Владимир Раннев: «Я о Стравинском думал, и это слышно! Или нет?»

«Stravinskij Revisited» — это совместный проект швейцарского ансамбля KONTRA-Trio и Московского ансамбля современной музыки, который состоит из четырех музыкальных премьер: произведений Владимира Раннева, Владимира Горлинского, Катарины Розенбергер и Роланда Мозера. Все они написаны как далекий привет Стравинскому из сегодняшнего дня. 11 октября они были сыграны в БДТ, которым теперь руководит Андрей Могучий, — вместе, собственно, с «Историей солдата» Стравинского. Екатерина Бирюкова выясняла у Владимира Раннева подробности.

— С чего начался проект и чем в результате закончился?

— C того, что один куратор из «Про Гельвеция» искал в России контакты для совместных проектов со швейцарскими участниками. В Москве он общался с Московским ансамблем современной музыки (МАСМ), в Питере как-то вышел на меня. Ему понравились уровень и программы МАСМа, а я предложил в партнеры МАСМу ансамбль KONTRA-Trio из Люцерна. Потом придумал историю со Стравинским и Рамю. Стравинский и Шарль Рамю были друзьями и вместе сделали «Историю солдата» в трудные для обоих времена. Вообще их отношения — редкий пример крепкой и плодотворной русско-швейцарской дружбы. Вот и мы тоже решили подружиться, поэтому два российских композитора писали для швейцарского KONTRA-Trio, а два швейцарских — для российского МАСМа. А прослойкой были короткие «ритурнели» Томаса Майера, композитора и саксофониста KONTRA-Trio, на оригинальных темах из «Истории солдата», которые играли оба ансамбля вместе.

— Что для этого проекта сделал Могучий?

— Во-первых, Андрей Могучий, когда я пришел к нему с предложением приютить проект в Питере у него (а вообще он проходит в семи городах — трех российских и четырех швейцарских), не без колебаний, но с большим внутренним желанием поддержал нас. Это первая премьера в БДТ под его руководством, и при этом не совсем театральная. Но он хочет на Новой сцене и действовать по-новому, например, за счет таких необычно скроенных проектов, открывающих неожиданные перспективы для сугубо драмтеатральной сцены. А во-вторых, Могучий предложил сделать наш концерт вторым отделением, а в первом дать оригинального «Солдата» Стравинского. Особенно когда я сказал, что МАСМ блестяще играет оригинал.

— В БДТ ведь не музыкальная публика была? Театральная? Как она реагировала?

— Это уже к вопросу «чем закончилось». Честно говоря, для меня большой сюрприз, что проект прошел так успешно. Был полный зал с очень разной публикой. Были и преданные меломаны (студенты и молодежь, которую я регулярно вижу на концертах новой музыки), и серьезные театралы среднего и постарше возрастов, семьи с детьми, иностранцы. И все, за исключением обычных 10—15 человек, продержались до конца почти трехчасового мероприятия с настолько разной начинкой. Я давно не чувствовал такой внимательной тишины, как на полуторачасовом втором отделении, которое после первого — динамичного и зрелищного — было сугубо концертное и не слишком демократичное по музыкальному языку. Но, по сути, первая и вторая части выстроились в очень логичную и полную смыслов историю, чего я предвидеть не мог, но Могучий как-то это сразу почувствовал. Жаль, что во всем этом проекте оригинал «Истории солдата» ставился только в Питере. Теперь я понимаю, что он без всяких обычных комментариев к новой музыке (тексты программок, вступительные слова авторов) объясняет происходящее в ней, но на каком-то глубоком уровне, свободном от прямолинейных интерпретаций и умных терминов.

— То есть объяснением вашей музыки служила музыка Стравинского, так?

— В общем так, хотя слово «объяснение» тут не совсем удачное. Скорее оригинал Стравинского давал какой-то ключ, приоткрывал какую-то дверь, а уж что там человек увидел (услышал) — это уже кому как. Я потом вот что подумал: второе отделение получилось как бы виртуальным спектаклем, где музыка была и за актеров, и за декорации, и за текст, и за режиссерские идеи. Это нисколько не умаляет ее как «чистое искусство», в этих музыкальных пьесах не было иллюстративности, но звуковой action, отчетливо отсылающий к «Истории солдата», был несомненно.

Стравинский для меня такое же естество, как море для рыбы и небо для птицы.

— Скажи, а вот ты, когда сочинял свою пьесу, думал о Стравинском или все-таки больше о таком экзотическом инструменте, как контрабасовая флейта, которая участвует в ее исполнении?

— О Стравинском думал, и это хорошо слышно! Или нет?

— А что современному композитору еще может быть интересно в Стравинском? Вот что интересно конкретно тебе?

— Я не могу сказать, что фигура Стравинского является для меня чем-то особенно важным, скорее наоборот (и, может быть, в этом вся фишка): он для меня такое же естество, как море для рыбы и небо для птицы. То есть я как композитор ничего от него взять не могу, но это не значит, что я от него свободен. Люди — и не только композиторы — даже не представляют, насколько они несвободны от Стравинского, даже если и музыки его не слыхали.

— С театральной публикой легче работать, чем с филармонической?

— Я с театральной публикой не работал, она сама пришла. Но я чувствовал напряженное вслушивание в музыку, в зале стояла какая-то сумасшедшая тишина. И после каждой вещи — очень неравнодушные аплодисменты. Значит, и такая, мягко говоря, непростая музыка может тронуть не самую целевую аудиторию.

— Как считаешь, ты, Горлинский и швейцарские композиторы думают про Стравинского по-разному? Разное в нем находят?

— Я не могу говорить за Россию и Швейцарию в целом, и Стравинский — как раз та фигура, в восприятии которой национальность слуха играет последнюю роль. Но в данном проекте — уж так получилось — швейцарские вещи были более интеллектуальными, рафинированными, а наши — более шизофреническими.

Понравился материал? Помоги сайту!