15 мая 2014
3457

Язык 90-х: мифы и реальность

Лингвисты Елена и Алексей Шмелевы — о том, как менялся русский язык после смерти СССР

текст: Анна Немзер
Detailed_picture© ИТАР-ТАСС

Свобода слова, данная нам с падением советской власти, ассоциируется в первую очередь со свободой языка СМИ, с отменой цензуры. Однако можно посмотреть на этот термин шире: верно ли ощущение, что в 90-е слово стало свободнее и разнузданнее, чем в тоталитарном обществе? Верно ли, что новая реальность потребовала множества новых слов? Верно ли, что быстрые и серьезные изменения, которые потрясали всю страну, сказались и на языке?

Лингвисты Елена и Алексей Шмелевы — о том, почему почти все эти ощущения не вполне верны, о мифах про язык 90-х и о том, что было на самом деле.

90-е — это опыт такой свободы, которой Россия ни до, ни после не переживала. Есть профанное ощущение, что этот опыт должен был проявляться на всех уровнях, в том числе — и на уровне языка. Так ли это сработало с языком?

Алексей Шмелев: Если иметь в виду языковые процессы, которые происходили в 90-е годы, можно говорить про две вещи: про мифы и про реальность. Мифы состояли в следующем: миф о появлении иноязычных заимствований, миф о вторжении уголовного жаргона и скверноматерной брани, миф о серьезных изменениях в газетном языке, миф об изменении речевого этикета. Понятно, откуда они берутся. Теперь — почему это мифы. Тут существенно понимать: имеем мы дело с изменениями самого языка или речи? Вообще если нечто, что считалось неправильным, начинает часто встречаться в речи, то это знак чего? Изменения способа говорить, изменения собственно языка, падения уровня владения языком или еще что-то другое?

Иноязычные заимствования действительно стали бросаться в глаза, но это изменение в жизни, а не в языке, потому что появляются новые явления, которые требуют наименования. Некоторые иноязычные заимствования тут же стали привычными — но тут все зависит от личных обстоятельств говорящего. Думаю, «блокбастер» для тех, кто много занимается кино, быстрее стало привычным, чем для меня. А для меня уже в середине 90-х годов нужно было усилие, чтобы вспомнить, что слова «грант» не существовало в 80-х. Ровно так же менялся язык во все времена: входил футбол в Россию в начале ХХ века — появлялось множество слов типа «бек», «хавбек», «голкипер».

Ваучер — в 90-е годы — приватизационный чек, который подлежал обмену на те или иные активы. Сейчас по большей части используется в туристическом бизнесе: ваучер — документ, по предъявлении которого турист получает набор услуг (трансфер, гостиницу, питание).

— Можем ли мы пройти по конкретным примерам и развенчать те мифы, которые вы упомянули?

А.Ш.: Повышение уровня грубости в речи государственных деятелей. Ясно, что чтение речей по бумажке и живая, спонтанная речь начальства в 90-е годы — это просто разные жанры. Есть все основания думать, что те из советских вождей, которые стали новыми начальниками, так же грубо разговаривали в неформальной обстановке и в 80-е годы, просто это не транслировалось. Тем самым это изменение в жизни, а не языковое явление. Это примерно как говорить, что изменился язык плаката, на том основании, что вместо плаката «Слава КПСС» висел плакат «У нас все можно купить».

— Миф об уголовном жаргоне?

А.Ш.: Криминальный жаргон стал входить в речь в 50-е годы XX века, с начала реабилитаций и возвратов из лагерей.

Елена Шмелева: Да — но в 90-е начинается новый процесс. В начале 90-х такие слова, как «стрелка», «разборка», «крыша», уже массово употребляются в разных стилях речи, но их произносили как бы в кавычках. За эти десять лет они превратились в почти немаркированные слова. То же самое — «бабло», «бабки». Это все-таки был полукриминальный жаргон братков. Слово «братки» сейчас произносится уже без какого бы то ни было закавычивания — это просто наименование определенной социальной группы. То есть условия функционирования языка влияют на язык — и под их воздействием он начинает меняться.

А.Ш.: Влияют — но также и способствуют распространению мифов.

Гумпа — сокращение от «гуманитарная помощь».

— Но ведь миф тут ничуть не менее важен, чем реальность, — во всяком случае, есть смысл его фиксировать. Так что давайте дальше о мифах и мнимых изменениях.

А.Ш.: Особенно видна мнимость изменений, когда говорим о речевом этикете. Еще один характерный миф: что вошло в употребление именование государственных деятелей по имени и фамилии, без отчества, а в радикальной форме этот миф звучит так, что вообще в обиход вошло использование имени и фамилии без отчества. Наименование по имени и фамилии — традиция XIX века, и в XX веке имя и фамилия всегда были традиционным именованием спортсменов и писателей. (Для писателя это менялось в тот момент, когда он включался в школьную программу: тогда он получал отчество.) Более того, государственных деятелей именовали ровно так, по имени и фамилии. В некрологах Сталину писали: «умер величайший деятель человечества Иосиф Сталин». Хрущев именовался «Никита Хрущев». А с середины 60-х годов в газетах стали использовать отчество. И за небольшой промежуток времени, с середины 60-х годов, можно считать, возникла новая норма официоза — и вот она-то в 90-е годы была расшатана, потому что советский официоз прекратил существование. Но это опять не совсем изменение. Существует легенда о слове «товарищ». Для XIX века это вполне нормальное обращение, но в неофициальной обстановке или в обстановке, которую человек хочет сделать неофициальной. Скажем, военачальник так обращается к солдату, как бы себя с ним сравнивая. Дальше это стало обращением социалистов друг к другу, потом, когда они взяли власть, оно стало официальным и довольно быстро было усвоено множеством людей. Примерно с 60-х годов оно начало восприниматься как советизм, от него началось отталкивание, и это закрепилось в 90-е годы. Но неверно, что это изменение 90-х годов: окраска его как советизма появилась в 60-е годы.

Дольчики — плотные шерстяные колготы с ярким рисунком. Сейчас в сети можно найти примеры употребления этого слова, но помнят его очень мало.

Е.Ш.: Изменение условий функционирования постепенно влияет на язык, но это сказывается позже. Это процесс глубинный, не самый заметный, постепенный — но это изменения в картине мира.

А.Ш.: Единственное реальное изменение — когда стала меняться оценка целого ряда слов, причем системно. Стало происходить то, что можно было бы назвать возвратом к дореволюционным нормам, но в том виде, в котором они представлялись новым носителям языка.

Е.Ш.: Например, начинают использоваться слова, которые помечались в словарях как устаревшие или как явления, не существующие в советском обществе. Скажем, «благотворительность — в буржуазном обществе: оказание частными лицами материальной помощи неимущим» (Словарь русского языка 1981 года издания).

А.Ш.: В конце 30-х годов слово «Россия» тоже помечалось как историзм, в русско-французском словаре 1939 года издания: «Россия — ист.».

Е.Ш.: И с другой стороны, наоборот, какие-то историзмы вернулись — «гимназия», «Дума», «лицей», «губернатор».

А.Ш.: При этом неверно было бы сказать, что восстановился язык XIX — начала ХХ века. Стали происходить изменения в соответствии с представлениями людей о том, как был устроен язык XIX века.

Капор — головной убор, но выглядящий иначе, чем капоры XIX века. Не шляпка определенной формы, а вязаная труба.

Е.Ш.: Кроме того, еще важный сдвиг: все слова, связанные с бизнесом, были до 90-х окрашены, за некоторыми исключениями, отрицательно: «деловой человек», «бизнесмен», «коммерсант». Сейчас это нейтральные слова.

— Или производные от слова «карьера» — «карьерист», «карьерный рост», которые тоже были отрицательно окрашены.

Е.Ш.: А прилагательного «карьерный» в этом значении вообще не было в словарях, был только «карьерный шаг лошади» и «карьерный песок». Это показатель изменений в картине мира. Кроме того, язык рекламы принес нам тезис «ты этого достойна» — то есть утвердилась идея, что хорошо что-то делать для себя. Тем самым слово «эгоист» утратило негативную окраску — появились магазин «Эгоист», журнал «Эгоист», одеколон «Эгоист».

А.Ш.: Можно сказать, что это происходит под влиянием западных ценностей, но аккуратнее было бы сказать — под влиянием представлений носителей русского языка о западных ценностях.

Е.Ш.: При этом заимствованные слова часто получают в русском языке не совсем то же значение, что в английском. Скажем, джипом у нас стала называться любая большая машина.

Появились вторичные заимствования: это слова, уже существовавшие в русском языке, заимствованные в прошлом или позапрошлом веке из французского, из английского, теперь освоенные уже в другом значении. «Деликатный» для русских — это характеристика тактичного человека, а стали писать: «деликатная стирка» или «деликатно розовый лак для ногтей».

Капуста (баксы, грины, зелень) — обозначение долларов.

А.Ш.: Это часть большого процесса — с начала XIX века и почти до конца ХХ века — сдвиг в сторону внимания к нюансам человеческих отношений, которое проявляется даже в финансовой среде: деликатный человек, щепетильный человек — и все это применительно к денежным отношениям. А дальше это стало размываться — слова стали либо уходить из языка, либо менять значение.

Стиль

— Можем ли мы говорить о стилистическом сдвиге в 90-е годы?

Е.Ш.: Высокий стиль четко ассоциируется с советским пафосом, и он вызывает сильное отторжение. И он уже до 90-х высмеивался в анекдотах, марксистские догматы были постоянным предметом для шуток: «Верхи не могут, а низы не хотят». Но в 90-е высмеивание стало повсеместным явлением.

Комок — коммерческий магазин (ср. с комиссионкой, которая существовала задолго до 90-х, но тоже не пережила 90-е годы).

А.Ш.: Многие штампы, надо сказать, уже и в советские времена воспринимались иронически — какие-нибудь «акулы империализма»...

Е.Ш.: Но тем не менее все-таки в 90-е годы этот стеб стал отрефлексированной реакцией, ответом на советский язык. Вот что интересно: анекдоты стали меньше рассказывать, но гораздо больше цитировать — отдельными фразами и по случаю. Политики стали это делать в своих выступлениях, ученые — в докладах. И это на самом деле изменение. Гораздо чаще стали использоваться неформальные обращения к аудитории или жаргонные слова. Раньше, может быть, кто-то мог позволить себе что-то подобное (была байка про Розенталя, который на двух подряд лекциях произносил: «Ну, тут без поллитры не разберешься»), но это все-таки скорее исключение.

Кооператив — слово, существовавшее и использовавшееся с XIX века, но в конце перестройки, возродившись в том же значении, что во времена НЭПа в 20-е годы, ставшее знаком 90-х.

А.Ш.: Стилистическая характеристика слова — это языковое явление. Есть два варианта: либо слово или выражение поменяло стилистическую окраску, либо сохранило. То, что государственный деятель может говорить «жевать сопли», не значит, что выражение «жевать сопли» поменяло стилистическую окраску, а говорит только об этом государственном деятеле. А бывает, что выражение меняет стилистическую окраску, тогда это языковое изменение. Прямо на наших глазах слово «тусовка» теряет жаргонную окраску, сейчас во многих словарях это слово уже не имеет стилистической пометы.

Утрата грамотности

— Существует распространенное мнение — может быть, это очередной миф, а может быть, и нет — об утрате грамотности по сравнению с советским временем. Верно ли, что этот процесс происходит — и имеет ли он отношение к 90-м?

Е.Ш.: Утрата грамотности постепенно происходит, потому что меньше читают.

А.Ш.: Это уже в XXI веке. Что мы можем отметить в 90-е годы — социально-поведенческий сдвиг: людям стало, как кажется, не стыдно делать ошибки.

Кусок — в значении «сто». (А также «штука» — «тысяча» и «лимон» — «миллион» — до деноминации. «Лимон» использовалось в этом значении в 20-е годы.)

— Мне казалось, что это все-таки напрямую связано с сетевым общением, где легкость и скорость коммуникации размывают представления о норме.

Е.Ш.: Это проявилось в 2000-е, но, вероятно, постепенно назревало. До некоторого времени казалось, что если тебе в статье поправили орфографическую ошибку, тебе как-то неприятно.

Слаксы — брюки свободного покроя из легкой ткани.

А.Ш.: А в 90-е годы мы с удивлением увидели, как молодой коллега делает презентацию, там ошибка, ему кто-то, смущаясь, на это указывает, и через какое-то время он делает доклад с той же самой презентацией и с той же самой ошибкой. Мы еще замечали, что при виде этой ошибки подпрыгивают люди нашего возраста. В Советском Союзе было представление о стандарте: существовал единый орфографический режим...

Е.Ш.: И довольно жесткий.

— Кстати, книжки, издававшиеся в 90-е, с тогдашним дефицитом корректоров, выходили с чудовищным количеством опечаток…

Е.Ш.: Это тоже могло менять ситуацию, конечно. То, что в книжке может быть написано неправильно, в советское время невозможно себе представить. Ну и в других сферах — размывание нормы, связанное с обстоятельствами: по радио и телевизору выступают не дикторы, а самые разные люди из разных регионов и разных социальных слоев. В советское время было представление о единой норме произношения. В каком-то смысле это почти привело к уничтожению диалектов. Учителя в школе поправляли учеников: не говори как твоя деревенская бабушка. Все дикторы говорили одинаково. А в 90-е постепенно появилось представление о том, что могут быть региональные варианты.

Шейпинг — вид ритмической гимнастики, особенно популярный в 90-е годы.

— Алеша, в ваших работах с Ириной Левонтиной и с Анной Зализняк про русскую языковую картину мира эта картина, которую вы и ваши коллеги описываете, кажется статичной. 90-е же довольно часто называют шальными или лихими. Возникает профанное ощущение, что этот образ — а точнее, эта речевая конструкция «лихие 90-е» — гораздо лучше вписывается в русскую языковую картину мира, чем пресловутая «стабильность».

А.Ш.: Тут нужно прочертить важную границу. Есть языковая картина мира как таковая, а в этой языковой картине мира есть еще преставления о том, как устроены русские. Это не большая часть языковой картины мира, а такой автостереотип: как устроены немцы, американцы — американцы такие деловитые, а французы галантные, но легковесные, а немцы аккуратные, а русским свойственны любовь к крайностям, широта души, лень, расчет на авось. Но это автостереотип русских, и я не уверен, что в действительности русская языковая картина мира поощряет лихость, а не стабильность.

У нас последняя книга называется «Константы и переменные русской языковой картины мира», и в ней очень много говорится о переменных и об изменениях, которые в языковой картине мира постоянно происходят. Правильнее так сказать: то, что произошло в 90-е годы, сильно поменяло русскую языковую картину мира по сравнению с предшествующим периодом. И эти изменения самые заметные, самые существенные, потому что они все идут в одном направлении.


Понравился материал? Помоги сайту!