19 января 2018Литература
424

«Самый утонченный и лучший человек в мире»

Выходят дневники Константина Сомова 1923—1925 годов

текст: Павел Голубев
Detailed_pictureКонстантин Сомов на борту парохода «Левиафан». Июнь 1924© Частный архив

Летом прошлого года увидели свет дневники Константина Сомова за 1917—1923 годы. Изданные записи посвящены жизни художника в годы Гражданской войны — собственно, книга заканчивается отъездом Сомова из Петрограда. Таким образом, начало следующего тома дневников приходится на новый рубеж в жизни их автора и главного героя: в Советскую Россию он больше не вернется и отмеренные ему полтора десятка лет проживет в США и во Франции.

Новый том записок Сомова начинается как путевой дневник. Из Москвы через Ригу, Берлин и Лондон художник едет в Соединенные Штаты для организации огромной выставки русского искусства. Дела с нею не ладятся с самого начала, и Сомов внимательно исследует Нью-Йорк во всем многообразии предлагаемых развлечений.

Подробный дневник русского эмигранта в Америке эпохи «сухого закона» — редкое явление, и эту исключительность следует умножить на удивительную концентрацию значительных фигур, наполняющих повествование: от Давида Бурлюка до Игоря Грабаря и от Константина Станиславского до Федора Шаляпина.

Кроме того, в Нью-Йорке Сомов близко сходится с Сергеем Рахманиновым и его семьей, пишет портреты композитора и его младшей дочери Татьяны. Внутреннюю жизнь семьи Рахманиновых Сомов протоколирует со всей свойственной ему точностью, не упуская те моменты, которые не должны были выйти в то время за пределы семейного круга.

Новый том дневников заканчивается уже во Франции, куда летом 1925 года приезжает художник. Там он воссоединился со своим любовником, легкомысленным и непосредственным Мефодием Лукьяновым, и больше с ним не расставался.

Жизнь Сомова изменилась, другим стал и его дневник. Прежде отрывочные, новые записи приобрели обстоятельность и полноту, хотя острота сомовских характеристик ничуть не потерялась. Вымарок здесь меньше, чем в предыдущей книге (племянник художника Евгений Михайлов, после того как дневник его дяди попал к нему в руки, попытался уничтожить в нем политические пассажи и эротические описания — во многих, но не во всех, случаях их удалось восстановить [1]). Однако это не значит, что записи потеряли в откровенности, — просто обстоятельства жизни Сомова в это время не способствовали любовным приключениям.

Дневник художника таков, что для небольшого препринта невозможно выбрать самые глубокие и содержательные записи, которые, как правило, находятся во взаимосвязи с другими и нуждаются в подробном комментарии (он здесь сокращен до минимума; также тут для облегчения чтения убраны квадратные скобки, в которых раскрываются недописанные Сомовым слова, но эти скобки есть в книге). Впрочем, читатель может быть уверен, что уже в скором времени, когда дневник Сомова 1923—1925 годов окажется в его руках, он найдет там много других, не менее остроумных, заметок самого разного рода.

© Издательство Дмитрий Сечин, 2018
Выставка русских художников в Америке
Сомов демонстрирует выдержку

29 февраля 1924 года
Утром на выставку. Разбирал по авторам графику. Ее оказалось в 3 раза больше, чем позволяет место. Водил с Гришковским [2] корреспондентшу какой-то газеты. Как и первая, тоже ничего не понимает, но не такая дура. Молодая и красивая. Покупал у Woolworth'a [3] screw eyes, т.е. колечки с винтами, и ввинтил их в свои картины. Приходил Бурлюк [4], долго мне надоедал, пока я работал. Говорил мне комплименты около картин Захарова [5], которые он принял за мои. Только в конце я сказал, что они не мои.

Пять поцелуев Судейкина

7 марта 1924 года
К 12-ти на выставку. Собирались к мэру Hylan'у [6] в City Hall [7]. Он нас принял около 2-х в старом уютном здании Hall'я; мы опоздали к назначенному часу и потому пропустили случай сняться кинематографически. Мэр — рыжий господин лет за 50. Вошли мы, стали полукругом, и он пожал нам руки, говоря: «Glad, delighted» [8]. Женя [9] нас introduced [10] каждого. Грабарь [11] прочел по-английски короткое приветствие и благодарность, на которую мэр сказал несколько слов, что мы, дескать, welcomed to America [12], которая всех принимает без различия веры и убеждений, как God's sons и children'ов [13], освещаемых одним солнцем. Потом мы ему вручили приглашение на выставку, написанное и украшенное Захаровым, и каталог. Он обещал быть на выставке вообще, но не завтра.

Опять на выставку. Мыл и ставил в витрину фарфор. Гидировал Книппер [14], довольно банально реагировавшую на нашу выставку — с точки зрения глубоко истосковавшейся русской женщины, готовой плакать от изображенных снегов, церквей и Руси. Пришел Судейкин [15] с Бринтоном [16]. Судейкин странно себя вел: сказал, что у меня те же гениальные глаза, что я (это — Бринтону) — самый утонченный и лучший человек в мире, что он готов плакать. Покраснел и стал меня целовать в щеку, раз пять, под правое ухо.

Комната ужасов

6 апреля 1924 года
Развесили парижские картины — Гончарову, Ларионова — и картины Лентулова, Кончаловского и Соколова. Комната ужасов!

Художник и «знаток»
…но бывало и хуже

6 марта 1924 года
На выставку утром. Водил критика-старичка, который был очень наивен, а под конец вынул из кармана деревянного крашенного петушка — русскую игрушку — и очень им восхищался.

«Никого нет дома»

1 февраля 1925 года
В 3 должна была прийти Mrs. Curtis [17] со своими родными. Но опоздала. Только в 4 часа пришли 3 flapper'a [18], ничего общего не имеющие с искусством. Добродушные и веселые, но совершенно неинтересные. Одна из них — маленькая, довольно миленькая на вид. Вскоре пришла Curtis. Потом ее belle-sœur [19] с дочкой Glori'ей, beauty [20] 14-ти лет. Мать — gorgeous beauty [21], сильно потертая и толстая. Обе тоже ничего общего с искусством не имеющие и довольно плохо и непринужденно себя ведшие, т.е. без всякой любезности и скромности. Часов в 6 пришла еще кикимора, прекислая Mrs. Adams. Тоже ничего общего с искусством. Все они едва смотрели на картины, если бы не Curtis, которая обращала на них их внимание. Им дали чай с французскими кеками [22], которые они, хваля, пожирали. Елена [23] говорила Curtis'ихе, что у нас в 5 государственный appointment [24], чтобы их выгнать, но та не обращала внимания. Когда они наконец все ушли, я показал им за спиной кулаки — так я злился на эту дуру Curtis, устроившую у меня five-o-clock. Пришли Софья Александровна [25] и Танечка [26] и смеялись, как я и Елена их ругали. Теперь я никогда для Curtis не буду дома!

Про развлечения
Окрошка из «Петушка» и «Петрушки»

29 апреля 1924 года
Вечером с Еленой Константиновной на Павловой. Скучные балеты с музыкой Черепнина: «Dionysus» и «Russian Folklore» [27] (окрошка из «Петушка» и «Петрушки» [28]); Билибина костюмы и декорации. Обе музыки неприятны и нетанцевальны. Слава Стравинского не давала покоя Черепнину — по ним видно. Потом дивертисмент. Вальс «Декабрь» (подражание «Карнавалу» Фокина) и «Ondines» [29] (что-то вроде 2-го действия «Жизели»). В общем, скучный спектакль.

Слезы в самых безвкусных местах

16 марта 1925 года
Вечером в театре Schubert-Riviera с Еленой и Танечкой. Мелодрама «The Seventh Heaven» [30], наивная и сентиментальная, но довольно забавная — в основном 1-е действие в парижских slums'ах [31]. Главную роль (Chico) играл французский актер из Odeon'a d'Arblay, еврей. Много таких мест, что исторгают слезы. Я, к стыду, тоже их пролил несколько, как всегда, в наиболее безвкусных сентиментальных местах — к большому веселью Танечки.

Константин Сомов и Мефодий Лукьянов во дворе их дома в деревне Гранвилье. Середина — вторая половина 1920-хКонстантин Сомов и Мефодий Лукьянов во дворе их дома в деревне Гранвилье. Середина — вторая половина 1920-х© Частный архив
Про жизнь
Сомов, как всегда, грустный и несчастный

21 декабря 1924 года
Проснулся, как всегда, в 8 и, как всегда, в тревоге и несчастный. Сеанс в 11½. Танечка была мила и весела, даже немного дразнила меня Клепой [32]. Переписал губы — стало немного лучше — проблеск надежды. Домой. Холодный, но ясный солнечный день. Дома лежал и читал Magazine Section и Book Reviews. Ранний обед. После него без конца лежал в темноте и спал. Опять читал о книгах. Около 8-ми пил кофе. Вечером один с Ольгой Лавровной [33] — Елена и Женя уехали играть в poker к Рахманиновым. Написал письма Анюте [34] и Мифу [35]. Весь день грустно, тревожно. Начал читать о Mme de Châteauroux [36]. Долго не мог заснуть, все думал. P.S.

Все влюблены в него

8 марта 1925 года
Встал не рано. Валандался. Потом за весь день прочитал Brousson'a. Весь день до вечера не выходил из дому, написал Анюте второе письмо — продолжение вчерашнего. К 10½ к Животовским. Все играли в покер, кроме меня, Танечки и Сатиной. Мы втроем говорили — в сущности, ни о чем. Тем мало — Танечка меня такинировала, я — ее, она смеялась, была оживлена — может быть, она в самом деле в меня влюблена. Когда они две ушли, почувствовал облегчение. Лег на диван, Патти [37] меня закрыла своей красно-бурой шалью. Потом подошла, приподняла и прошептала: «Я люблю Вас, Константин Андреевич», — а я притворился, что сплю и не слышу. Не заснул, но, когда стали расходиться, притворился, что спал.

Семейные тайны Рахманиновых

12 августа 1925 года
К 7-ми часам вернулись из Парижа Сергей Васильевич [Рахманинов] и Наталья Александровна [38]. Он решил сейчас же сказать Ирине [39] — я и Танечка, очень равнодушная к горю сестры, были в отдалении в аллее парка. Потом нас позвали обедать, спустился Сергей Васильевич расстроенный, едва удерживающийся от слез. Говорил, как он [т.е. П.Г. Волконский, муж И.С. Волконской] умер, делая гимнастику на полу, — последние дни он лежал на полу под простыней и говорил, что он Антихрист, что ему легче на полу, т.к. его преследуют большевики и кто-то его гипнотизирует, когда он лежит в постели.

К.А. Сомов. Портрет С.В. Рахманинова. Эскиз. 1925К.А. Сомов. Портрет С.В. Рахманинова. Эскиз. 1925© Государственный Русский музей
Сельская новь
Все умерли

28 июля 1925 года
Околел кролик, другой околевает, околел цыпленок. Пасмурно, холодно.

Утром портрет мне кажется еще более скверным. Думаю с отчаянием, как я справлюсь с портретом Сергея Васильевича. Тоска гнетет, жизнь не мила. В четверть 12-го пошел гулять за Sanvilliers в поля и около лесочков. Вернулся к часу, к обеду. Володя [40] и Michel [41] ездили в Damville продавать кур и цесарок. Продали немного и мало выручили.

…даже последний маленький кролик

21 августа 1925 года
Сегодня околел последний маленький кролик у Мифа на кровати — я смотрел на его смерть — было жаль.

Семь футов под килем!

27 августа 1925 года
К вечеру — divertissement provincial [42]: приплелся вдрызг пьяный моряк-бретонец из St-Malo, ко всем приставал, приходил к нам, потом, когда мы заперли на ключ ворота, ломился к нам, ругался: «Merdes, de merde, chameaus — il n'y a pas d'hommes en France, les polonais, cette peinture est du chiqué» [43] (моя картина была видна из окна), пел песни, приставал к мэру и его людям, убиравшим хлеб в сарай против нас, потом ходил с окровавленной головой — или ему ее ушибли, или он сам ее ушиб, не знаю, бросил через забор свой узел Мефодию: «Je fait cadeau de ça» [44], Миф бросил его ему обратно. Грозил поджечь сарай, так что мэр испугался и послал сынишку просить Кралина на автомобиле съездить в Damville за жандармами. Околачивался он два часа, но как только услыхал о жандармах и автомобиле, скрылся неведомо как и куда. Кралин вернулся без жандармов: ему сказали, что они в патруле, но что их пришлют. Но, конечно, весь вечер они не появились. Да и не было нужно — пьяница сгинул бесследно. На всякий случай ночью положил около себя молоток — уж очень был злющий этот пьяница.


[1] Подробнее об этом: Голубев П.С. Константин Сомов. Жизнь в дневниках // Сомов К.А. Дневник. 1917—1923 / Вступ. статья, подгот. текста, коммент. П.С. Голубева. — М.: Издательство «Дмитрий Сечин», 2017. С. 77—84.

[2] Николай Осипович Гришковский (1882 — после 1938) в конце 1890-х был секретарем журнала «Мир искусства». С ноября 1921 г. жил в США, принимал участие в организации Выставки русских художников в Америке.

[3] В нью-йоркском универмаге «Вулворт».

[4] Давид Давидович Бурлюк (1882—1967) — художник-футурист, литератор. В 1920 г. через Дальний Восток уехал в Японию. С 1922 г. — в США, жил в Нью-Йорке.

[5] Захаров Федор Иванович (1882—1968) — художник, член Союза русских художников. В 1923 г. вместе с Сомовым выехал в США как один из организаторов Выставки русских художников в Америке. В СССР не вернулся; жил в США.

[6] Хилан Джон (1868—1936) — американский политический деятель. В 1918—1925 гг. — мэр Нью-Йорка.

[7] Ратушу (англ.).

[8] «Очень приятно, рад» (англ.).

[9] Евгений Иванович Сомов (1881—1962) — двоюродный племянник К.А. Сомова. С 1919 г. жил в США. Принимал участие в организации Выставки русских художников в Америке.

[10] Представил (англ.).

[11] Директор Третьяковской галереи Игорь Эммануилович Грабарь (1871—1960) также приехал в Соединенные Штаты вместе с Сомовым и Захаровым для устроения выставки.

[12] Пожаловали в Америку (англ.).

[13] Сынов Господних <и> детей (англ.).

[14] Актрису Ольгу Леонардовну Книппер-Чехову (1868—1959).

[15] Сергей Юрьевич Судейкин (1882—1946) — художник. С 1922 г. жил в США.

[16] Кристиан Бринтон (1870—1942) — художественный критик, искусствовед. Автор предисловия к каталогу Выставки русских художников в Америке.

[17] Американская приятельница Сомова.

[18] Подростка (англ.).

[19] Здесь — невестка (франц.).

[20] Красавицей (англ.).

[21] Пышная красавица (англ.).

[22] От англ. cake — «пирожное».

[23] Елена Константиновна Сомова (1888—1969) — жена Е.И. Сомова.

[24] Встреча (англ.), т.е. назначен прием в присутственном месте.

[25] Софья Александровна Сатина (1879—1975) — кузина С.В. Рахманинова и одновременно сестра его жены Натальи Александровны (урожд. Сатиной).

[26] Татьяна Сергеевна Рахманинова (в замужестве Конюс; 1907—1961) — младшая дочь С.В. Рахманинова.

[27] «Дионис» <и> «Русский фольклор» (англ.).

[28] Балетов на музыку соответственно Н.А. Римского-Корсакова («Золотой петушок») и И.Ф. Стравинского.

[29] «Ундины» (франц.).

[30] «Седьмое небо» (англ.).

[31] Трущобах (англ.).

[32] Клеопатрой Матвеевной Животовской (1894—1979) — американской подругой Сомова, которая, согласно дневнику последнего, была в него безответно влюблена.

[33] Ольга Лавровна Сомова (1855?—1931) — мать Е.И. Сомова.

[34] Анна Андреевна Михайлова (урожд. Сомова; 1873—1945) — сестра К.А. Сомова.

[35] Мефодий Георгиевич Лукьянов (1892—1932) — любовник К.А. Сомова, его натурщик.

[36] Мари-Анн де Майи-Нель, герцогиня Шатору (1717—1744), была фавориткой французского короля Людовика XV.

[37] Уже упоминавшаяся здесь К.М. Животовская.

[38] Наталья Александровна Рахманинова (1877—1951) — жена С.В. Рахманинова.

[39] Ирина Сергеевна Волконская (урожд. Рахманинова; 1903—1969) — жена князя П.Г. Волконского.

[40] Владимир Александрович Сомов (1897? — не ранее 1939) — племянник К.А. Сомова.

[41] Михаил Васильевич Кралин (1892—1977) — любовник М.Г. Лукьянова.

[42] Провинциальное развлечение (франц.).

[43] «Дерьмо, дерьмовые, уроды — во Франции нет мужиков, поляки, эта картина — херня» (франц.).

[44] «Я это дарю» (франц.).


Понравился материал? Помоги сайту!

Ссылки по теме
Сегодня на сайте
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет»Журналистика: ревизия
Елизавета Осетинская: «Мы привыкли платить и сами получать маленькие деньги, и ничего хорошего в этом нет» 

Разговор с основательницей The Bell о журналистике «без выпученных глаз», хронической бедности в профессии и о том, как спасти все независимые медиа разом

29 ноября 202320744
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом»Журналистика: ревизия
Екатерина Горбунова: «О том, как это тяжело и трагично, я подумаю потом» 

Разговор с главным редактором независимого медиа «Адвокатская улица». Точнее, два разговора: первый — пока проект, объявленный «иноагентом», работал. И второй — после того, как он не выдержал давления и закрылся

19 октября 202325855