Встретились, выкурили сигарету, разошлись

В Казани полным ходом идет фестиваль «Город. Арт-подготовка». Участники проекта, швейцарские режиссеры Мириам Вальтер и Катарина Кромме, уже имеющие опыт работы в России, поделились своими впечатлениями. Вальтер работает над спектаклем по сценарию Джима Джармуша «Вне закона», Катарина Кромме — над Хармсом. С ними поговорила Александра Дунаева.

Мириам Вальтер

Формально я здесь по приглашению фестиваля, но должна сказать, что Россия значит для меня очень много. Эта лаборатория — не «очередное приключение». Может прозвучать глупо (некоторые вещи трудно объяснить рационально), но я чувствую какую-то связь с вашей страной. Самолет приземляется в Москве — и все, я дома.

До появления Казани в моей жизни я вообще не представляла, что это за город; тем важнее мне находиться в нем, дышать его воздухом. Мне говорили о том, что город мусульманский, но я этого не чувствую. Скорее «менее русский», чем Пермь. Возможно, дело в ментальности людей — она и правда другая. Особенно это заметно в национальных местах вроде театра имени Камала, где я работаю.

Изначально выбор материала был обусловлен для меня политически. Тюрьма — побег — реакция на побег — это политическая история. Кроме того, меня очень привлекает сюжет о чужаке. У Джармуша итальянец Боб, которого играет Роберто Бениньи, вторгается в реальность двух случайных заключенных и полностью меняет ее, заставляет людей по-другому посмотреть друг на друга и на окружающее. Мне кажется, это очень ярко отражает ту ситуацию, которую последний год переживают и Россия, и Европа. Собираясь в Казань, я, правда, не думала сильно грузить актеров политикой, хотела разбирать эту вещь в более эмоциональном, психологическом ключе, но все вышло еще удивительнее. Артисты вообще не увидели в пьесе связи с сегодняшним днем, прочитали ее как милую такую, веселую историю.

Встретились, выкурили сигарету, разошлись — очень по-джармушевски.

Должна признаться, что для меня эта работа стала серьезным испытанием, которое усугубилось еще и трудностями перевода. Может быть, в них вся проблема, потому что мы должны переводить с английского на русский, а потом с русского на татарский — текст со сцены будет звучать на национальном языке. Как найти взаимопонимание с актерами в ситуации, когда тебя вообще не слушают, а слушают двух переводчиков? Этот кризис во взаимопонимании привел к тому, что сегодня я приняла решение совершенно изменить концепцию, все вверх дном перевернуть — и главные исполнители меня поняли, попали на волну джармушевского юмора. Так что сегодня наконец было по-настоящему здорово. Кстати, далеко не все артисты смотрели фильм — только те, кто хотел. Мы вместе посмотрели первые десять минут и последний эпизод, потому что, по моей концепции, кадрами из фильма будет начинаться и заканчиваться спектакль — мы как бы «впрыгиваем» в сценический нарратив через кино и так же выходим из него. Сейчас по ощущению все идет правильно.

Получается история, в чем-то схожая с «Автобусом» (пьеса Лукаса Берфуса, над которой Мириам работала в Перми. — Ред.) Люди, находящиеся в тупике, в замкнутом пространстве своих проблем, из которых не могут выбраться, встречают Другого, кто помогает разрешить ситуацию. Они вместе проходят сложный путь и расстаются, чтобы больше никогда в этой жизни не столкнуться. Встретились, выкурили сигарету, разошлись — очень по-джармушевски.

Мне интересно, что получится в результате наших поисков. Эта лаборатория станет завершением целой страницы моей жизни — с сентября я начинаю изучать юриспруденцию и сделаю паузу в режиссуре. Как минимум на год, но может, и навсегда. Все же моя цель — борьба за культурную политику и искусство, и новая специальность должна в этом помочь. Но если я вернусь к режиссуре, то непременно приеду в Россию снова.

Катарина Кромме

Постановка спектакля «Автобус» (Катарина делала свою версию пьесы Берфуса. — Ред.) в Перми стала для меня просто потрясающим опытом. Я действительно надеялась вернуться в Россию, поработать здесь еще — и вот получилось. Хармса я открыла для себя до приглашения на лабораторию. Этот автор просто сразил сначала меня, а потом и моего коллегу Лукаса, с которым мы обычно создаем спектакли. Мы читали его запоем, вслух, много обсуждали. В этих текстах чувствуется какая-то странность бытия, дуализм трагического и комического, который очень сложно расшифровать. Я всегда ищу в текстах именно это сочетание легкости, игры, юмора с глубоким трагизмом, меланхолией. Было страшно предлагать на лабораторию этого автора — вроде как мы, европейцы, можем что-то новое сказать о нем? Но ведь ставят Чехова, Толстого, Горького по всему миру — вот и мы решили попробовать с Хармсом. И не ошиблись, мне кажется. Из разговоров с артистами стало ясно, что в России его ставят совсем немного — возможно, потому что он не писал специально для театра. В нашем спектакле используется несколько текстов — «Адам и Ева», «Случаи», стихотворения. Все эти тексты мы смешали и разбили на небольшие монологи, которые назвали «Случаи» — по заглавию одной из книг писателя. Надеюсь, что нам удалось нащупать этот путь: от легкости, развлекательности вглубь хармсовского мира — к дикой тоске, меланхолической грусти. С этой концепцией мы пришли на лабораторию, ее предложили. Для нас важно, чтобы поиски шли не в одностороннем порядке, а вместе с актерами. Это одна из главных составляющих проекта, мне кажется, — обмен идеями, мнениями, опытом, который у нас довольно разный. Чтобы обе стороны в результате научились чему-то друг у друга — ну и повеселились тоже.

Вглубь хармсовского мира — от легкости к дикой тоске.

У меня есть опыт работы с русскими артистами в Перми и вот теперь здесь, в Казани, но, несмотря на это, мне сложно пока сделать выводы о русской школе в целом. Что я вижу ясно — это то, что русские артисты с охотой идут на пробы. Уровень владения танцем, вокалом, речью у тех, с кем я работаю, высокий, и они очень органичны на сцене. Еще они всегда удивляют меня своей гибкостью, открытостью и тем, что не очень нуждаются в обсуждениях. Для меня это важно, потому что в Швейцарии я, как правило, больше времени трачу на дискуссии. Но, с другой стороны, и процесс работы над спектаклем там отличается от нынешнего лабораторного формата. Шесть недель — обычно столько времени у меня есть на постановку в Швейцарии, Германии или Австрии. Возможно, имей мы больше времени здесь, репетиции я бы строила по-другому. Зато сейчас мы можем работать очень четко, сконцентрированно и не теряя при этом духа эксперимента.

В идеале я не хочу, чтобы получившийся спектакль диктовал какое-то одномерное прочтение, мне больше нравится возможность перспективы. У нас не так много способов коммуникации, но все они визуально выразительны. Мы с Лукасом стараемся искать эту выразительность и использовать в своей работе через движение, ощущение, атмосферу. Да, именно атмосферности, особого «хармсовского» взгляда на мир я бы хотела добиться в этой работе прежде всего.

Понравился материал? Помоги сайту!