ощущаю центр Москвы и Митино одним и тем же городом. Я в Митине с вами был впервые в жизни! Я знаю дух Москвы, но духа этих окраинных микрорайонов я не чувствую.

Люди не используют свои дворы, они остаются пустыми. Почему бы просто не начать их использовать?

Наталия: Как вы думаете, есть ли там что чувствовать? Эти районы безликие или мы просто не знаем их лица?

Андрис: Среду, атмосферу создают люди. Архитектор — всего лишь инструмент, которым может воспользоваться общество. Вот сегодня наши преподаватели показали нам проекты зданий, их собираются строить на окраинах: по сути, те же панельные многоэтажки, которыми все уже застроили в советские времена. Это безликое застраивание продолжается. Я не понимаю, почему те, кто в состоянии купить квартиру, думают только о квадратных метрах. Им будто бы не важна среда вокруг их квартиры. Мы говорили о проблемах частных автомобилей, которыми все дорожат, — так это то же самое. Своя отдельная квартира, где можно изолироваться от реальности. Я надеюсь на какую-то эволюцию в этом плане.

Наталия: В смысле, что люди должны перестать изолироваться друг от друга?

Андрис: Хочется, чтобы люди, выбирая жилье, думали не только о квадратных метрах и близости к метро, чтобы быстрее было добраться до еще одной многоэтажной штуки и провести там рабочий день — я архитектурным сооружением это не назову. Но это может измениться только с подачи самих людей. В условиях рынка, пока люди готовы платить за то, чтобы жить в этих уродливых домах, это будет продолжаться.

Наталия: Люди должны сформировать запрос на что-то лучшее?

Андрис: Ну да. Мы говорили о советских временах — мои родители тоже рассказывают, как здорово было тогда, с момента твоего поступления в вуз все было спланировано, ты знал, как пойдет твоя жизнь.

Лариса: Вот! У тебя был план твоей жизни. Человек был уверен, что получит квартиру, когда женится… А сейчас у нас нет будущего, потому что мы не знаем даже, что произойдет через две секунды.

Андрис: Ну, этого никогда не знаешь…

Лариса: Но это даже по количеству детей видно. В 90-е, когда я росла, в семьях было по одному ребенку, потому что люди были не уверены в будущем страны. А сейчас все немного стабилизировалось, и полно семей с тремя, четырьмя, пятью детьми…

Наталия: Ну, когда все спланировано, не остается места для твоего выбора. В советские времена после вуза ты был обязан ехать работать в другой город на несколько лет — это называлось распределением. Наверное, поэтому у людей были друзья в разных концах Союза — они действительно перемещались, но они делали это не по своей воле.

Андрис: А как это устроено в Швейцарии?

Давид: В Швейцарии больше 90% молодых людей трудоустроены. То есть ты можешь развиваться и определять свою жизнь, но при этом быть уверенным в своем будущем. Наверное, в России все поменяется, когда укрепится экономика.

Наталия: Андрис, вы сказали важную вещь: что изменение среды должно идти снизу, от людей, жителей. Но как они могут сделать это? Я не понимаю конкретных способов.

Андрис: Если архитектор что-то сам придумает и построит, это и будет то самое «распределение»: распределил, организовал, вот вам, граждане, добро. Нет, так нельзя: начинать должны люди. Сейчас в Москве организуют парки, общественные пространства. Но люди не используют свои дворы, дворы остаются пустыми. Почему бы просто не начать их использовать?

Наталия: Вот в Митине что с дворами происходит?

Патрик: Люди выходят из квартир на работу, потом возвращаются сразу в квартиры. Может быть, нужна концепция совместного использования благ.

Почему бы не начать делить машины? Находить кого-то, кто едет в твоем направлении, и присоединяться к нему: места на дороге вы займете меньше. Или внедрить систему аренды машины: из точки А в точку В на ней едете вы, а из точки В по своим делам ее берет уже другой человек. Или вынести во двор шахматные доски для общего пользования. Может, несколько квартир могут иметь общую кухню…

Наталия: Никогда никого не пустила бы в свою кухню! Это слишком личное пространство.

Андрис: Думаю, в России стоит начинать с осваивания публичных пространств. Мы говорили о платной парковке — действительно, автомобилисты возражают против этого и хотят бесплатно занимать общее место в городе, они как бы считают, что имеют больше прав, потому что у них есть машина. Но нет, права у всех одинаковые. Признать, что автомобилем не могут пользоваться все жители Москвы и надо договариваться, платить и делиться, — это было бы большое достижение.

Наталия: Патрик, а в Швейцарии есть что-то подобное тому, что вы предлагаете, с общими кухнями?

Что-то вроде коммуны, только это совсем не старомодно, это очень современная штука, называется «домовый клуб».

Патрик: В Швейцарии большинство людей тоже предпочитают огораживать свое личное пространство. Но есть, например, такой некоммерческий проект — большая квартира, и ее части снимают люди разных поколений: соседи подбираются такие, которые хотят общаться друг с другом, нельзя просто снять там комнату и всех чураться. Старикам не хватает общения, не хватает дела на пенсии, так что они сидят с детьми более молодых людей, которым нужно работать и не с кем оставить детей. У всех жильцов одна общая большая кухня. Что-то вроде коммуны, только это совсем не старомодно, это очень современная штука, называется «домовый клуб». Пока это только пионерский проект, но два года назад я наблюдал жизнь в одной такой квартире — люди действительно довольны совместной жизнью.

Лариса: Для Швейцарии это проект, а у нас в России это жизнь. Семья в несколько поколений живет в одной небольшой квартире: дедушка с бабушкой, родители, дети… Так что у нас все наоборот: люди пытаются избежать такой жизни, старики устают от сидения с детьми…

Наталия: Ну да, надо сначала немного пожить обособленно, чтобы захотеть общения с соседями. До приезда сюда вы представляли Россию иначе? Что изменилось в вашем представлении?

Лариса: Видели медведей на улицах? (Смех.)

Давид: Если честно, я увидел примерно то, о чем и слышал. Зима девять месяцев, и пейзаж такой, как я представлял, и огромные расстояния. Разница в людях. Я думал, что общение с людьми будет более трудным. Правда, я полагал, будет холоднее: в Европе все говорили, что надо брать кучу теплых вещей, зима очень холодная.

Андрис: Так у нас сейчас уже весна.

Давид: Это весна? Оу…

Наталия: Патрик, а вы что скажете?

Патрик: У меня в Швейцарии есть русская подруга, и перед отъездом я спросил ее совета. Она советовала попробовать блины и борщ, предупреждала, что нужно приглядывать за своими карманами, за мобильным. Но я совсем не чувствовал себя здесь в опасности. И да, нам точно нужно наконец сходить в ресторан русской кухни.

Давид: Мои друзья тоже говорили: будь осторожен, следи за вещами, не переходи дорогу на красный, там много полиции… В общем, это сформировало у меня в голове давящий, репрессивный образ. А тут оказалось совсем не так.

Патрик: Этот образ еще и медиа производят.

Давид: Что видишь в СМИ — это всего лишь одно мнение, оно не передает общую картину. И нужно работать против этого образа страны.

Наталия: Кстати, в России абсолютно все переходят улицу на красный свет.

Понравился материал? Помоги сайту!