Вильям Бланк: «Композиторским трудом прожить невозможно даже в Швейцарии»

В Санкт-Петербурге начался II международный фестиваль reMusik, который в этом году посвящен музыке Швейцарии. Композитор Вильям Бланк активно участвовал в разработке его программы и дирижирует двумя концертами.

— Приходилось ли вам бывать в России прежде? Чего вы ждете от встреч с русской публикой?

— Только однажды — год назад, на первом фестивале reMusik. Каких-то особых ожиданий у меня нет — я уже в прошлый раз увидел здесь публику, которой очень интересна современная музыка. Тогда я дирижировал своими сочинениями, и мне понравилось, как слушали: очень внимательно. Впрочем, дирижером я бы себя не назвал: сочинение, дирижирование и преподавание — три составляющие одной и той же работы: делать музыку.

— Когда-то вы были ударником в легендарном Оркестре романской Швейцарии — это интересно, если учесть, какие сложные отношения у многих современных композиторов с самим институтом симфонического оркестра. У Луи Андриссена, например. Но у вас как раз немало оркестровых сочинений. Почему тогда для многих ваших коллег это проблема, только ли из-за денег?

— О, это длинный разговор. С тех пор как появились Первая Камерная симфония и «Лунный Пьеро» Шёнберга, а также «Свадебка» Стравинского (написанные отчасти в пику гигантским симфоническим составам), многие композиторы так или иначе нашли возможность более легкого письма, далекого от тяжеловесности традиционного большого оркестра. Но это не было самоцелью — таким образом эволюционировал их язык, у которого оставалось все меньше общего с большими оркестрами, предназначенными для исполнения романтического и постромантического репертуара. Сегодня оркестры постепенно учатся играть по-новому, ближе к тому, чего требуют языки современной композиции, а модерн и новую музыку теперь изучают в музыкальных школах.

Мне как раз кажется очень важным вновь писать для оркестров (в том числе потому, что они обращаются к такой большой аудитории), чтобы современная музыка не оказалась заперта в своеобразном «гетто». Многие композиторы нашего времени не теряют связи с классической традицией, даже если находятся в то же время под влиянием электронной музыки или поп-рока. Для того чтобы писать для симфонического оркестра, уверен, сегодня есть масса разных возможностей, включая использование живой электроники и нестандартных составов, необычное расположение музыкантов на сцене. Со своей стороны могу сказать, что, когда симфонические оркестры исполняли мою музыку (например, в Японии, США или странах Европы), публика принимала ее очень тепло, и это доказывает, что она тоже ждет чего-то нового.

Мне кажется важным вновь писать для оркестров, чтобы современная музыка не оказалась заперта в «гетто».

— В афише фестиваля reMusik вы одна из ключевых фигур — участвовали ли вы в составлении программы?

— Во-первых, я искренне восхищаюсь теми невероятными усилиями, которые предпринимает петербургский центр reMusik для продвижения современной музыки в городе. Когда я приезжал год назад, то понял, что представить здешней публике репрезентативную картину международной композиции — задача не на один год. И я предложил художественному руководителю фестиваля Мехди Хоссейни несколько идей насчет того, что и как показать в контексте фестиваля с максимальным разнообразием. Во-вторых, учитывая важность поддержки швейцарского фонда Pro Helvetia, я предложил исполнить на фестивале несколько ярких сочинений швейцарских композиторов, которые сегодня впереди всех во многих областях, будь то микрохроматика или использование новых технологий.

— На открытии вы дирижировали швейцарским коллективом Lemanic Modern Ensemble — верно ли, что в Швейцарии таких ансамблей много и обстановка для их работы благоприятная?

— В деятельности этого ансамбля гармонично сочетаются три различные эстетики, представляющие три части страны — французскую, немецкую, итальянскую. Мы действительно находим широкую поддержку у многочисленных общественных и частных фондов. Это вполне естественно — правительство Швейцарии активно вовлечено в процесс развития университетов, и поэтому, в частности, у нас целых семь (!) высших школ музыки (при населении всего семь миллионов) с развитыми кафедрами композиции и современной музыки. Хотя композиторским трудом прожить невозможно даже в Швейцарии.

— Как формировалась программа концерта-открытия, как отбирались пьесы, в том числе сочинение «Last and Lost» Владимира Тарнопольского? Знакомы ли вы были прежде с ним и его музыкой?

— Как я уже сказал, моей задачей было представить широкую панораму современной композиции. «Противоположные» (в кавычках!) друг другу манеры Микаэля Жарреля, Клауса Хубера, Дитера Аммана и моя собственная плюс разнообразие выбранных составов ансамбля убедили Мехди Хоссейни в том, что программа складывается удачно. Конечно, включение сочинений для оркестра — или более крупных ансамблевых составов — могло бы воздействовать на публику еще сильнее, но это иной масштаб расходов. Что касается Тарнопольского, его сочинение предложил исполнить фестиваль, в предпоследний день которого выступает «Студия новой музыки», возглавляемая Владимиром. Поскольку я знаю его музыку и восхищаюсь его ролью в музыкальной жизни России, я решил, что его эстетика будет удачно контрастировать с нашей, швейцарской.

— Что вам дорого в русской музыке и почему?

— Как для музыканта с «классическим» образованием, русская музыка для меня, конечно, очень важна. Мусоргский был невероятным для своего времени модернистом, затем схожую роль играл Стравинский... Позже ситуация стала сложнее, поскольку с середины тридцатых до конца восьмидесятых для искусства в России были трудные времена, результатом которых стал откат назад. Такие композиторы, как Денисов, Шнитке или Губайдулина, старались идти своим путем, однако очертания этой картины для меня несколько туманны, особенно в отношении композиторов помоложе, которых не слишком знают в Европе.

Булез — сложная личность, но демонизировать его — преувеличение и попросту ошибка.

— Вслед за программой швейцарской музыки вы представляете еще одну, посвященную музыке французской. Можно ли уловить разницу между ними невооруженным ухом?

— Разница очень большая. Как я уже говорил, швейцарская музыка находится под прямым влиянием немецкой и французской эстетики. Результат — своего рода перекресток, попав на который, вы слышите отголоски разных культур. В свою очередь, французская музыка полна французских же влияний. Такие крупные фигуры, как Мессиан, Булез или Гризе, дали очень мощную базу следующим поколениям, в Швейцарии фигур такого масштаба не было. Это совершенно разные способы композиции, и я вполне представляю себе, что неподготовленный слушатель может услышать разницу.

— Вы очень кстати упомянули Пьера Булеза, чья пьеса «Dérive 1» украшает вашу французскую программу. Верно ли, что во Франции без его поддержки у молодых композиторов почти нет шансов сделать карьеру? Как вы относитесь к его фигуре в целом?

— Булез — сложная личность, но демонизировать его — преувеличение и попросту ошибка. Как композитор он бывал весьма радикален и действительно поддерживал молодых коллег — например, Филиппа Манури, сделавшего серьезную карьеру. Но есть и другие, как Тристан Мюрай, которые выбились в люди без всякой его поддержки. По-моему, как композитор Булез осуществил удивительный синтез наследия Мессиана и Веберна — точно так же, как удалось сделать Шёнбергу с Брамсом и Вагнером! Как дирижер он отстаивал интересы музыки ХХ века больше, чем любой другой исполнитель. В то же время он основал IRCAM (Институт исследования и координации акустики и музыки в Париже. — Ред.), ансамбль Intercontemporain, позже — Люцернскую академию... Осталось добавить, что такие его сочинения, как «Складка за складкой» или «Респонсорий», относятся к наиболее совершенным творениям второй половины ХХ века.

— А московский ансамбль «Студия новой музыки» вы прежде слышали?

— Да, конечно, и на курсах в Дармштадте, и год назад на предыдущем фестивале — тогда они представили отличную программу, это очень талантливые музыканты. Тогда же я познакомился с Сергеем Чирковым, одной из ключевых фигур фестиваля.

— 25 мая его завершает Vortex — еще один швейцарский ансамбль новой музыки, уже без вашего участия. Как бы вы его сравнили с Lemanic Modern Ensemble?

— Vortex представляет другую грань современной музыки, они много работают над открытием новых приемов игры в тесном сотрудничестве с композиторами, среди которых есть и основатели этого ансамбля. Играют без дирижера, активно используют электронику и ищут новые звучания — часто без оглядки на какую бы то ни было традицию. Сравнивать эти два ансамбля нечего, у них разные цели. И они естественным образом дополняют друг друга.

— Одно из ваших сочинений исполняла московская певица Наталья Загоринская — остались ли вы довольны? Среди исполнителей вашей музыки также настоящие звезды — Энтони Вит, Фабио Луизи, Пинхас Штейнберг, Деннис Рассел Дэвис, Хайнц Холлигер. Чем вам запомнилась работа с ними?

— Работать с Натальей было просто восхитительно, такие мгновения редко случаются. Я написал очень плотную и предъявляющую строжайшие требования партитуру, однако ее способность войти в мой музыкальный мир, экстремально далекий от ее обычного репертуара, ее чувство драматургии и, наконец, ее самоотдача на сцене абсолютно незабываемы. Что касается сотрудничества с дирижерами, оно всякий раз было насыщенным, особенно если удавалось поговорить собственно о смысле музыки, а не только о том, как играть, как дуть и так далее. В этом смысле и Луизи, и Холлигер были очень внимательны, и наша совместная работа осталась для меня очень важной.

— А как вышло, что в 2003 году вы написали пьесу «Exodes» по заказу ООН?

— Это было по торжественному случаю — годом раньше Швейцария вступила в ООН. Я воспользовался возможностью написать весьма «полемическое» сочинение, ничуть не праздничное, — это было мое приношение переселенцам всего мира, посвященное Кофи Аннану, которому я преподнес первую страницу партитуры.

— Как бы вы объяснили коротко, что такое швейцарская музыка?

— За полвека швейцарские композиторы разработали невероятно богатые языки. Отсутствие долгой традиции лишь подстегнуло рост множества стилей, весьма оригинальных. В то же время их объединяют многие схожие черты — в первую очередь, интерес композиторов к обработке звука и сложным формам. Программа концерта-открытия дала вполне представительную картину разных тенденций сегодняшней швейцарской музыки. И я был очень рад возможности представить ее в концертном зале «Мариинский».

Понравился материал? Помоги сайту!