Меньше хныкать, больше рисовать

15 марта в Люцерне завершился XXIV международный фестиваль комиксов Fumetto, на котором показали российско-швейцарскую выставку Pas de Deux. Ее участники — художники Виктория Ломаско и Лика Нюсли, Ольга Лаврентьева и Пьер Вазем, Аскольд Акишин, дуэт Милва Штутц — Юлия Марти — разделились на пары и в течение нескольких месяцев придумывали рисованные истории. Увидеть, что из этого получилось, российские зрители смогут в сентябре на фестивале «Бумфест» в Санкт-Петербурге. Ольга Мамаева поговорила с художниками Ольгой Лаврентьевой и Пьером Ваземом, которые превратили свои комиксы в серию писем друг к другу и завязали неожиданный — даже для них самих — разговор.

— Расскажите, как возникла ваша «переписка». Кто ее начал?

Ольга Лаврентьева: Идея русско-швейцарского проекта возникла несколько лет назад у Яны Якубек, организатора фестиваля «Фуметто» в Люцерне, и Дмитрия Яковлева, организатора «Бумфеста» в Петербурге, но воплотить ее удалось только прошлой осенью. Здесь, в Петербурге, встретились русские и швейцарские художники и начали совместную работу. У каждой пары художников своя тема и свой способ коммуникации. У нас с Пьером была переписка в форме комиксов. Мы работали на большом расстоянии друг от друга, каждый в своей стране, в течение нескольких месяцев мы обменивались письмами в виде рисованных историй.

— Это были реальные истории из жизни?

Пьер Вазем: Абсолютно! У нас не было четко заданной линии разговора, он складывался сам собой. Мы просто узнавали друг друга, делились друг с другом самыми интимными вещами — говорили о детских воспоминаниях, любви, смерти, даже о том, кто сколько тратит.

Лаврентьева: Да, идеей нашей переписки был поиск общих тем. Это было сложно, непредсказуемо, но очень интересно. Это был эксперимент по поиску взаимопонимания между двумя художниками при помощи рисованных историй. Не было никаких рамок, ограничений, поэтому наша переписка получилась достаточно хаотичной, рассказ перескакивает с одного на другое, но это даже хорошо, на мой взгляд, потому что это живая переписка. Мы рассказывали друг другу истории из своей жизни, то, что важно для нас, и то, что должно быть понятно и интересно иностранцу.

— Например?

Лаврентьева: Я рассказываю о поездке в заброшенную деревню в Псковской области, о событиях 2014 года в моей жизни, о любви (куда же без нее), о выходе своей книги, о смерти. Всего я написала ему пять писем, это 29 листов формата 40х30 см. Наверно, все истории для меня дороги. Я писала/рисовала то, что вертелось в голове в тот момент, когда садилась за стол рисовать, это была импровизация, а не следование плану. Если бы не этот проект, я бы вряд ли нарисовала эти истории, они бы забылись и потерялись.

— Для вас это первый такой опыт совместной работы?

Лаврентьева: Да, две свои предыдущие книги — «Процесс двенадцати», графический репортаж из суда, и серию полудокументальных комиксов «Непризнанные государства. Одиннадцать историй о сепаратизме» — я делала самостоятельно, от идеи до верстки и предпечатной подготовки. Незадолго до того, как начался проект «Па-де-де», я думала, как было бы здорово попробовать работать над комиксами вместе с кем-то, в команде или в паре. И тут же представилась возможность это осуществить.

Вазем: У меня был похожий опыт — с одним американским художником, моим другом. Мне кажется, это больше терапия, творческий взаимообмен, чем коллаборация в привычном смысле слова.

— Меня немного удивил этот политический уклон, про который говорит Ольга, потому что он резко контрастирует с тем, что вы обсуждаете в своей «переписке». С какими темами вы обычно работаете и как они возникают?

Вазем: Я всегда отталкиваюсь от себя и своего собственного опыта — то, что интересно мне, вероятно, будет интересно и зрителям. Меня, как и всех, волнуют социальные темы — отношения между людьми, их ценности, чаяния и беды. Реальная жизнь — это своего рода глина, из которой я сегодня вылеплю горшок, а завтра — вазу.

Лаврентьева: Я всегда интересовалась непридуманными историями, сюжетами, которые выдумать просто невозможно. Неважно, о политике они или о чем-то другом: главное, чтобы это были интересные истории о людях, иногда трагические, иногда комические, иногда все вместе. Мне нравится быть исследователем, собирать материал, находить взаимосвязи и параллели. Ненавижу фэнтези, фантастику. Точнее, не ненавижу, просто мне очень скучно. Вымышленные персонажи мне чаще всего неинтересны. Так получилось, что мои предыдущие рисованные истории — о политике, а сейчас я работаю над полудетективной историей, она тоже на основе реальных событий. Пьер в основном рисует о себе и своей жизни, поэтому мы решили искать пути к взаимопониманию в сфере личных историй, впечатлений, воспоминаний. Мы рассказывали друг другу очень личные вещи, это довольно интимная переписка: о чувствах, о боли, грусти, любви и радости.

— Насколько трудно было найти общий художественный и человеческий язык? Вы ведь стилистически на разных полюсах.

Вазем: Знаете, было удивительно легко найти точки соприкосновения, несмотря на то что у меня очень нервный, экспрессивный стиль, совсем не свойственный Ольге, которая для меня — олицетворение спокойствия и строгости. Содержание всегда важнее стилистических расхождений.

Лаврентьева: Да, я согласна. Пьер рисует экспрессивно и быстро, я видела, как он делал наброски в баре прошлой осенью. Он рисует кистью, очень живо и выразительно, тонко, эмоционально, но уверенно и смело. Я соединяю рисунок кистью со старыми фотографиями, геометрическими формами, графическими элементами. Получаются довольно сложные, многослойные страницы. Стиль Пьера можно назвать полной противоположностью моему стилю. У нас разная техника, разные сюжеты, разный подход к работе с информацией. Работы Пьера гораздо более реалистичны и повествовательны, чем мои. Пожалуй, стиль — это единственное противоречие между нами. В остальном мы прекрасно понимали друг друга, языковой барьер и расстояние нам совсем не мешали.

Реальная жизнь — это своего рода глина, из которой я сегодня вылеплю горшок, а завтра — вазу.

— Как технически готовился проект: вы летали друг к другу или все делалось на расстоянии?

Лаврентьева: Мы с Пьером впервые встретились в Петербурге, на фестивале «Бумфест», осенью прошлого года. Мы уже знали, что будем работать в паре, но еще не знали, как это будет выглядеть. Времени было очень мало, мы вкратце обсудили предстоящий проект, и он улетел обратно в Женеву. После этого в течение нескольких месяцев мы общались только по электронной почте, а увиделись снова уже в Люцерне, накануне открытия нашей выставки. Наша переписка в форме комиксов велась по электронной почте, мы отправляли друг другу отсканированные страницы и перевод. Пьер писал свои письма на французском, я свои — на русском, потом мы их переводили друг для друга на английский. А соединились наши письма «вживую» только на выставке.

— Понятно, почему комиксы не были популярны в Советском Союзе — все же враждебная культура. Но ведь и сегодня ситуация не сильно изменилась. Какое этому может быть объяснение?

Вазем: Честно говоря, я никогда не понимал, почему в России так и не сложилась культура комиксов. В вашей стране существует великая традиция детской иллюстрации, анимации, которая признана во всем мире. Комиксы, по идее, должны были стать частью этой культуры, но не стали. Видимо, идеология в данном случае оказалась сильнее.

Лаврентьева: Хотя в Советском Союзе были рисованные истории для детей, истории в картинках, этот вид искусства не был массовым. Серьезные европейские и американские графические романы, эта огромная часть культуры, были недоступны советским читателям, их не переводили, читатели о них просто не знали. О причинах можно долго рассуждать, но так сложилось. В девяностые в России издавали и рисовали комиксы, но это тоже не было широко распространено. По социально-экономическим причинам культура комиксов начала развиваться у нас совсем недавно, а в других странах она насчитывает много десятилетий. Несмотря на бесконечное нытье всех причастных к культуре комиксов в России о трудностях, безденежье и кризисах, сегодня картина очень отличается от того, что было всего несколько лет назад. Думаю, что жанр уже прижился и будет жить дальше, несмотря на все беды и печали. Станет ли когда-нибудь культура комиксов массовой в России, сказать сложно. Но этот вид искусства обязательно займет свое место, свою нишу. Да и надо ли стремиться к сверхпопулярности? Наверно, должно вырасти поколение, привыкшее с детства читать комиксы. Многие люди старшего возраста пытаются читать графический роман, но для них это оказывается слишком сложно. Читать комикс на самом деле гораздо труднее, чем «просто текст», хотя незнакомые с этим вопросом думают, что все наоборот. Нужен навык чтения рисованных историй. Уверена, что рынка комиксов по американскому образцу у нас не будет никогда, как не будет у нас работать многое другое. Все попытки подражать, например, американскому массовому комиксу у нас получаются слабыми.

— Можно ли вообще говорить о национальных школах применительно к комиксам?

Вазем: Да, конечно, но вообще-то комиксы — это универсальный язык, понятный всем.

Лаврентьева: Существует школа американского, европейского, японского комикса, у каждой свои особенности, история, традиции. Подражать им внешне, на мой взгляд, как-то глуповато. Надо создавать свое «лицо». Рынок комиксов потихоньку растет, а вот русской школы комиксов сейчас нет, и это большая сложность. Русские комиксисты учатся всему сами, обычно на своих ошибках, сами осваивают основы композиции, законы восприятия, структуру сценария. Но если они через все это проходят, то становятся сильными художниками. В сфере русского авторского комикса есть прекраснейшие авторы. Думаю, что на это и надо делать ставку: на самобытных авторов и их истории, на интеллектуальную графическую литературу. Возможно, в отсутствии национальной школы комикса есть и плюс: у авторов совершенно разные, уникальные стили. Надо меньше хныкать и жаловаться на жизнь, а больше рисовать (это я постоянно себе говорю). Хватит считать себя сирыми и убогими, мы все можем.

Понравился материал? Помоги сайту!